Мария Пуйманова - Жизнь против смерти

• Название: Жизнь против смерти
• Автор: Мария Пуйманова
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1976

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.

Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.

Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.

_{Иллюстрации П. Пинкисевича}

---

У Стани не хватило духу повторить матери слова, получившие теперь такой щемящий сердце смысл, и он закрыл руками лицо, немного напоминающее девичье.

Нелла говорила все так же ровно в белый сумрак, не спуская глаз с темной головки и синих трусиков под орехом:

— Папы уже нет, Еленки уже нет, и бог весть где кончит свои дни Тоник. Его мы тоже никогда не увидим. Горы у нас отняли… Гавелская сторожка оказалась в Германии, а Еленкины детские лыжи… — как раз при этом пустяке у Неллы дрогнул голос, — в прошлом году мы сожгли на рождество. Митя никогда уже не будет на них кататься. Он сам принес их нам; мальчику, вероятно, было трудно сделать это, но он хотел собственноручно расколоть их, чтобы они не достались немецким сборщикам. Еленка тогда им так гордилась.

— Митя — чудесный мальчик, — заметил Станя, желая утешить мать; но она не уступила.

— Я дрожу за него день и ночь, — сказала она Стане глухо, — это мучение. Я вообще не знаю, что сейчас делать. Оставаться здесь? Увезти его куда-нибудь еще? И ты, — она не хотела прямо сказать Стане, как она за него боится. — Ты в Праге тоже один.

— С Барборкой и с прабабушкой, не забудь, — проговорил Станя, печально улыбаясь, потому что хорошо ее понимал; а может быть, он вспомнил что-нибудь о старушках. — Представь себе, мама, — сказал он, — что еще прабабушке взбрело в голову. Что Барборка — это ты. Она называет ее «Неллинька» и спокойно позволяет ей все делать для себя.

— Станя, от этого с ума можно сойти! Девяностолетнюю вылечила, а сама… Красивая, молодая, способная… скольким людям могла еще помочь Еленка! Я знаю, что прабабушка даже ни разу не спросила о ней… — злобно добавила Нелла, не давая Стане вставить слово. — Ну что ж, главное — прабабушка у нас осталась, — произнесла она с едкой горечью, с той бессмысленной злобой, которая, когда Нелла была молодой женщиной, удивляла ее в матери, и стремительно встала.

Гневным движением она схватила свитерок для Мити, и они пошли за мальчиком в сад.

Они попробовали заговорить с ним, как всегда:

— Иди ужинать, Митя.

Митя уже не гонялся за невидимыми кузнечиками. Он лежал на животе под орехом, подперев подбородок руками, обратив лицо к темнеющим окрестностям. Митя выглядел странно, мальчик не двигался, не насвистывал, не шумел. Он даже не оглянулся. Ответил, не поднимая головы:

— Я не хочу есть.

— Встань, Митенька, уже роса. Поздно, пора домой.

— Я лучше останусь здесь.

— Иди же, — подошел к нему Станислав, — и не мучь бабушку.

Он слегка прикоснулся к плечу Мити. Тот строптиво отстранился. Но вдруг по-мальчишески порывисто вскочил на ноги, чуть не задев Станислава по лицу.

— Дядя, не могу ли я поговорить с тобой с глазу на глаз?

— Пожалуйста, — ответил Станислав. И сердце у него замерло — что будет?

Они вместе ушли в комнату. Нелла задержалась в саду, среди приятной свежести, у благоухающих жасминов, под первыми звездами на зеленоватом небе; очарование июньского вечера вдвойне напоминало ей о загубленной молодости Елены и причиняло отчаянную боль.

— Почему ты сегодня приехал, дядя?

Митя стоял, расставив ноги, перед высоким дядей, заложив руки за спину, и рассматривал его, как следователь на допросе, при слабом свете лампочки.

— Да просто так, посмотреть на вас. — И Станислав слегка погладил мальчика по темной красивой голове, похожей на сестрину.

Митя ощетинился.

— Только не гладь! — крикнул он угрожающе. — Терпеть не могу, когда меня трогают. Что с мамой?

У Станислава не хватило духу сказать мальчику все напрямик.

— А что с ней может быть? — ответил он уклончиво. — Ведь ты знаешь, она в Панкраце.

— Так, — проговорил Митя. Глаза его горели, голос стал сиплым от возмущения и сдерживаемых слез. — Ну так вот, я спросил тебя, чтобы проверить. Смотрите, как вы лжете! — Он швырнул на стол газету, которую прятал за спиной, ударил по ней кулаком. — Но я отомщу за маму!

— Замолчи! Ради бога тише! — зашикал на него Станислав, потом подошел к окну, закрыл и завесил темной шторой. — Ведь разнесется по всей деревне.

— Тише, тише, тише, — съязвил Митя. — Я ничего другого от вас не слыхал с тех пор, как немцы пришли в Прагу… И вот, пожалуйста… результаты. Нет уже ни мамы, ни папы. Почему мы не остались в Горьком? — всхлипнул мальчик, и в памяти его возникло огромное белое нефтехранилище, а рядом с ним черный на солнце силуэт часового с ружьем. — Почему мы не остались в Горьком, зачем мы сюда полезли…

— В России еще труднее. Там тоже немцы, и вдобавок идет война.

— Хорошо! Но русские, по крайней мере, борются. И победят, — проговорил Митя вызывающе. — Ты, может быть, думаешь, что они не победят? — напал он на дядю, хотя тот ничего подобного не утверждал. — Мама бы тебе показала! Такой мамы, какая была у меня, нет ни у одного мальчика. Но мы с папой отомстим, — договорил он уже тише, — не бойся.

— Послушай, Митя. Ты все-таки уже большой мальчик. Именно поэтому я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Неправда, дядя, это я хотел говорить с тобой с глазу на глаз, — упрямо возразил Митя.

— Словом, хорошо, что мы поговорим друг с другом без бабушки, как мужчина с мужчиной. Ты должен ее беречь, Митя, быть ее защитником, а не прибавлять ей лишних забот. Ты же не хочешь, чтобы с ней тоже что-нибудь случилось?

— И с тобой, да? — улыбнулся Митя.

— Да, — просто ответил Станислав и этим совершенно обезоружил Митю. — Я так хотел бы дождаться свободы!

— Я тоже! Дядя, я тоже, — восторженно выдохнул Митя. Он подошел к Стане и, как песик, потерся мордочкой о его рукав. — Знаешь, — шепнул он, — мы с мальчиками учимся стрелять. Этого никто не знает. Но ты никому не говори.

Станя опять забеспокоился.

— Послушай, Митя, уж не прячешь ли ты где-нибудь оружие? Сейчас осадное положение. За хранение оружия осуждают на смерть.

Митя смутился.

— Духовое ружье, — признался он. Он подвел дядю к шкафу и показал.

— Больше ничего? Говори без утайки!

Митя преданно посмотрел Станиславу в глаза.

— Нет, честное слово.

— И вот что еще я хотел напомнить тебе, Митя. Как ты знаешь, Германия воюет с Соединенными Штатами, и не стоит говорить где-нибудь, что папа у тебя живет в Америке.

Митя искоса поглядел на дядю.

— В Америке? Да, правда, в Америке, — произнес он, точно проснувшись. — О папе я вообще не говорю, — сказал он отчужденно. — Я обещал маме. Знал бы ты, как я умею молчать.

— Правильно. Это первое условие: держать язык за зубами.

Митя опять как-то искоса взглянул на дядю, проглотил слюну и ничего не сказал.

Когда Станя уехал и Нелла с тяжелым сердцем возвращалась с вокзала, на шоссе ее догнал пожилой человек, сошедший с пражского поезда. Он шел тяжелым, размашистым шагом человека, целый день проводящего на ногах, слегка расставлял руки, как люди, привыкшие к физическому труду. У него было худое загорелое строгое лицо с энергичными складками около рта и ласковые печальные глаза; жесткие черные волосы с проседью были коротко подстрижены. В правой руке он нес полуоткрытую сумку, набитую инструментами. Постоянно настороженная, Нелла уже на станции заметила, что старый рабочий присматривается к ней. Ей показалось, что она где-то его видела.

— Я долго не мог вспомнить, кто вы такая, — сказал он, — но теперь знаю. Вы стучали на машинке у Гамзы в конторе. Верно?

Теперь Нелла всегда пугалась, если кто-нибудь произносил ее фамилию. Но в то же время радовалась, что люди вспоминают Гамзу. Она ответила с оттенком печальной гордости:

— Да, я жена Гамзы.

— Мы с ним проводили стачку на железной дороге в двадцать девятом году, помните?

— Это было так давно, — вздохнула Нелла. — Как сон! Конторы уже нет, мой муж…

— Золотой был человек, — заметил рабочий. — Вечная ему память. Ну, они выбирают лучших… В прошлом году осенью у меня расстреляли сына в Кобылисах…

Нелла удивленно посмотрела на него — как это он может произносить такие слова так спокойно — и слегка пошатнулась.

— А у меня дочь, — шепнула она.

— Мы о ней, о Еленке-то, знаем, — с нежностью проговорил старый рабочий, употребив множественное число, что удивило Неллу. — Это героиня!

Неллу очень тронули эти слова, невыносимые слова, и в то же время они ее раздражали.

— Ах, боже, — всхлипнула она, — лучше бы она жила!

— Моя жена говорит то же самое. Знаете, он был у нас один. Однако если бы все так думали, далеко бы мы не уехали.

— Вы верите, что это не напрасные жертвы? — горячо воскликнула Нелла.

— А как же иначе. Что было, того нет, чего нет, то будет. Иосиф не даст нас в обиду.

В эту минуту от канавы вернулся Митя, где он что-то рассматривал. Он взглянул снизу вверх на чужого человека, на его кадык, который двигался на худой шее, потом опустил глаза и притронулся к выглядывающему из сумки инструменту.