Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Прочие приключения

Где-то есть мир, в котором тяжело жить и тяжело умирать — и тем не менее, он чем-то привлекателен…

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

…Мороз держался. К одиннадцати я вышел на берег Псковского озера и удивлённо остановился.

Это было не озеро. В обе стороны насколько хватало глаз, а так же — прямо передо мной тянулось заснеженное поле. Но далеко впереди я различил серую полоску незамёрзшей воды. На озеро это не походило — скорей на морское побережье, и я решил, что вижу залив, врезавшийся тут в сушу на манер того, который рассёк Европу до Чехословакии из Средиземки. Или — до Словакии, если вспомнить то, что говорили мне те мальчишки и девчонки о распаде и этого государства.)

Дым поднимался в десятке километров справа по побережью, где начинались холмы. Отсюда я не мог различить, где его источник — на одной из лесистых вершин или где-то в распадке. Но зато мог быть уверен, что через час буду там, особенно если идти по берегу, где ровно. Я так и не стал хорошим лыжником, но пройти за час десять километров вполне мог.

Солнце висело в небе красное и очень чёткое, так и не поднявшись над горизонтом достаточно высоко. Неподалёку шло вдоль берега большое стадо северных оленей — серо-рыжих гигантов с размашистыми рогами. Я загляделся на них. А когда взглянул в другую сторону — то увидел лыжника.

Он как раз скатывался по крутому склону — такому, что я бы не рискнул на него даже просто встать. На таком расстоянии я видел только, как искристо вспыхивает лёгкий пушистый мех на оторочке глубокого капюшона. На какой-то миг я залюбовался уверенным скольжением человека… а потом понял — он не просто скатывается со склона.

Он спасается от смерти.

Следом за ним мчались — не очень быстро, проваливаясь в снег, но уверенно — два амфициона. Я и раньше видел этих мощных зверей, похожих одновременно на волков и на медведей, но никогда с ними не сталкивался близко, Олег Фирсов (жаль его…), наш «палеоэксперт», утверждал, что эти животные редки и не ходят стаями. Похоже, что так оно и было (два — это скорей семья, не стая), но двухметровые в длину (и метр в холке!) зверюги и в одиночку были достаточно опасны…

…На бегу выхватывая револьвер, я бросился наперерез зверям — между ними и лыжником. Тот — смелый парень! — увидев помощь, не стал убегать дальше, а круто затормозил, развернулся, сбрасывая лыжи. Я тоже выскочил из креплений и вскинул оружие.

О дьявол! Курок звонко тикнул, ударив в покрытый замёрзшим слоем сала патрон!

Я успел нажать спуск ещё дважды, а потом, отбросив наган, выхватил палаш и приготовился.

Передний амфицион с глухим хрипом прыгнул, насаживаясь на лезвие и своей тяжестью свалив и вмяв меня в снег. Отталкивая бьющуюся и ревущую тяжеленную тушу, я увидел разверстую вонючую пасть второго зверя, успел подставить плечо, вытаскивая дагу, но размаха для удара не было, а мощные клыки драли уже мех куртки. Над животным появилась голова человека — в капюшоне, в меховой маске — сверкнула сталь длинного кинжала, с коротким хрустом погружаясь в бок животного и, кажется, под лопатку. Потом человек отвалил убитого им амфициона, а я, отпихнув первого, переставшего дёргаться, поднялся на ноги, придерживая плечо.

— У вас тут опасно, — заметил я по-русски. И впервые нормально посмотрел — вблизи и внимательно — на спасённого-спасителя.

А он почему-то не двигался — стоял, опустив руки (в одной кинжал, с которого капала кровь — очень знакомый кинжал…) Я быстро перевёл взгляд выше — на закрытое маской лицо, почему-то ничего не говоря, а только пытаясь рассмотреть глаза в узкой прорези маски.

Рука в меховой трёхпалой краге поднялась к лицу и с силой потянула маску — со щелчком лопнула завязка где-то под капюшоном. Маска упала в снег, почти брошенная к моему нагану.

— Как долго, — сказала Танюшка. — Как долго я тебя ждала… Вот твои часы, Олег.

И рухнула в снег — на колени — к моим ногам.

Как жизнь без весны,
Весна без листвы,
Листва без грозы
И гроза — без молний,
Так годы скучны
Без права любви
Лететь на призыв
Или стон
безмолвный твой…

Увы —
Не предскажешь беду.
Зови —
Я удар отведу!
Пусть голову сам
За это отдам —
Гадать о цене —
Не по мне,
любимая.

Дороги любви
У нас нелегки,
Зато к нам добры
Белый мох и клевер…
Полны соловьи
Счастливой тоски
И вёсны щедры,
Возвратясь
на север к нам…

Земля,
Где так много разлук,
Сама
Повенчает нас вдруг.
За то ль, что верны
Мы птицам весны —
Они и зимой
Нам слышны,
любимая…

За то ль, что верны
Мы птицам весны —
Они и зимой
Нам слышны,
любимый мой…

Юрий Ряшенцев.
* * *

Некоторое время я опасался, что Танюшка сойдёт с ума. После короткого ступора, в течение которого она цеплялась за мои колени, девчонка начала хохотать, что-то бессвязно выкрикивать, тормошить меня и не в шутку колотить в плечи и грудь кулаками. Потом — повисла на мне, стиснула и — не заплакала, нет; слёзы брызнули у неё из глаз ручьями.

И тогда я почувствовал, что тоже плачу. И было это невероятно легко, а главное — эти слёзы приносили облегчение, словно вымывали из меня тот комок, в который я скрутил себя почти два года назад, чтобы сохранить достоинство, волю и мужество. Я плакал, захлёбывался слезами, ничего не видел и стискивал Танюшку в объятьях, счастливо до головокружения понимая: я дошёл! я добрался! я живой! это — правда, это всё правда!!! Ноги перестали нас держать, и мы рухнули в снег, не разжимая объятий и не переставая плакать. Я хотел сказать Танюшке всё-всё, что думал, на что надеялся, чего хотел, к чему стремился, что со мной было — но каждый раз, открывая рот, давился новым счастливым рыданием, ощущая только, как Танюшка неистово кивает: да, да, я всё знаю, я всё понимаю, я же всё это пережила вместе с тобой!!! И тогда я, не переставая плакать, начал, сбиваясь, читать — читать стихи, потому что говорить всё равно не мог — а Танюшка успокаивалась, уткнувшись в моё плечо и всё ещё судорожно вздрагивая…

— Жди меня — и я вернусь!
Только очень жди…
Жди, когда наводят грусть
Жёлтые дожди.
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера,
Жди, когда из дальних мест
Писем не придёт,
Жди, когда уж надоест
Тем, кто вместе ждёт!
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют жёлтое вино —
На помин души…
Жди! И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня! И я вернусь —
Всем смертям назло!
Кто не ждал меня — тот пусть
Скажет: «Повезло!»
Не понять неждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты… спасла меня.
Как я выжил — будем знать
Только мы с тобой…
…Просто ты — умела ждать.
Как никто другой!

— Это ты, — мокрые пальцы Танюшки коснулись моих мокрых щёк. — Это правда-правда — ты.

Вот теперь я начал её целовать. Так пьют холодную воду, когда жарко — не замечая вкуса и количества выпитого, зная только, что с каждым глотком отступает сжигавшая всё существо жажда. На миг Танюшка замерла — и я с острой благодарностью понял, что она отвыкла целоваться, что никого-никого у неё не было за всё это неимоверно долгое время расставания. «А ведь она думала, что я погиб, — отчётливая мысль скользнула через моё сознание, — значит, собиралась прожить вот так всё, что ей осталось!» Но эта мысль сбилась и канула в никуда, потому что я ощутил язычок Тани у себя во рту… и сознание стремительно поехало, а я и не пытался включить тормоза…

…Солнце начинало клониться на закат. Поглядывая на меня, Танюшка с улыбкой шнуровала куртку.

— Ну ты отшатал, — не удержалась она от грубости. — Видно, что у тебя никого не было…

— Была, Тань, — я защёлкнул браслет часов и прямо взглянул на неё. — В том-то и дело, что была. Ты слушай, Тань… и решай…

…Танюшка дослушала всё до конца с совершенно спокойным лицом. Потом, когда я неловко замолк, она тихо сказала:

— Ну что ж… Хорошо, что ты мне это рассказал. Я пока помолчу, ладно? И ты ничего не говори. Пошли лучше к нашим…

…Танюшка бежала первой. Я шёл за ней, глядя в узкую спину, обтянутую меховой курткой, и по-прежнему был счастлив. Надулась немного, ну да это ведь ясно; ничего — успокоится, и всё будет хорошо, уж теперь-то всё будет хорошо! У меня на языке вертелись десятки вопросов, буквально распиравших изнутри, но я благоразумно помалкивал.