Иоанн Мейендорф - Статьи

• Название: Статьи
• Автор: Иоанн Мейендорф
• Издательство: Издательское предприятие «Путь»
• Жанр: Религия
• Год: 1997

---

Не рыдай мене, Мати, зрящи во гробе, Егоже во чреве без семене зачала еси Сына: востану бо и прославлюся, и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию Тя величающия.

Еще один мотив снова и снова встречается нам в этих гимнах — сошествие Христа во ад. Это не просто символический образ: утверждается, что Христос разделил общую судьбу падшего человечества, чтобы своим присутствием там вернуть его к жизни. Мы не должны забывать также, что как в Писании, так и в греческой патристике ад и смерть персонифицируются, например: смерть царствовала от Адама до Моисея(Рим. 5:14). Иными словами, здесь перед нами просто другое обозначение самого сатаны, «узурпатора», «человекоубийцы искони» — того, кто держит в плену весь космос. В стихирах Великой Субботы персонифицированный ад говорит:

Днесь ад, стеня, вопиет: разрушися моя власть, приях Мертваго яко единаго от умерших: Сего бо держати отнюдь не могу, но погубляю с Ним, имиже царствовах: аз имех мертвецы от века, но Сей всех воздвизает. Слава, Господи, Кресту Твоему и Воскресению Твоему.

Днесь ад стеня вопиет: пожерта моя бысть держава, Пастырь распяся и Адама воскреси. Имиже царствовах, лишихся, и яже пожрох возмогий, всех изблевах: истощи гробы Распныйся, изнемогает смертная держава. Слава, Господи, Кресту Твоему и Воскресению Твоему.

Гроб Христов — это причина смятения и скорби для сил зла и смерти, а не для освобожденного человечества. Напротив, для нас это исполнение нового творения через Воскресение. Но если это так, то мы можем провести параллель между Великой Субботой и «седьмым днем творения», когда Бог почил в удовлетворении от дел Своих.

Днешний день тайно великий Моисей прообразоваше, глаголя: и благослови Бог день седьмый: сия бо есть благословенная суббота, сей есть упокоения день, в оньже почи от всех дел Своих Единородный Сын Божий, смотрением, еже на смерть, плотию субботствовав: и во еже бе, паки возвращся воскресением, дарова нам живот вечный, яко Един Благ и Человеколюбец.

Обратимся теперь к третьему характернейшему элементу утрени Великой Субботы. В существующей ныне практике она включает в себя шествие с Плащаницей вокруг храма. Это шествие символически включает весь космос в таинство смерти и воскресения Христа, ибо в таинстве этом нам раскрываются не личные, индивидуальные переживания отдельных верующих, а преображение всего творения.

Когда шествие возвращается на средину храма, победа над смертью отмечается чтением пророка Иезекииля (37:1–15; видение поля, усеянного сухими костями). Это чтение, по крайней мере в некоторых областях, пользуется большой известностью и совершается весьма торжественно.

Следующие два чтения из Нового Завета сопровождаются взятыми из Ветхого Завета выражениями надежды и радости. Прокимен «Воскресни, Господи Боже мой, да вознесется рука Твоя, не забуди убогих Твоих до конца» (Пс. 9:33) оживляет настроения ожидания. Чтение из Послания к Галатам указывает на воскресение: Малая закваска заквашивает все тесто (Гал. 5:9). Как предвкушение пасхального бдения звучит аллилуиарий: Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его (Пс. 67:2). Евангелие возвращает нас ко Гробу Христову: солдаты пошли и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать (Мф. 27:66).

Вечером Великой Субботы начинается пасхальное бдение. Однако же первая и важнейшая составная часть этого бдения — вечерня с крещальной литургией Василия Великого — чаще всего совершается в субботу утром. В ранней Церкви Великая Суббота была именно тем днем, когда катехумены принимали крещение — новое рождение во Христе.

Заключение: осуществленная эсхатология

В начале этой статьи мы отмечали, что в греческой святоотеческой литературе именно смертность и смерть в большей степени, чем наследственный первородный грех, являются существенной приметой реальности падшего мира. Поэтому смерть Христа рассматривается уже не столько, как это стало принято на западе, в контексте разрешения тяжбы или восстановления мира между тяжущимися сторонами и не как удовлетворение Божественному правосудию; скорее. Искупление–это исполненное драматизма и напряжения вторжение Бога туда, где сатана утвердил свою власть. И сатана гибнет, ибо не может иметь пленником своим Самого Бога. Святитель Григорий Нисский, один из великих каппадокийских отцов IV века, использовал, описывая Искупление, образ удочки: сатана «проглотил» то, что представлялось ему не более, чем одним из беспомощных человеческих существ, и «попался на крючок» необоримого присутствия Самого Бога. Та же мысль проглядывает и в слове на Святую Пасху, приписываемом Иоанну Златоусту, ставшем неотъемлемой частью пасхального бдения:

Никтоже да убоится смерти, свободи бо нас Спaсова смерть. Угаси ю, иже от нея держимый, Плени ада, сошедый во ад. Огорчи его, вкусивша плоти Его… Прият тело, и Богу приразися; прият землю, и срете небо… Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа?

Православное богослужение вполне передает и трагизм, и безобразие, и унижение смерти Христовой: суд над Ним, предательство, человеческую слабость. Но оно не принимает искусственного и «сентиментального» контраста между Великой Пятницей и Пасхой. Именно в момент смерти Христа признается Его окончательная победа над смертью. Вот почему трагизм каждой человеческой смерти может быть преодолен тем, что Христос разделяет эту участь в Великую Субботу.

Падшее состояние человека делает для него неизбежной борьбу за временное и ограниченное выживание. И борьба эта столь же неизбежно ведется за счет ближнего, слабого, за счет самой природы, которая, будучи сотворена Богом, заслуживала бы лучшего использования. Человек не может не быть озабочен едой, одеждой, своим здоровьем, своей физической безопасностью, даже если эта его озабоченность вредит другим, даже если он понимает, что его выживание может быть лишь временным. А Воскресение Иисуса Христа — событие, свершившееся во времени, — дает христианам их основную решающую надежду.

Как же можно не заботиться для души своей, что нам есть, и что пить, и во что одеться (ср.: Мф. 6:25)? Возможно ли для человека жить, «как лилии полевые»? Не является ли Нагорная проповедь всего лишь нереалистическим сентиментализмом? Конечно является, если не рассматривать в контексте этики воскресения. Во Христе побеждена смерть, а вместе с ней исчезли и основания для страха, для постоянной борьбы за выживание. Уничтожен закон падшего мира, который был основан на самозащите, самоутверждении, на претензиях к другим. Новый Завет категорически утверждает, что «блаженнее давать, нежели принимать», не оговаривая никаких условий.

Великая Суббота есть провозглашение «осуществленной эсхатологии». Человеческой свободе, вере, человеческому опыту сделались доступными тот конец, та цель творения, где смерти не будет уже (Откр. 21;4). Начался Переход, началось Избавление, началась Пасха!

Жизнь с избытком

Первоначально опубликовано в St. Vladimir's Theological Quarterly, 28, 1984, pp. 3–10. Перевод Ю.С. Терентьева. (Опубликовано в кн.: Шмеман А., прот. ДНЕВНИКИ)

Мысли и чувства тех, кому довелось произносить слова прощания на отпевании отца Александра Шмемана, — иерархов, коллег и друзей — отражают все, что надлежало сказать в первые недели после его безвременной кончины 13 декабря 1983 года. Быть может, со временем кто–нибудь другой предпримет более глубокую оценку его идей и сочинений, в том числе и неопубликованных. Моя задача — всего лишь наметить здесь главные периоды его жизни, не претендуя на исчерпывающую полноту. Когда пишешь об очень близком друге — почти брате, невозможно быть вполне беспристрастным и избежать некоей примеси субъективности и импрессионизма при определении подлинно значимого в жизни отца Александра — жизни, поистине прожитой не зря, жизни с избытком. Заранее прошу простить мне эту субъективность.

Отец Александр родился в 1921 году в Ревеле, в русской семье, со стороны отца имевшей предками остзейских немцев, и в раннем детстве был увезен из Эстонии во Францию. С того времени и до отъезда в Америку (1951 г.) жизнь русской эмиграции в Париже сделалась его жизнью.

«Русский Париж» 1930–х годов был миром в себе. Здесь жили десятки тысяч русских, и среди них — интеллектуалы, художники, богословы, великие князья и бывшие царские министры. Русская эмиграция выпускала ежедневные газеты, разделялась в жарких политических дискуссиях и по–прежнему мечтала о возвращении домой. Дети воспитывались в русских школах, в известной изоляции от окружающего французского общества (которое, впрочем, и не было к ним чересчур гостеприимно). Юный Александр (или Саша, как называли его близкие и друзья) испытал на себе это закрытое русское воспитание: несколько лет провел в русском кадетском корпусе в Версале, а затем перешел в русскую гимназию. При всех достоинствах этого начального образования оно не могло полностью удовлетворить его ум и стремления. Уже в ту пору он чувствовал, что все лучшее в великом наследии русской культуры (особенно же русская литература) не было закрыто для Запада, но, напротив, по масштабу своему непременно было и «европейским». В знаменитой «Пушкинской речи» Достоевского он видел единственно верное понимание России и русской цивилизации. Он отказывался принимать ее искусственные ограничения и продолжил образование во французском лицее и Сорбонне.