Ричард Гуинн - Цвет убегающей собаки

• Название: Цвет убегающей собаки
• Автор: Ричард Гуинн
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-039631-3, 978-5-9713-5820-6, 978-5-9762-2745-3

Барселона.

Город, история которого прославлена великими художниками и легендарными чернокнижниками, гениальными зодчими и знаменитыми алхимиками.

Любимый богемой город, где музыкант и переводчик Лукас намерен обрести покой и удачу.

Однако встреча с таинственной женщиной открывает для него истинную Барселону — город глотателей огня и безумных прорицателей, людей-призраков, обитающих на средневековых крышах.

Его подлинные правители — последователи древней оккультной секты — полагают, что человек, проникнувший в суть Барселоны, должен умереть. И они обладают средствами избавиться от ненужного свидетеля.

---

Я лежал в гамаке, курил, стараясь не уснуть. Дождавшись, пока появятся и начнут разгружаться у рынка первые фургоны со всяческой снедью, я тяжело поднялся и пошел в спальню. Едва натянув на голову простыню, я провалился в глубокий сон.

В полдень в дверь забарабанили, и в квартиру ввалились Зофф с Хоггом. Выглядели они трезвыми и отдохнувшими, но притащили с собой немереное количество текилы и холодного пива и потребовали продолжения вчерашнего загула. Вскоре появились Евгения и Сьюзи, и мы впятером перешли на веранду. Евгения пила чай, настоянный на травах, остальные начали, в качестве аперитива, с текилы и кокаина. Пока я кратко пересказывал Евгении и Сьюзи случившуюся со мной историю, Шон с Игбаром спорили, стоит ли завести музыку, да погромче. Но дамы наложили вето на это предложение.

За то время, что мы не виделись, Шон явно обдумывал услышанное от меня накануне.

— Не хотелось бы предварять суждение дам, но Лукас, или, скажем, тот Лукас, которого Лукас описывает в своей истории, проявляет, после своего предполагаемого похищения, непонятное равнодушие к судьбе Нурии. Подумать только, говорил я себе, человек умирает от любви, а его силой разлучают с возлюбленной. В пасторальной обстановке он толкует с дурным человеком — доктором Поннефом о реинкарнации, обсуждает философские проблемы трансценденции, а в это самое время, о чем ему должно быть известно, любимая мучается в руках у мутантов.

— Мутантов? — изумленно переспросила Евгения.

— У дикарей на службе Поннефа. У них обязательно есть какой-нибудь физический порок. То ли глаза не хватает, то ли носа, то ли ноги. В общем, те еще ребята — обитатели дома ужасов имени мсье Поннефа.

— Вам не кажется, что подобные утверждения на корню подрубают весь рассказ, притом в самом его начале? — вмешался Игбар. — К тому же Лукас ни слова не говорил об одноногих. Верно, Лукас?

— Верно, никаких одноногих не было.

— Ну, стало быть, я не ошибся. Впрочем, имея в виду необычность происходящего, такая гипербола объяснима.

— Может, нам позволите судить об этом? — осведомилась Сьюзи-Провидица.

— Конечно-конечно, — поклонился Игбар.

— Это было бы справедливо, — согласился Шон. — Я просто постарался привнести долю здорового скепсиса.

Мы отыскали на веранде клочок пространства в тени и устроились кто в гамаке (Игбар), кто на подушках (остальные). После чего я продолжил рассказ с того места, на котором остановился накануне.

В тот же самый день, хотя и не сразу по возвращении, как можно было ожидать со слов Поннефа, Лукас наконец встретился с Нурией. Он лежал на траве рядом с амбаром, когда она появилась, одетая в точности, как одевались в 1990-е годы юные жительницы Барселоны, — джинсы и светлая хлопчатобумажная куртка.

Нурия опустилась рядом с Лукасом на колени, и они поцеловались. Была в ней какая-то напускная жеманность и в то же время вызывающая соблазнительность… Лукасу это странное сочетание казалось совершенно неуместным.

— Ну что, придумал уже, как нам смыться отсюда? — спросила Нурия, улыбаясь так, словно именно от Лукаса это и ожидается.

Его задел насмешливый тон девушки.

— Ничего я не придумал. Да и не старался. Могу лишь сказать, что не считаю себя добровольной жертвой похищения. Это значило бы слишком явно подыгрывать Поннефу в его планах относительно нас с тобой. Или, скорее, относительно Клэр и Раймона.

Вертя в пальцах травинку, Нурия внимательно смотрела на Лукаса, но не говорила ни слова. Уже в самом этом молчании он уловил недовольство.

— В чем дело, Нурия? — спросил он. — Разве тебе не хочется убраться отсюда, да побыстрее? Чем дольше мы здесь задержимся, тем больше вероятности, что нас втянут в эту историю.

Нурия снова посмотрела на Лукаса, и во взгляде ее читалось скорее раздражение, нежели участие.

— Неужели ты так ничего и не понял? Нас уже втянули. Мы втянуты с самого начала, хотя и неведомо для самих себя. С того самого момента, как встретились в музее Миро. Все было подстроено.

Нурия вытащила из кармана джинсов пачку сигарет и, закурив пару, одну протянула Лукасу. Он заметил, что у девушки дрожат пальцы.

— Быть может, «подстроено» — не совсем то слово, — поправилась она. — Помнишь, еще в «Барселонете» я говорила, что у меня такое чувство, будто я знаю тебя всю жизнь. Это не фантазия, это не свидетельство существования романтической любви. Это, — Нурия запнулась, подыскивая нужные слова, — нечто вроде внутреннего узнавания. Единственное, о чем я прошу, — подумать о том, что, возможно, Андре прав и мы действительно были вместе в предшествующей жизни.

— Да, но почему наше чувство должно зависеть от Поннефа и его рассуждений? — проговорил Лукас. — Разве строить свою жизнь на убеждении, будто продолжаешь то, что начал в прежней реинкарнации, не чистой воды детерминизм? Разве это не связывает тебе руки?

— Но это не его рассуждения, — возразила Нурия. — Это то, что я сама считаю правдой. Это сны, которые мне снились из года в год и о которых я никогда никому не говорила. Ты впервые явился, когда мне было одиннадцать или двенадцать лет. К тому же есть еще кое-что.

— И что же?

— То, что Андре знает обо мне и моей жизни, хотя знать не может, потому что это тайна. Тайна — страх быть сожженной заживо на костре, неизреченный страх, который со мной всегда. Тайна — споры, которые я вела в школе со священником. Ты ведь знаешь, что я училась в духовной семинарии?

Действительно, Нурия обмолвилась об этом еще в тот день, когда они познакомились.

— На занятиях я буквально заставляла его слово в слово читать вместе со мной катарскую литанию. Наполовину в шутку, наполовину всерьез он называл меня еретичкой. На занятиях, — повторила Нурия, — где рядом со мной сидели еще дюжина таких же, как я, тринадцатилетних учениц. «Моя маленькая еретичка» — да, он дал мне такое прозвище. Естественно, тогда я и не подозревала, что выражаю основы дуалистического мировоззрения, а священник делал все, чтобы я осознала свои заблуждения. При этом он даже слов таких не произносил — катаризм, альбигойская ересь. Он не хотел укреплять мои еретические взгляды ссылками на историю, не хотел, чтобы я знала, что тысячи и тысячи людей погибли за такие же взгляды еще семьсот лет назад. «Маленькой еретичкой» он называл меня только наедине, когда вокруг никого не было. Но Андре знал о моей связи с катарами, как знал и о тайном прозвище, данном мне священником.

Очередные свидетельства провидческого дара Поннефа не должны были удивлять Лукаса, и тем не менее он считал чуть ли не долгом своим подвергать сомнению любое его слово. Для Нурии ситуация была совершенно очевидной, и ее поведение лишь укрепляло Лукаса в уверенности, что она полностью контролируется Поннефом. Не то чтобы Нурия, как это обычно случается с неофитами, полностью утратила чувство юмора. Она осталась той же молодой женщиной, какую я знал в Барселоне. Она по-прежнему была склонна к острому словцу и точным оценкам, что испытали на себе члены общины, особенно те, кто проявлял беспредельное религиозное рвение. И чувственность осталась при ней, и, как прежде, впадала она порой в беспричинную мрачность. И лишь одного отныне не могла перенести Нурия — малейшего упрека в адрес Поннефа.

В первый же день пребывания в Убежище, как бесхитростно поименовала себя община, Лукасу и Нурии было отведено спальное место. Это была просторная, пуритански обставленная комната, с единственным окном, выходящим на густо поросшую травой площадку и угадывающиеся вдали горы. Славное, чисто прибранное помещение, взывающее (если не считать двуспальной кровати) к сосредоточенности и аскезе. Едва войдя в комнату, Нурия плюхнулась на кровать и, лежа на спине, посмотрела на Лукаса сквозь полуприкрытые веки.

— Слушай, давай все же останемся здесь хоть на несколько дней. Побольше о себе узнаем. Или о том, кем мы могли быть. — Нурия говорила совершенно естественным тоном, с обычной для себя едва уловимой иронией. — В конце концов, что нам здесь терять, кроме собственной… влаги. — Нурия засмеялась и похлопала ладонью по простыне.

Лукас нерешительно присел на край кровати.

— Да, но с работой-то как быть? И дом требует ухода. Не может же человек просто так взять да исчезнуть.

— Все в порядке. Я уже звонила на работу. Андре одолжил свой мобильник. Беру отгулы. Ты ведь тоже говорил, что собираешься отдохнуть недельку.

— Ты уже…

Он был по-настоящему задет. Получается, Нурия, даже не поговорив с ним, все решила сама, будучи уверенной, что в конце концов он уступит, во всяком случае, согласится задержаться в Убежище. И разумеется, в этом отношении она права. Одну ее он здесь все равно не оставит, разве что полицию приведет. Приведет-то приведет, но что сказать полицейским? Что двадцатисемилетнюю женщину похитили, но она счастлива остаться с похитителями? Да его на смех поднимут.