Джульет Марильер - Сын теней

• Название: Сын теней
• Автор: Джульет Марильер
• Жанр: Фэнтези

Это вторая книга в трилогии о Семиводье, повествующем о последних днях до-христианской Ирландии. "Сын теней" рассказывает историю детей Сорчи (героини первой книги, спасшей своих заколдованных братьев) и ее мужа, британца Хью.

Любимая, послушная дочь своих родителей, Лиадан отправляется в неожиданное путешествие, заставившее ее понять, каким трудом завоеваны мир и покой, к которым она так привыкла. Лиадан понадобится все ее мужество, чтобы спасти свою семью, покой и счастье которой — а заодно и весь ее мир — собираются разрушить древние и темные силы. И еще ей понадобится вся ее сила, чтобы пойти против воли своих самых любимых людей, поскольку от того, какой путь выберет Лиадан в поисках истинной любви, зависит всеобщая гибель… или же спасение.

Это умный исторический роман, в котором чудеса настолько естественно вплетены в повседневную жизнь героев, что об этой книге не возможно думать, как о произведении в стиле фентези — это просто история о людях, для которых колдовство и разговоры с лесными духами естественны и обычны.

---

Меня вполне устраивало, что все вокруг заняты. Сбор урожая и подготовка к поездке в столицу отвлекли внимание жителей Семиводья от меня. Ниав и ее муж ожидались к Ман Фоуэр, когда день сравняется с ночью, и мы вступим в период зимней тьмы. У этих дверей стоит Хранительница рождений и смертей. Она, возможно, старая карга, но с возрастом, обычно, приходит мудрость. В день солнцеворота, те, кто не боится открыть ее голосу свой разум, могут просить ее мудрого совета. А мне как раз, ой, как нужны были мудрость и совет, да побыстрее. Но не совет Дивного народа. Я и так знала, что они мне сказали бы, и начинала подозревать, что может стоять за их словами. Я чувствовала, что меня поймали в ловушку, и мне это совсем не нравилось.

Я отрезала от бранова плаща подол, чтобы можно было носить его на улице, не собирая слишком много грязи. Отчистив отрезанный лоскут, я разрезала его на аккуратные квадратики и сложила их в небольшой дубовый сундук у изголовья своей кровати. Там уже лежали и другие кусочки. Лоскуты ношеной рабочей робы отца. Симпатичная розовая шерсть из старого платья Ниав. Краситель для этого платья я когда-то варила сама. Она была в нем счастлива и долго носила его, пока не полюбила другое. Еще там лежали остатки моего практичного, домотканого испорченного дорожного платья. Я вырезала их из спины, потому что только оттуда можно было что-то спасти, остальное же платье было сплошь заляпано кровью, рвотой, а то и чем похуже. Остатки пришлось просто сжечь. Я его не оплакивала. И старалась совсем об этом не думать. Я углубилась в работу. В аптечке, наверное, никогда не было так много снадобий, сад никогда не находился в таком порядке — ни единой сухой веточки, ни ростка сорняка. Когда снова почти приблизилось новолуние, и мама как-то пришла меня проведать, я как раз готовила к сушке розовые лепестки и неожиданно обнаружила, что тихонько напеваю про себя слова той самой старой-престарой колыбельной.

— Продолжай, — сказала Сорча, усевшись у окна. Глаза ее на похудевшем лице казались огромными, как у совы. — Мне нравится, что ты поешь. Тогда я уверена, что тебе хорошо, несмотря ни на что. Несчастные женщины не поют.

Я взглянула на нее и вернулась к своим лепесткам. Они повисали у меня на нитке, как яркие капли крови. Где он теперь? В какой далекой стране он рискует жизнью ради мешка с серебром от какого-нибудь чужака? Под каким невиданным деревом, в какой странной компании лежит он без сна с оружием в руках и тихо ждет рассвета?

— Лиадан.

Я обернулась.

— Сядь, Лиадан. Я кое-что тебе принесла.

Я изумленно послушалась. Мама развернула принесенный сверток.

— Ты, конечно, помнишь это платье. Оно очень старое. Слишком старое, его уже нельзя носить. — Она погладила выцветшую синюю ткань, тонкими пальцами обвела старую вышивку, теперь почти незаметную.

— Я подумала, а вдруг тебе удастся спасти пару лоскутов. Края придется подрубить. Но ты всегда была талантливой швеей. Однажды эти юбки касались моря и песка… такие дни бывают лишь раз в жизни… и еще я носила его в день, полный огня и крови. Мне больше не нужно хранить это платье, чтобы оживить воспоминания. Оба дня навеки отпечатаны в моем сердце. Что бы ты ни мастерила для будущего малыша, эта ткань должна быть там использована.

Возникло долгое молчание. Я встала, заварила мятного чая и разлила его в чашки. Одну я поставила на каменный подоконник рядом с мамой, и тогда уже не могла избежать ее взгляда. Оказывается, она улыбалась:

— Ты собиралась сказать мне сама, доченька, или ждала, пока я тебе скажу?

Я поперхнулась:

— Ко… конечно, я бы тебе сказала. Я не тебя боюсь, мамочка.

Она кивнула:

— У меня лишь один вопрос, и вовсе не тот, которого ты, возможно, ожидаешь. Я должна знать: этот ребенок был зачат в радости?

Я посмотрела ей прямо в глаза. Ответ можно было прочесть у меня на лице.

— Хм-м-м, — снова кивнула она. — Я так и думала. Твоя походка, и эта легкая улыбка и вообще все поведение — испуганные, сломленные женщины так себя не ведут. И все же он с тобой не остался. Как такое может быть?

Я села напротив нее на трехногую табуретку, грея руки о чашку.

— Он не знает о ребенке. И не может знать. И он просил меня остаться с ним. Я отказала.

Возникла пауза. Мама молча пила чай. Думаю, скорее, чтобы доставить мне удовольствие, чем потому, что хотела пить.

— Я думала, — осторожно начала она, — я думала, что, возможно, этот ребенок зачат одним из… из Иных, что именно поэтому ты тогда исчезла настолько бесследно, что все усилия Лайама и Эамона обнаружить твой след были тщетны. И что именно поэтому ты никому не раскрываешь своего секрета, а, Лиадан?

Ребенок Дивного народа. Мне почти захотелось это признать, столь удобным было объяснение.

— Я не путешествовала за границы нашего мира, мама, хотя я… я видела Дивный народ, они говорили со мной. Отец этого ребенка простой смертный, и я не назову его имени.

— Понятно, — медленно произнесла она. — Ты их видела. Значит все это — тоже часть той же самой истории. Но хотя бы со временем мы сможем узнать, как его зовут? Кто сделал тебе ребенка и исчез, словно его и не было? Твой отец захочет призвать этого мужчину к ответу, Шон и Лайам, скорее всего, пойдут еще дальше и заговорят о мести.

Я ничего не ответила. Снаружи поднимался ветер, тени ветвей и сухие листья метались по каменной стене. Светило ослепительное осеннее утреннее солнышко, его свет дразнил, обещая тепло, которого не мог уже дать.

— Мама… — голос у меня дрожал.

— Все в порядке, Лиадан. Говори, если хочешь.

— В этом-то все и дело. Я никому не могу рассказать. Даже тебе. Мама… как я могу говорить об этом с отцом? Я не могу… я не выйду замуж за незнакомца, как Ниав. И не собираюсь растить ребенка в стыде и молчании. Но как я скажу ему? Как я расскажу Шону, Лайаму и… и…

— И Эамону? — тихо спросила мама.

Я подавленно кивнула.

— А он за тобой вернется? — спросила мама. Лицо ее все еще было спокойно. — Ведь без сомнения, мужчина, достойный твоей любви, не может поступить иначе.

— Он… его жизнь полна опасностей, — выдавила я из себя. — В ней нет места ни жене, ни ребенку. И, кроме того… нет, пустое. Он… он не из тех мужчин… отец не одобрил бы его… Это все, что я могу сказать.

— Твой отец и Лайам захотят выдать тебя замуж, — тихо произнесла Сорча. — Ты это знаешь. Они не поймут, что тебе хочется одной растить своего ребенка.

— Мне есть, что сказать на это, — ответила я. — Дивный народ дал мне четкое указание оставаться здесь, в Семиводье. Думаю, они имели в виду «навсегда». Они сказали «не надо тебе замуж, ни за Эамона, ни за того, другого». В тот момент я не понимала, почему они хотят заставить меня поступить именно так. Теперь начинаю понимать.

Мама кивнула, похоже, мои слова ее ничуть не удивили.

— Ребенок, — нараспев проговорила она. — Ребенок, который должен остаться в лесу. Они хотят, чтобы ты растила малыша здесь. Все сходится, Лиадан. Из-за того, что… что случилось с Ниав, мы увидели возрождение древнего зла, которое считали давно ушедшим. Возможно, твой малыш сможет стать оружием в борьбе с ним.

— Древнее зло? Да, именно так они его и называли. Что за зло? Что может быть так ужасно, что угрожает самому Дивному народу?

Сорча вздохнула:

— Мы не знаем. Кто может предсказать, какую форму примут подобные силы. Тебе стоит прислушаться к предостережениям.

Я нахмурилась:

— Мне это не нравится. Я им так и сказала. И отказалась давать обещание. Я не хочу, чтобы меня использовали в своих целях, как какой-то инструмент. А моего сына тем более.

У меня не было никаких сомнений в том, что родится мальчик. Его отец, казалось мне, из тех мужчин, что родят сыновей.

— Не очень мудро игнорировать их просьбы, — серьезно ответила мама. — Мы в этой игре — мельчайшие из игроков. А сама игра длится так долго, что наш разум неспособен это осмыслить, Лиадан. Но со временем их намерения могут стать для нас понятнее. Меня заботит твой отказ назвать имя того мужчины. Как вообще кто-то мог покинуть тебя и при этом остаться достойным подобной лояльности с твоей стороны? Или тебя останавливает стыд?

Я вспыхнула.

— Нет, мама, — твердо ответила я. — Да, это правда, сначала я делала все возможное, чтобы не признаваться в беременности даже самой себе. Но не от стыда, а потому что знала, как тяжело все это будет. Я делала вид, что не замечаю изменений в собственном теле, не вижу, что одна луна сменяет другую. Но ребенок этот все растет во мне, и я чувствую столь огромную радость, такую силу, что просто не знаю, с чем это сравнить. Я чувствую… чувствую, что внутри меня бьется сердце самой земли.

С минуту Сорча молчала.

— Поверь, доченька, — наконец сказала она, — я уже люблю этого малыша не меньше, чем ты. Твои слова одновременно радуют меня и пугают. Я хочу дать тебе обещание, и ты должна поверить, что я его непременно выполню. Клянусь, что весной все еще буду жива и приму у тебя ребенка собственными руками. Я буду с тобой, Лиадан.