Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

• Название: Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
• Автор: Маркус Вольф
• Издательство: Междунар. отношения
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7133-0958-4

Общепризнанно, что разведка ГДР, завоевавшая славу одной из лучших и наиболее эффективных в мире, во многом обязана своими достижениями ее бессменному руководителю — Маркусу Вольфу.

Эту книгу с напряжением ждали давно и во многих странах и особенно в нашей стране — самой близкой для автора, не говоря, конечно, о его родной Германии, стране, где он вырос и работал, с которой теснее, чем с кем-либо, был связан как шеф сильнейшей из дружественных разведок.

Уже нет ГДР, но борьба, в которой участвовал М. Вольф, продолжается — теперь уже против мстительной «юстиции победителей».

Публикуемая книга — это тоже часть его продолжающейся борьбы, а не сглаженные временем мемуары.

Резкая, драматичная, правдивая, полная достоинства книга Маркуса Вольфа займет одно из самых видных мест в мировой литературе о разведке.

Сын известного писателя Фридриха Вольфа, М. Вольф свободно владеет словом, его захватывающее, остроумное повествование будет интересно читателю любого возраста и профессии.

---

Таким образом, недостатка в материалах не было. Например, директор ЦРУ Аллен Даллес и его сестра Элеонора, курировавшая в Госдепартаменте США германские дела, находились в Берлине в течение недели, предшествовавшей 17 июня. Должно же было это иметь какую-то причину! В печати ГДР даже зашла речь, как о чем-то само собой разумеющемся, о “дне Икс”, дне, когда Запад должен был захватить власть в ГДР. На пророчествах насчет этого дня специализировались, собственно говоря, западногерманские бульварные газеты, но ведь сам факт рассуждений на эту тему доказывал наличие иностранного заговора против нас. И даже приглашение совершить поездку на пароходе, которое активисты западноберлинских профсоюзов направили своим близким и друзьям в Восточном Берлине накануне 17 июня, тотчас же было возведено Ульбрихтом в ранг сигнала к началу волнений.

После событий 17 июня Ульбрихту и его группировке пришлось хвататься за любую соломинку, отстаивая свои порядком пошатнувшиеся позиции. Москва потребовала реформ. Правительству ГДР пришлось призвать Советскую Армию на помощь против своего народа, а в политбюро у Ульбрихта не было большинства. Его поддерживали только председатель комиссии партийного контроля Герман Матери и молодой протеже Ульбрихта Эрих Хонеккер. Все же остальные выступали за то, что в наиболее жесткой форме выразил Аккерман, — за уход Ульбрихта с поста генерального секретаря.

Спасением Ульбрихта стало сообщение из Москвы о свержении Берия. У советской партийной верхушки были совсем другие заботы, чтобы она могла позволить себе допустить неопределенность, наблюдая за тем, как обновленное руководство СЕПТ будет опробовать новый курс. Поэтому она предпочла пока оставить в ГДР все по-старому. Как только Ульбрихт смог убедиться в прочности своего положения, он немедленно приступил к изоляции тех в партийном руководстве, кто острее всего критиковал его. Используя ярлык “фракция Цайссера — Херрнштадта”, он обвинял их обоих в отступлении от линии партии, в самоуправстве и контактах с Берия. Они были исключены из руководящих органов партии и получили партийные взыскания, с которыми смирились без какого бы то ни было протеста. На 35-м пленуме Центрального Комитета в июле 1953 года Ульбрихт снова крепко сидел в седле. Как ни парадоксально, 17 июня спасло его и его курс. Шанс был упущен.

Спустя три года после этих событий Рудольф Херрнштадт составил записку о том, что было в действительности, и начал борьбу за свою реабилитацию. Как и Вильгельму Цайссеру, ему не суждено было дожить до нее. Цайссер стал просто собственной тенью. Он был душевно сломлен, оказалось подорванным и его здоровье.

Почему же оба молчали в 1953 году? Возможно, это способен понять лишь тот, кто сам пережил время замалчивания и опалы при Сталине, горькую судьбу многих товарищей и ощутил силу партийной дисциплины, которая могла потребовать пожертвовать собой, не задавая вопроса о цели этого самопожертвования.

Такие люди, как Цайссер и Херрнштадт, посвятили всю свою жизнь революционному движению. Конфронтация с партией означала бы радикальный разрыв со всей прежней жизнью, с их ценностями и идеалами.

Рудольф Херрнштадт, начавший свой путь в рабочем движении как журналист, перед второй мировой войной работал на советскую военную разведку и создал, находясь в Варшаве, великолепную агентурную сеть. В числе лучших сотрудников были его первая жена Ильзе Штебе и Герхард Кегель, работавший в немецком посольстве в Варшаве. Оба они заблаговременно извещали о предстоявшем нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. И тот факт, что все это теперь, очевидно, ничего не значило, должен был смертельно ранить Херрнштадта. В заметках, которые он написал во время “ссылки” на работу в государственный архив в Мерзебурге, Херрнштадт отвергал все обвинения во фракционной деятельности, одновременно ломая голову над вопросом о том, мог ли он в действительности быть умнее партии. Выразившуюся в поведении Херрнштадта дилемму, с которой сталкивается убежденный коммунист, можно, наверное, сравнить с конфликтом, в котором сегодня оказались представители теологии освобождения. Они, с одной стороны, ощущают социальную ответственность, а с другой — повинуются Святому престолу. Еще в то время, когда имя Херрнштадта нельзя было упоминать в ГДР, я в качестве скромного знака уважения к этому человеку приказал снять для наших инструкторов фильм о его варшавской резидентуре, а также выступал за его реабилитацию.

Антон Аккерман еще в 1946 году опубликовал свои тезисы о “немецком пути к социализму”. В них я усмотрел логическое продолжение того, чему мы обучались в школе Коминтерна. Подобно Димитрову или Тито, Аккерман считал, что переносить советскую систему на другие страны бессмысленно да и невозможно. И ему пришлось подчиниться доводам “партийного разума” и публично отмежеваться от этих идей, правда не поплатившись за “отступничество”. После того как Аккерман отказался от своих взглядов, он до 1953 года оставался членом политбюро СЕПГ, в 1949 году стал статс-секретарем министерства иностранных дел ГДР, а в 1951-м — первым начальником внешнеполитической разведки.

В связи со снятием Цайссера и Херрнштадта с их постов Ульбрихт подверг резкой критике органы государственной безопасности. Результатом этой критики стало проведение следствия, повлекшего, в свою очередь, кадровые и структурные изменения. Министерство госбезопасности получило статус статс-секретариата и было включено в систему министерства внутренних дел, во главе которого стоял Вилли Штоф. Нового шефа госбезопасности звали Эрнстом Волльвебером. Наша до сих пор самостоятельная внешнеполитическая разведка стала называться Главным управлением XV, частью статс-секретариата государственной безопасности, а я, утвержденный в качестве его начальника, был назначен заместителем Волльвебера. Прежним же заместителям Цайссера, в том числе и Мильке, пришлось ждать до тех пор, пока их проверила комиссия партийного контроля. Можно представить себе, каким униженным должен был почувствовать себя тщеславный Мильке, увидев меня сидящим за столом президиума рядом со Штофом и Волльвебером при обнародовании новой структуры, тогда как он сам вместе с другими высшими офицерами сидел в зале.

Эрнст Волльвебер, проживший богатую событиями жизнь и охотно рассказывавший о ней, был во всех отношениях самой большой противоположностью Мильке, которую только можно было представить себе. Во время первой мировой войны — матрос, до 1933 года — депутат рейхстага, а потом руководитель одного из бюро Коминтерна, находившегося в Копенгагене, он налаживал конспиративную работу среди моряков. Эта работа, представлявшая собой одно из направлений борьбы против “третьего рейха”, вылилась во время войны в акции саботажа. Вечера Волльвебер проводил в компании, охотнее всего за бильярдом, где его наиболее частым партнером был Рихард Штальман. Что касается служебных дел, то он мало интересовался оперативными деталями, но тем большее внимание уделял политической информации. Во время таких разговоров маленький плотный человек расхаживал взад и вперед по ковру своего кабинета с постоянно гаснувшим огрызком сигары во рту. От меня столь же мало была скрыта его критическая дистанцированность по отношению к Ульбрихту, сколь и напряженные отношения с Мильке. Тому едва удалось обуздать свои честолюбивые стремления самому встать во главе госбезопасности.

Бурная жизнь Волльвебера вдохновила даже Райнхарда Гелена. В своих мемуарах Гелен рассказывает, что “сообщал” ему один из его агентов под псевдонимом Брутус, находившийся в окружении Волльвебера в его бытность еще статс-секретарем ГДР по водному транспорту. Основываясь на фактах яркого прошлого Волльвебера, Брутус придумал широко разветвленную новую “организацию Волльвебера”, которая обучала специалистов всего мира проведению актов саботажа и должна была подготовить соответствующие действия против всех государств Запада. Он приписывал Волльвеберу даже пожары на борту пассажирских лайнеров “Куин Элизабет” и “Куин Мэри”. Единственным зернышком правды во всех этих “страшилках” является тот факт, что Волльвебер действительно некоторое время носился с идеей создать в Ростоке интернациональный клуб моряков, но идея эта не привела ни к каким результатам, важным для разведки.

Мильке действительно получил партийный выговор, и это ему не суждено было никогда забыть. Одно лишь имя Германа Матерна, возглавлявшего следственную комиссию, стало с тех пор для него чем-то вроде красной тряпки для быка, и он испробовал все возможности, чтобы разоблачить Матерна как пособника нацистов. Его подозрение основывалось на том, что в 1933 году Матерн был освобожден нацистами после кратковременного пребывания в заключении. Любой, кто вышел живым из фашистской тюрьмы или концлагеря, был, с точки зрения Мильке, потенциальным предателем. К своей бесконечной досаде, он не нашел ничего, что мог бы использовать против Матерна.