Людмила Бояджиева - Портрет в сандаловой рамке

• Название: Портрет в сандаловой рамке
• Автор: Людмила Бояджиева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Романтическая история с напряженным сюжетом, действие которой развивается в двух пересекающихся пластах — в современности и в 1944 году. Загадка мистической тайны переплетается с интригами фашистской разведки, а к современной женщине приходят воспоминания прежнего воплощения. И, конечно, любовь…

Приехавшая в Брюссель художница Верочка видит на развалах «блошиного рынка» портрет молодой женщины, сделанный в 1944 году знаменитым фотографом. Тогда на свете не было даже ее мамы, но с портрета смотрят глаза Веры и ее лицо улыбается новому веку. Вера начинает расследование и попадает к странной гадалке, которая открывает ей истинное предназначение: она — Странница — человек, проходящий цепь реинкарнаций. Художницу начинают преследовать эпизоды, явно относящиеся к ее прошлому воплощению, когда она — Анна Грас — дочь профессора словесности в Брюссельском Университете и еврейки становится возлюбленной фотографа Мишеля Тиссо. Это он фотографирует возлюбленную, мечтая о будущем. Но идет 1944 год, в Бельгии хозяйничают фашисты. К паре влюбленных приходят тяжелые испытания. Выясняется, что Мишель — советский разведчик, давно работающий в фашистском тылу. Узнав о его связи с Анной, руководство приказывает Мишелю убрать девушку. Но он продумывает иной ход. Однако и резидент советской разведки, не доверяя Мишелю, устраивает ловушку. Анна и Мишель погибают…

Верочка встречает в Брюсселе странного русского, который явно следит за ней. Это человек, ведущий расследование старого военного эпизода, виновным в котором признали его деда — резидента советской разведки в Брюсселе. Шаг за шагом, не доверяя своим видениям и все больше погружаясь в былое, они вместе восстанавливают запутанную историю Мишеля и Анны, в финале уже не сомневаясь, что их свела судьба снова — в ином, окрашенном отсветом былой любви, воплощении..

---

— Но меня лично весьма интригует версия реинкарнации. Забавно воображать, что уже был когда-то, кем-то. Даже «воспоминания» какие-то вдруг прорезываются. Галчонок, упавший в траву… Вальсок. Вот этот… — Сорвав с пианино скатерть, он стоя наиграл «Сказки венского леса».

Из рук Веры вскользнула чашка.

— Разбилась! Это к счастью. Не обожглись? — Глеб нагнулся за осколками и вдруг застонал: — Черт! Радикулит прихватил, теперь не разогнусь…

— А вот массаж я делать не умею, — с вызовом улыбнулась Вера. — И мазей разогревающих у меня нет. И вообще — я вовсе не жалостливая. Вы меня с кем-то путаете. Стойте кочергой, если нравится.

— Невинная шутка! — Глеб быстро разогнулся.

— С большим намеком?

— Ну, как же! Вы жалостливая, милосердная. Я ни с кем вас не путаю. Не могу! Не могу!

Повернувшись к стене, он осатанело замолотил кулаками. Потом затих, тихо стукаясь о стену лбом. Видимо, напряженно думал и, наконец, — решился! Вернулся к столу, сел напротив Веры.

— Хорошо. Выкладываю все на чистоту. Только не перебивайте, только не перебивайте вы, ради Бога!. Исповедь странника… Бред идиота.

Господи, с чего начать? Сколько раз я представлял этот разговор и теперь растерялся, как прогульщик на экзамене. Не смотрите на меня так… Я не преступник. Не аферист. Хотя… Решайте сами!

Он нахмурился, закрыл ладонью глаза и заговорил, словно сам с собой:

— Бывает так, что события нагромождаются в некий хаос… Ну, знаете, когда проявляется фото, то сначала выступают наиболее затемненные детали. И ничего понять невозможно. Изображение проступает медленно, позволяя постепенно угадывать знакомые черты… Вначале я не понимал ничего. Потом приехал в Брюссель и нашел вас. Понимаете?

— Нет, — чистосердечно призналась Вера. — . С какой стати вас заинтересовала моя персона?

— Не торопите меня, умоляю… Я и так запутался. Дело в том, что некий Феликс Бобров, небрежно порывшись в Лубянских досье, оболгал моего деда. Он предъявил ему самое страшное обвинение — предательство. Я решил выследить вас — женщину Феликса… И купить или украсть добытые вами для него документы. Документы по этому делу.

— Документы для Феликса?! Я ничего для него не добывала! Никогда!

— А письма Анны, хранившиеся за портретом? Я поселился над вашей головой — да, да — в мансарде этого дома. И мое распахнутое окно расположено как раз над вашим. Здесь тихие ночи, а русский язык звучит так загадочно. Никто не поймет — можно говорить, не таясь. Вы не боялись чужих ушей.

— Подслушивали… Подслушивали то, что я сочиняла про Анну… Как гадко… Я то думала, что на чердаке ремонтируют крышу, когда слышала шаги… Вы шпионили за мой…

— Не только. Не мог же я сутками караулить у окна ваше летучее воображение. У вас приятнейшая манера не запирать двери комнаты.

— Ага! Вот, значит, как… Вы воровски пробрались сюда?… И включали мой диктофон… Отвратительно… — Вера еле сдерживалась, чтобы немедля не выгнать этого распоясавшегося наглеца. — Вы нечистоплотны.

— Согласен. Ради торжества истины я способен на многое. Кажется, ваш Феликс тоже не стесняется в средствах — какие-то сведения купит, какие-то украдет, а что-то и присочинит.

— Я пустила вас сюда не для того, чтобы обсуждать моего друга.

— Справедливое замечание. Прошу прощенья. Постараюсь не отклоняться от нашего дела. Итак, я попытался собрать информацию по «Делу Тисо» — назовем его так. И самое странное, что она фантастическим образом совпала с вашим вымыслом! Совпала! Отчасти понятно, ведь вы «сочиняли» на основе подлинных документов. Описывали их историю, прочитав письма…

Вера достала пачку листков и положила перед своим гостем.

Глеб в недоумении перебрал бумаги: — Что это?

— То, что вы назвали «Письма Анны». Здесь только одна записка, написанная в ожидании Мишеля. Он часто уезжал на задания и Анна старалась подавить тревогу.

— «Тебя нет, тебя нет, тебя нет…» — прочел Глеб. Нечто лирическое. И куча листков с цитатами из Библии! Откуда они? Объясните, если вы уж такая ясновидящая.

— Представьте поздний дождливый вечер. Брюссель — осень 1944. Дождливая, страшная ночь. Анна ждет. Она не имеет право доверять свои чувства бумаге. Она открывает Евангелие…

17

Анна взяла том Библии, раскрыла наугад, шевеля губами прочла нечто ее взволновавшее, села к письменному столу отца и начала быстро писать, макая перо в серебряную чернильницу: «Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут и знания упразднятся…» Апостол Павел.: — Любовь никогда не перестанет… — прошептала она, задумчиво промокая написанное качалкой пресс-папье. — Кабы так, кабы так…

В дверях раздался тихий стук и она помчалась открывать. На пороге стоял Поль. Вымокший до нити, с темными прямыми прядями, прилипшими ко лбу. Дрожащие губы улыбались.

— Что случилось, что? — Анна впустила его, пугаясь этой улыбки.

— Мишель п- п-просил п- п-передать, что его не будет в Париже несколько дней. Тетушка в Брюгге п- п — при смерти, — еле выговорил он, заикаясь больше обычного.

— При смерти? Что это значит? С Мишелем что то случилось? — еще больше испугалась Анна.

— Нет! Не волнуйтесь вы так: с ним все в порядке. Просто — надо быть осторожнее.

— «Осторожней!», а сам разгуливаешь в комендантский час.

— Я здесь все подворотни знаю.

— Господи, да ты же промок насквозь! Марш в ванну я дам тебе вещи отца. Живо переоденься, а я пока разогрею суп. С фасолью — сегодня сварила. Да, да, мсье Поль, я вас никуда не отпущу.

Отправив парня в ванну, она сложила листок с цитатой Апостола Павла, и спрятала его за портрет, достала тарелки, поставила чашки.

Поль, одетый в мешковатый альпийский свитер и длинны брюки профессора выглядел нелепо и был смущен этим.

— У — у — у ужасно… — опустив руки по швам, он смотрел на Анну с тихой влюбленностью.

— Живо за стол! Вначале суп, потом чай с малиновым джемом. И булка свежая. Не стесняйся, я вовсе не голодаю.

— Ого! — Поль замер, увидав портрет. — Очень прекрасное фото… Все бы время смотреть и смотреть… Может тогда…

— Что? Что тогда? — Анна намазала булку джемом погуще. — Ешь!

— Я ведь родился с травмой, он жадно принялся за суп. — Меня в школе дразнили, я учиться не хотел, чуть в озере не утопился… Так мне дед одну историю рассказал. Говорит: ты как принц заколдованный. Однажды встретишь такую женщину… С таким особенным взглядом… Она посмотрит — и расколдует. Заикаться не будешь.

— Волшебницу?

— Нет, настоящую, только очень красивую и добрую. Как вы.

— Ты непременно встретишь свою фею. Вы полюбите друг друга, это и есть главное колдовство. Потому что все плохое отступится.

— Это правда, что тех, кто сильно любит, Бог хранит?

— Так должно быть. Я думаю, я верю…

— А вот и нет. У нас человек один был — на передатчике работал. Жену и маленького сына страшно любил. Его фрицы поймали, железом жгли, иголки под ногти загоняли — мучили. Что бы он остальных выдал. Он умер. Любовь не спасла.

— А может, спасла, послав смерть? Он ушел из этого мира, не став предателем. Он спас других.

— И меня в том числе… А вот если бы меня пытали… Что бы я тогда?… Как?

Анна посмотрела на свои дрожащие пальцы: — Я думала об этом. Думала — смогу ли перенести муку… Ради важного, самого важного…

— И что?

Анна опустила глаза. Встала, подошла к окну: — Лучше умереть сразу.

…Мишель не сказал, когда вернется?…

— Он только просил передать, чтобы вы в эти дни ни с кем из дома не выходили. Ни с кем. Даже если это будет друг. Что понадобится, принесу я.

18

— Анна боролась со страхом, переписывая кусочки Евангелия. Вот, собственно, и вся информация, которой я на сегодняшний день располагаю, сочиняя эту историю, — Вера собрала листки и спрятала их в коробку.

— Значит, вы в самом деле придумали про этих двоих… И не знаете развязки… Постойте, тогда откуда вы вообще взяли, что Михаил был советским разведчиком?

— Из воздуха!..

— А! Понял! Вы видели материалы Феликса. Из них узнали и про моего деда и про Михаила.

— Я никогда не смотрю его материалы. Поверьте на слово. И я совершенно не представляю, кто ваш дед и что с ним произошло. Поведайте, если это не семейный секрет.

Глеб глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух.

— Можно, я закурю у окна? Спасибо, — он сел на подоконник и с удовольствием затянулся.

— Николай Гаврилович Косых, работал здесь в годы оккупации под видом Жако Буссена.

— Начальник Мишеля…

— Давайте попробуем «сочинять» вместе? — предложил Глеб. — Остановите меня, если ошибусь. Я вижу комнату Анны. Поздний вечер. Торжественно накрыт стол… Это прощальный ужин на двоих… Мишель принес огромный букет алых роз… Великолепный и печальный… И вальс — вы слышите вальс?