Адальберт Штифтер - Лесная тропа

• Название: Лесная тропа
• Автор: Адальберт Штифтер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Предлагаемые читателю повести и рассказы принадлежат перу замечательного австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера, чья проза отличается поэтическим восприятием мира, проникновением в тайны человеческой души, музыкой слова. Адальберт Штифтер с его поэтической прозой, где человек выступает во всем своем духовном богатстве и в неразрывной связи с природой, — признанный классик мировой литературы.

---

— Далеко я не пойду и при первых же признаках приближающейся грозы вернусь домой.

— Если так, значит, все в порядке. Пойдешь вместе со мной домой? Скоро обедать пора — или еще здесь побродишь, пока не подадут на стол?

— Я еще побуду в саду.

— Хорошо, побудь в саду. Я пока подтяну петли и посмотрю, не напачкала ли мне птица на холсты.

Минутку он постоял еще с ней, посмотрел, что она делает. Затем пошел в сад, а мать поглядела ему вслед.

Потом она проверила петли, закрепила одну, другую, смела с холста землю — след, оставленный гусем или какой другой птицей. Приподняла то здесь, то там холст, слишком плотно прильнувший к траве. И каждый раз, как она подымала голову, она искала глазами Виктора и видела, что он бродит по саду, или стоит где-нибудь около куста, или глядит через изгородь вдаль. Но вот в неподвижном знойном воздухе раздался чистый звук колокола, который призывал церковную общину к полдневной молитве и, по издавна сложившемуся обычаю, собирал вокруг обеденного стола всех домашних. Мать увидела, как при звуке колокола Виктор повернул к дому. Она последовала за ним.

В доме Виктор увидел, что пришли гости — опекун с семьей. Как часто бывает в подобных случаях, они хотели сделать Виктору сюрприз и в то же время провести день на воздухе.

— Видишь, дорогой Виктор, — сказал опекун удивленному юноше, — какие мы хорошие. Решили тебя еще раз повидать и приехали отобедать с вами на прощанье. Ты можешь послезавтра, а если еще не соберешься в дорогу, то позднее пуститься в путь прямо через горы, не заходя, как мы раньше условились, в город, чтобы попрощаться с нами. Воспользуйся в свое удовольствие немногими оставшимися днями свободы, пока ты еще не надел ярма трудной службы.

— Здравствуй, сынок, — сказала супруга опекуна и поцеловала Виктора, склонившегося к ее руке, в лоб.

— Ну, вот как все хорошо складывается, правда? — сказал Фердинанд, сын опекуна, и пожал Виктору руку.

Дочка, Розина, действительно очень красивая двенадцатилетняя девочка, стояла в сторонке, приветливо все оглядывала и ничего не говорила.

Приемная мать Виктора, должно быть, ожидала в гости опекуна со всей семьей, потому что стол был накрыт как раз на столько человек. Войдя, она радушно поздоровалась и рассадила всех за столом.

— Ты видишь, Виктор, — сказала она, — как тебя все любят.

Подали на стол, и трапеза началась.

Опекун с супругой сидели во главе стола, рядом с ними — Розина с Ганной, напротив — молодые люди, а в самом конце стола — мать, потому что ей, как хозяйке, приходилось часто выходить на кухню и следить за порядком.

Все принялись за деревенские кушанья.

Опекун рассказывал о дорожных приключениях, случившихся с ним самим, когда он еще учился, рекомендовал Виктору умеренно пользоваться житейскими радостями и поучал его, как себя теперь вести. Супруга опекуна заговаривала о будущей невесте, а Фердинанд давал слово собраться в гости к другу, как только тот устроится. Виктор был молчалив и обещал в точности следовать советам и наставлениям опекуна. Данное ему опекуном письмо он обещал бережно хранить и сразу по прибытии вручить его дядюшке, к которому отправлялся пешком, согласно настойчиво выраженному странному и несколько взбалмошному требованию последнего.

С наступлением вечера горожане стали собираться домой. Экипаж, который был оставлен на постоялом дворе, они отправили вперед, приказав дожидаться их в том месте, где узкая долина расширяется и куда они пошли пешком в сопровождении хозяйки, Ганны и Виктора.

— Прощайте, фрау Людмила, — сказал опекун, садясь в экипаж, — прощай, Виктор, и в точности следуй всем моим наставлениям.

Он сел в экипаж, Виктор еще раз поблагодарил его, все распрощались, и лошади тронулись.

Идти в лес было уже поздно. Виктор остался дома, побродил еще по саду и снова пересмотрел пожитки, которые уложил в ранец.

3 Прощание

Следующий день, последний, который Виктор проводил дома, мало чем отличался от остальных. Что-то еще уложили, что-то, уже прибранное, прибрали еще раз и, как это часто бывает в подобных случаях, делали вид, будто не предстоит ничего особенного. Так прошло утро.

После обеда, встав из-за стола, Виктор сразу отправился вверх по ручью, чтобы побродить в одиночестве по буковому лесу и его каменистым обрывам.

«Пусть идет, пусть идет, — подумала старушка, — на сердце-то у него, верно, не легко».

— Мама, а где же Виктор? — спросила Ганна.

— Попрощаться пошел, — ответила мать, — с родными местами попрощаться пошел. Господи боже мой! Только это у него и есть. От опекуна, хоть тот человек достойный и заботливый, он далек, да и от домашних опекуна тоже.

Ганна ничего не ответила, не ответила ни единого слова и, раздвинув кусты, пробралась к сливовым деревцам.

Конец дня прошел как обычно. Обитатели дома занимались каждый своим делом, птицы щебетали на деревьях, куры бродили по двору, трава и растения выросли чуть побольше, а горы украсились закатным золотом.

Когда солнце уже скрылось за горизонтом и над долиной раскинулся бледно-золотой, исполненный ожиданий небосвод — да, исполненный ожиданий, потому что завтра утром над долиной будет тот же бледно-золотой небосвод и он позовет вдаль того, кого все тут так любят, — когда этот небосвод своим тихим светом озарял долину, Виктор вернулся с прогулки, на которую поспешил сразу же после обеда. Он прошел вдоль забора к калитке за лужайкой, где белят холсты. Белые полосы холстов уже не устилали ее, только более влажная и зеленая трава указывала, что днем они лежали здесь… Некоторые грядки были прикрыты стеклами, так как ясное небо предвещало прохладную ночь… над домом подымалась струйка дыма: верно, мать уже готовила ужин. Виктор обратил взоры к вечернему небу, мягкий отсвет лег на его лицо, прохладный воздух овевал ему волосы, и небо отражалось в его опечаленных глазах.

Ганна стояла в огороде у забора и видела, как он прошел совсем рядом, но она не решилась его окликнуть. Она снимала с куста, который топорщился всеми своими обрезанными ветками, распоротое шелковое платье, перекрашенное и для просушки провисевшее весь день на кусту. Она брала материю кусок за куском и складывала в стопку. Оглянувшись через минуту, она увидела, что Виктор стоит у живой изгороди из шиповника.

Спустя немного она снова увидела его, теперь он стоял у кустов бузины, которая уже зацветала. Бузина была значительно ближе. Потом Виктор подошел еще ближе и в конце концов оказался совсем рядом.

— Я помогу тебе отнести все домой, — сказал он.

— Нет, нет, Виктор, спасибо, — возразила она, — тут всего несколько кусков легкой материи, я ее перекрасила и здесь высушила.

— А она не выгорела на солнце?

— Нет, этот синий цвет от солнца только красивее становится, особенно от весеннего.

— Ну и как же, цвет стал красивей?

— Вот, взгляни.

— Я в этом ничего не смыслю.

— Шелк не вышел таким красивым, как в прошлом году ленты, но все же и на этот раз получилось отлично.

— Какой хороший шелк.

— Да, очень хороший.

— А бывает шелк еще лучше?

— Да, бывает еще гораздо лучше.

— А тебе бы хотелось, чтобы у тебя было много-много красивых шелковых платьев?

— Нет, шелк — это для праздничных нарядов, а много праздничных нарядов мне ни к чему, вот мне и не хочется шелковых платьев. Простые тоже хороши, а шелк — это для парада.

— А тебе не жалко шелковичных червей?

— Почему, Виктор?

— Ведь червя убивают, чтобы получить кокон.

— Правда?

— Да, кокон прогревают паром или окуривают серой, чтобы уморить червяка, иначе он прогрызет кокон и вылетит из него бабочкой.

— Ах он, бедненький.

— Да, а в наши дни, знаешь, Ганна, его еще разлучают с родными местами, где он может ползать по пропитанным солнцем шелковицам, и кормят его в помещении листьями, что растут у нас и совсем не такие сочные, как у него на родине. А ласточки и аисты и другие перелетные птицы улетают от нас, может быть, далеко-далеко в чужие края, но весной они возвращаются. Земля-то, должно быть, такая огромная, такая ужасно огромная.

— Виктор, бедный ты мой, к чему такие речи!

— Ганна, я хотел тебя о чем-то спросить.

— Ну так спроси, Виктор.

— Еще раз очень, очень благодарю тебя за то, что ты вышила мне такой чудный кошелек. Материя такая тонкая и мягкая, краски так красиво подобраны, я его спрятал и не буду класть в него деньги.

— Ах, Виктор, не стоит благодарить, я уже так давно подарила тебе кошелек. Клади в него деньги. Когда этот истреплется, я вышью другой и потом буду вышивать, чтобы всегда у тебя был новый. Я тебе еще что-то приготовила, куда красивее кошелька, но мать велела отдать только сегодня вечером или завтра утром.