Василий Казаринов - Тень жары

• Название: Тень жары
• Автор: Василий Казаринов
• Издательство: "Амальтея", "ЭКСМО"
• Жанр: Детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-7121-0246-3

---

Шофер за баранкой шумно расхохотался.

Понесли гроб, Сеня приступил к исполнению обязанностей:

–  Да не так! Ногами же вперед надо! Вот... Теперь проталкивайте его в салон.

Я отошла к воротам.

Когда катафалк тронулся, я подняла руку; любитель анекдотов притормозил, открыл переднюю створчатую дверь. Г-н похоронный агент, занимавший положенное ему боковое кресло рядом с водителем, высунулся и вопросительно поглядел на меня.

–  Сень, я тебя застукала. Палочки-выручалочки.

Он махнул шоферу рукой и наградил меня напоследок откровенно инфернальным взглядом.

Глава пятая
1

Везет же мне на попутчиков.

На этот раз в электричке со мной соседствовал хиппи.

Это был настоящий хиппи, лет никак не меньше тридцати пяти, матерый, закаленный в долгой борьбе за идею человек с узким, вытянутым лицом и прохладными латунными глазами. Он занимал место как раз напротив меня, спиной по ходу поезда. У него был удивительно плавный, заторможенный жест, имевший какую-то очень мягкую – то ли пластилиновую, то ли восковую – основу. Мы ехали уже минут двадцать, и все это время попутчик пристально наблюдал за мной. Наконец, он встал, снял с крючка свою холщовую суму с длиннющей лямкой (наверное, в рабочем состоянии она болтается у него в районе коленей), откинул потертый клапан, извлек из сумы апельсин, наклонился вперед и медленно, торжественно поднес его мне.

Я энергично отпиралась от подношения.

И тут он изрек:

–  Все люди братья, а все бабы – сестры!

Вот уж воистину: умри, а лучше не напишешь! – после такого глубочайшего философского откровения не принять подарок я никак не могла.

В гости к Вадику на дачу я собралась через несколько дней после посещения Арбата.

Позвонила Панину, доложила о результатах своего выезда "на натуру", Панин прицепился ко мне с расспросами о черной собаке, выпрашивающей у прохожих деньги. Потом старательно снимал с меня показания относительно мальчика с аккордеоном: а какое у него лицо? а поза? Я не запомнила ничего оригинального – разве что этот мальчик был обрит наголо и тупо, не мигая, глядел в одну точку. Помнится, когда я проследила его взгляд. Гравитационный центр, магически притягивавший взгляд, располагался, если не ошибаюсь, в маленькой кафешке, накрытой прозрачной стеклянной конструкцией, удивительно напоминавшей огородный парник. Внутри, среди живой пышной зелени, в кошмарной тесноте цвели и распускались граждане отдыхающие. С краю, едва не выдавливая хрупкую прозрачную стенку, расслаблялись три мальчика лет тринадцати, очень прилично, дорого одетые, – таких теперь много завелось у нас тут, на Огненной Земле... Они шумно общались, широко и вызывающе жестикулировали. Компанию им составляла их ровесница, наружность которой выглядела бы совершенно ординарной, если бы не губы: пухлые, пунцовые, несусветно порочные. Они пили шампанское и алчно жрали шоколад.

Баянист смотрел именно туда – прямо им в измазанные толстым слоем шоколада рты.

– Ну вот! – восторженно выкрикнул Панин, - А ты говоришь!

Ничего я не говорю и вообще не понимаю, что за охота ему пришла тянуть из меня жилы.

По своим старым каналам (года три назад Панин, насколько я знаю, активно общался с усопшими, поскольку работал в морге) он выяснил: нет, в эти заведения пожилой человек с изуродованной ногой не поступал. Разузнать это оказалось делом непростым: морги битком забиты стариками, которых родные и близкие или не хотят хоронить или о которых просто позабыли.

Напоследок – в связи с эпизодом, в котором я плакалась в жилетку человеку в кожаном пиджаке – Панин меня пожурил.

–  Рыжая,  – сказал он.  – А что ты так настаиваешь на своем детском дворовом прозвище? Ты же впадаешь в грех вторичности!

Ну, этот упрек я быстренько отбила, сообщив, что в свое время именно я позировала Анатолию Киму, – это с меня он писал свою белку.

Ехать мне оставалось еще минут двадцать. Там маленькая станция и дощатый продувной павильон; бежать от станции недалеко и, главное, удобно: сразу за бетонной платформой начинается плотный лес – тебе не надо будет рисковать, преодолевая в опасном прыжке значительные пространства, как это случается в сосновом лесу, когда приходится скакать с ветки на ветку; так что давай, белка, поспешай в гости к мальчику с явным поэтическим талантом, пугающим, как ты много позже поймешь, своей зрелостью и совершенно недетской точностью и легкостью: в интонации, умении проникнуть в ту сугубо настроенческую плазму, доступ к которой закрыт простым смертным, поскольку они смертные, в своем порыве к запретному вечно натыкаются на частокол устойчивых добротных рифм вроде "море – горе"; ах, как этот мальчик легко преодолевал препятствия; как без видимых усилий перемахивал через ограды; летел, вот именно, поверх барьеров - вперед, белка, соскочи с опасного шаткого куста сирени прямо на веранду, насквозь солнечную, – там ты найдешь себя, раскачанную в плетеном кресле на круглых ногах; ты покачиваешься в качалке, тебя убаюкивает чей-то монотонный голос; поскрипывает в такт ритмично шагающим фразам твое кресло; лицо мальчика строго и как-то пусто; его взгляд бродит где-то в саду; он читает что-то свое, а тебе почему-то хочется плакать... В поздние времена он остыл к плавному слову; писал что-то рваное, жесткое (несколько его рассказов попались на глаза в журналах), потом пропал и вынырнул на сценарном факультете в том недоступном смертным институте, где учатся прекраснолицые люди... Через некоторое время вы встретитесь случайно на каком-то суматошном междусобойчике; там будут много пить, галдеть и кривляться; и девушка в тяжелом черном свитере будет играть на гитаре: грудным, со слезой, цыганским голосом она будет умолять Моцарта не оставлять стараний и не убирать ладоней со лба.

От мальчика с солнечной веранды почти ничего не осталось.

Я помню его меловое лицо, нездоровую, резкую пластику движений, внезапные вздрагивания без видимых на то причин (потом девушка в черном свитере на кухне мне сообщила: он покуривает...)

–  А куда вы едете? – спросила я у хиппи. Он развел сложенные на груди руки в стороны и стал похож на какого-то индийского бога:

–  А никуда...

Ну что ж, в этом тоже есть большой смысл.

–  Все люди братья, все бабы – сестры? Я запомню,  – сказала я попутчику на прощанье.

В воздухе висела водяная пыль. Любителей полуденного променада не видно – ни на станции, ни на аллеях старого дачного поселка...

Предполагала – предчувствовала! – увидеть этот старый поселок: с дощатыми облупившимися домами и замшелыми крышами; безалаберные участки захламлены штабелями досок подводного какого-то цвета; бузина на воле шляется вдоль заборов, старые пенсионные яблони извиваются в конвульсиях – и на тебе, предчувствие обманчиво, не доверяй ему... Новые времена – новые песни (монументальные, кантатно-торжественные, для хора с симфоническим оркестром); на месте старых домов основательно звучат крепкие кирпичные особняки.

В знакомом доме надстроен второй этаж, солнечная веранда ликвидирована. Все окна глухо зашторены чем-то плотным и темным.

Похоже, Алка меня дезориентировала.

Перегнувшись через калитку, я отодвинула щеколду, прошла к дому, проформы ради дернула дверь... Хм, не заперто.

Я очутилась в узком коридоре; по правой стороне должны быть две двери. Есть, сохранились – заглянула в комнаты: ветхие диваны, хромоногие стулья, столы, страдающие склерозом. В конце коридора лестница наверх – прежде ее не было.

На крохотной площадке второго этажа перед обшитой пухлым дерматином дверью я остановилась перевести дух. Вошла, оказалась в обшитом жженым деревом помещении, очень напоминающем банную раздевалку.

Оглядевшись, я убедилась, что первое впечатление дне обмануло: кое-какая одежда (кое-что из женского нижнего белья) вяло свисало с крючков, вбитых в голые стены.

Странно; что-то я не припомню, чтобы бани устраивали на втором этаже.

–  О, у нас гости!

Я обернулась на голос, возникший в правом углу предбанника, замкнутого маленькой дверцей.

Меня приветствовала девушка лет двадцати двух; качественная блондинка с огненно-красными губами.

Она слишком густо кладет помаду, отметила я в первую очередь; а во вторую отметила, что она голая. Если не принимать за одежду черные чулки и черный пояс туго стягивающий талию.

В целом черный шелк и атлас смотрятся на бледном телесном фоне очень аппетитно, особенно учитывая то обстоятельство, что деваха отменно сложена.

–  Привет!  – сказала она и повела плечами, приводя пышную грудь в то восхитительное движение, от которого всякий мужик, будь он на моем месте, наверняка бы застонал...

Жаль, что я не мужик.

–  Заходи!  – она посторонилась, освобождая проход в узкий коридорчик, выводящий к какому-то обширному помещению, где полыхал неестественный галогенный свет.