Лоретта Чейз - Последний негодник

• Название: Последний негодник
• Автор: Лоретта Чейз
• Жанр: Исторические любовные романы

ЕЕ НУЖНО БЫЛО УКРОТИТЬ

 Она была бесподобной подстрекательницей. Вэр Мэллори, пользующийся дурной славой герцог Эйнсвуд, никогда не встречал никого хоть отдаленно похожего на нее. Он-то решил, что спасает девушку от когтей известного негодяя, а тут обнаруживает, что она впала в гнев от его вмешательства! Сбитый с толку яростью этой бешеной стервочки, Мэллори клянется, что научит ее покорности – в жизни и в любви.

 ОН ПРОСТО ТАКОЙ ЖЕ МУЖЧИНА, КАК ВСЕ ОНИ

 Лидия Гренвилль была вне себя. Ее предназначением было спасать женский пол от дурных повес, таких, как мерзкий Мэллори, а не поддаваться его скандальному обаянию. Девушку потрясли собственные неожиданно вспыхнувшие чувства, которые он вызвал в ней, но когда она обнаруживает, что Мэллори хвастался, дескать, он ее «укротит», Лидия клянется дать достойный отпор его ухаживаниям … но ничто не приготовило ее к капитуляции в его объятиях.

---

Оставить его в живых было ошибкой. К сожалению, ошибкой совершенной другими людьми, и на сей раз, как в предыдущих случаях, эта оплошность имела трагичные последствия.

К тому времени, как Боумонт не без помощи бутылки джина восстановил свои способности к злодеяниям, Корали пребывала в дурном настроении, ей хотелось визжать. Она обнаружила своего домашнего слугу, Мика, бесчувственным на полу в кухне, ее спальню обыскали, а Аннет вместе с коробкой денег и драгоценностями сбежала.

Она послала в погоню Джосию и Билла, приказав поймать и привести ее живой, с тем, чтобы Корали сама имела удовольствие медленно прикончить мерзавку.

Лишь мальчики удалились, как от Боумонта последовала ремарка, что, дескать, это напрасная трата времени, поскольку Аннет исчезла несколько часов назад – с собственным сутенером, который легко сотворит из Джосии и Билла начинку для пирога.

– И ты только сейчас об этом подумал? – пронзительно визжала Корали. – Ты не мог открыть свою пасть пораньше, пока они были здесь? Но нет, тебе же требовалось присосаться к бутылке, верно?

– Вот уже второй раз за полгода я вынужден был отведать хорошего тумака, – поморщился от боли Боумонт. – То же самое проделал со мной в Париже Дейн, помнишь? Не знай я, что он в Девоне, мог бы поклясться, что меня поприветствовал он. Крупный парнище, – пояснил он. – Бесспорно больше шести футов росту.

Его затуманенный взор устремился к жадеитовой булавке, прикрепленной к корсажу сводни.

Безотчетно Корали прикрыла ее рукой.

– Французская проститутка украла мою булавку вместе с остальным твоим сорочьим гнездом, – соврал он. – Я заберу твое новое приобретение в счет возмещения убытков. Это довольно маленькая плата в свете того, что меня чуть не убили, когда я пытался остановить эту сучку и не дать ограбить тебя. Ты украла мою булавку. И из-за тебя пропала та цветочница. В какой бордель ты ее сдала? Или малышка-калека отбилась от твоих бандитов своим костылем и сбежала от их нежного внимания?

– Я и близко не подходила к этой маленькой горбунье, – завопила Корали. – Разве тебе никто не рассказал, что случилось прошлой ночью? Да все потаскушки Ковент-Гарден обсуждают эту новость – как Эйнсвуд раскидывался деньгами и гонялся за какой-то долговязой шлюхой-цыганкой…

– Эйнсвуд? – переспросил Боумонт. – С высокой особой женского пола?

– Разве я не так сказала? Это он дал мне булавку. – Она шлепнула по украшению. – В плату за то, что она толкнула меня на опорную колонну.

Расквашенный рот Боумонта скривился в безобразной улыбке.

– Так это же та дылда, за которой он гоняется несколько недель кряду. С тех пор, как она его сбила с ног на Винегар-Ярде. Разве ты не помнишь, как она украла маленькую чернявую цыпочку у тебя из-под носа?

– Век ту суку не забуду, – произнесла Корали. – Но ведь она-то была во вдовьем наряде. А вчерашняя из тех грязных цыганок-воровок – родственница тем жирным свиньям, которые притворяются, что могут предсказать судьбу.

Боумонт сначала пялился на нее, затем потряс головой, подобрал бутылку джина и приложил к распухшим губам. Когда бутылка опустела, он поставил ее.

– Должен признать, что глупее тебя нет женщины во всем христианском мире, воистину так.

– Однако ж хватило мне ума, чтобы не дать расквасить мою физиономию, ведь так?

– Но не хватило ума увидеть, что именно Эйнсвуд помог твоей маленькой французской шлюхе ограбить тебя, слепоту эдакую, прошлой ночью.

– Герцох-то? Да чтоб обчистил? Когда у него деньжищ столько, что он не знает, куда их девать, и бегает по Лондону, и раздает кошельки, полные монет, словно они сожгут его, ежели он подержит их слишком долго в кармане?

– Что мне в тебе нравится, Корали, так это твоя непорочная свобода от всех разновидностей работы ума. Попытайся ты сложить два и два, это бы чересчур повредило тебе голову, не так ли, моя маленькая чаровница?

Корали было невдомек, что он имеет в виду, словно он разговаривал с ней на латинском, греческом или китайском. Она перестала обращать на него внимания, подошла к шкафчику и достала другую бутылку джина, открыла ее и налила в грязный липкий стакан.

Наблюдая, как она пьет, Боумонт продолжил:

– Не могу придумать, с какой стати мне стоит тебя просветить. Блаженны неведающие, как говорят люди.

В сущности удивительно, зачем он вообще пытается разговаривать, когда от этого одна сплошная боль. Беда в том, что когда Боумонт страдал или был несчастлив, или испытывал что-либо в любой степени неприятное, его любимым времяпрепровождением, обычно вкупе с опиумом и\или алкоголем, являлось сделать кого-нибудь столь же несчастным, как и он сам.

Следовательно, он посчитал необходимым просветить Корали.

– Позволь, догадаюсь, – продолжил он. – В том крысином гнезде скопленных тобой побрякушек наряду со всем, что было также не твоим, какие-то вещицы принадлежали той чернявенькой крошке, от которой тебя освободила мисс Лидия Гренвилл.

Корали с размаху шлепнулась в кресло, глаза ее затуманились.

– Да, и какая прелесть они были. Рубины и еммифисты. – На руку, сжимавшую бутылку джина, шлепнулась слеза. Сводня наполнила еще стакан. – А сейчас у меня только и осталось, что булавка герцоха, да и то ее хочешь прикарманить.

– Аметисты, а не еммифисты, ты, корова безграмотная, – поправил Боумонт. – И они, должно быть, настоящие драгоценные камни, а не фальшивка, иначе никто бы не побеспокоился их забрать. Не видишь, что ли? Дылда подговорила Эйнсвуда помочь их вернуть своей любимой маленькой цыпочке, и они наняли Аннет. Она бы никогда не осмелилась поступить по собственному усмотрению. Она уже угостила Мика лауданумом, когда я заявился сюда, и не слишком-то была рада увидеть меня на час раньше уговоренного. Мне, в сущности, пришлось волочь ее наверх за ноги. Когда я узрел, что она сотворила с твоей комнатой, я понял что к чему. Тогда она ударилась в панику и сбежала – я погнался за ней и наткнулся прямо на Эйнсвуда. Спорю на что угодно, что они поделили добычу и помогли ей выбраться из Лондона. И теперь герцог и мисс Лидия Гренвилл до одури смеются над тобой. Еще бы. Они украли у тебя двух девиц, все твои драгоценности и деньги.

Опустошив бутылку и заметив, что Корали ревностно удерживает другую, мистер Боумонт оставил сводню поразмышлять над тем, что только что сказал.

В любом случае он не был склонен наблюдать, как прорастают посеянные им ядовитые семена. Ему этого и не требовалось. Боумонт точно знал, что сказать, какие выбрать замечания согласно природе развесившего уши. И оставить слушателя удобрять ядовитый садик и пожинать зло, посеянное им, Боумонтом.

В пятницу Элизабет и Эмили предавались чтению страниц «Сплетника» о героическом поведении своего опекуна на Эксетер-стрит, которые включали весьма интересную подробность, что мисс Гренвилл гналась за ним до Странд.

В субботу, когда вся семья собралась за завтраком, пришло срочное письмо из Лондона. Не успели девочки распознать чрезвычайно плохой почерк Эйнсвуда наравне с его печатью, как лорд Маркс вышел из-за стола, взял письмо и удалился с ним в свой кабинет. Леди Маркс последовала туда вслед за ним.

Несмотря на толстые стены кабинета, ясно послышались визгливые вопли. А моментом позже туда поспешила горничная с нюхательной солью.

Тем же субботним вечером появилась старшая из трех сестер Дороти с мужем. А в воскресение – остальные две со своими супругами.

К тому времени Элизабет и Эмили уже успели прокрасться в кабинет к дядюшке, прочитать письмо и выбраться обратно.

Используя многочисленные изобретательные уловки, Элизабет и Эмили умудрились довольно много подслушать в течение дня, чтобы ухватить суть семейного скандала. После обеда им потребовалось только приоткрыть окно своей спальни и, спрятавшись за шторой, послушать, о чем беседуют на веранде мужчины, отправившиеся туда покурить и, судя по звукам, откликнуться на зов природы. Ветеран брачных уз лорд Багнигг, будучи хорошо навеселе, продержался дольше всех.

– Как ни прискорбно, – вещал он, – но кто-то ведь должен подумать о Лиззи и Эм. Выступить единым фронтом, вот что желательно. Нельзя выказывать одобрение случившемуся. И так уже разразился скандал. Нельзя принять в этом участие, став наблюдателями. Провались он пропадом, этот мальчишка! Это ли не в его духе? Девица-то без роду, без племени, что и говорить, или, наверно, неподходящих кровей, каких и упоминать не стоит, ежели кто о них к этому времени слышал. А скачки? Он будет выигрывать ее в скачке, словно она кошелек какой-то. Бедная Лиззи. Готовится выйти в свет, и как она будет держать свою голову? Известная писака, побежденная в скачке, – герцогиня Эйнсвуд, не больше, не меньше. Даже этот старый развратник, папаша Чарли, должно быть, переворачивается в гробу.