Дэниел Хейз - Слезовыжималка

• Название: Слезовыжималка
• Автор: Дэниел Хейз
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-046138-7, 978-5-9713-6017-9, 978-5-9762-4564-8

Оскорбленный писатель готов на все! Похищение отказавшего ему в публикации издателя? Да запросто! Цель — убить злодея? Заставить его страдать? Нет. Понять издательскую психологию, заставляющую отвергать самые талантливые произведения — и «радовать» читателей откровенной бездарностью! Но похитить — это одно… А вот как вытянуть из заартачившегося пленника нужную информацию? Шантаж? Угрозы? Чары «роковой женщины»? Похититель — в растерянности. Зато похищенный лелеет весьма хитрые планы…

---

— Так ты знаешь Роберта Партноу?

— Роберта…

— Того редактора, который пропал, — пояснила Промис, и я услышал, как она разворачивает газету на том конце провода. — Ну, которого похитили. Взяли в плен. Какая разница.

— Да, — промолвил я. — Что-то слышал. В газете читал.

— Я тут подумала… ты не потому такой сюжет выбрал, Эван? Про похищение. Тебя Партноу вдохновил?

— С чего они взяли, что это похищение?

— Так в газетах пишут, — ответила Промис. — И люди так говорят, мне мама рассказывала. А мой дядя с этим Партноу знаком. Так ты не потому такой сюжет выбрал?

— Нет. Я эту книгу еще год назад писать начал. Просто не шло как-то. А недавно…

— А я думала, это новый роман.

Я отчетливо представил, как она удивленно приподнимает брови.

— И что говорит твой дядя?

— Дядя? Они просто в колледже вместе учились, не очень-то близко общались. Он вроде славный был малый.

— Партноу?

— Да, и вот они думают, что, может, какой-то обиженный автор, кто-нибудь, кого не включили в…

— Куда?

— Как же это называется? — Промис щелкнула пальцами. — В список! Или как его?.. Автор, которого не стали печатать. Так мне мама сказала, об этом, конечно, не стоит забывать. В смысле, об источнике информации. Моя мама. Не сорока на хвосте принесла. А знаешь что? Угадай! Она в гости приедет!

— Твоя мама? Сюда?

— А куда же еще? — удивилась Промис. — Через неделю. Хочешь с ней познакомиться?

— Конечно.

Я оглядел подвал и испытал острый приступ страха: Боба не было. Да нет, вот он, выходит из кабинки биотуалета. Как только он застегнул штаны, я задал ему вопрос, который Промис забросила в лабиринты моих мыслей.

— Ты про меня? — ушел Боб от ответа. — Или про средства массовой информации, которым плевать на правду, лишь бы сенсацию состряпать?

— Просто интересно… — Я откашлялся и посмотрел на кровать, где Боб хранил вырезки из газет и журналов.

— Если верить тому, что я прочитал, я вполне счастливый человек, который не стал бы исчезать без причины.

— Тебя это не смущает, нет? Все так единодушно решили, что тебя похитили. Неужели ты не мог просто взять и уехать? Взять и изменить свою жизнь? Мне неприятно об этом говорить, но везде одна и та же история: Роберт Партноу, успешный редактор, отец двоих детей, шестнадцать лет женат на прекрасной терпеливой Клаудии. А его берет и похищает спятивший писатель с серьезным психическим расстройством. Общество заклеймило нас своим воображением.

— Нас?..

— Я не имею в виду, что мы в одинаковом положении…

— Эван, ты когда-нибудь пробовал не жалеть себя?

Я ошарашенно уставился на Боба, но сдержался и ничего не сказал. Я попробовал войти в его положение: он застрял в Сэндхерсте, все время смотрит телевизор, худеет, конечно, но вместе с весом теряет определенную толику достоинства. Разве это легко?

— Ты смотрел «Пассажира»? Старый фильм…

— Нет.

— Антониони снял. Джек Николсон исчезает по собственной воле, надевает личину умершего человека, меняет всю свою жизнь, знакомится с Марией Шнайдер. Почему никто об этом не думает? Один умирает — другому дается шанс. Вот если я умру…

— А это мысль!

— Я серьезно, Боб. Представь себе, я умираю. Ты взял пистолет и пристрелил меня.

— Пистолет?

— Я умираю, а ты становишься мною.

— Становлюсь Эваном Улмером… — Боб выговорил мое имя, словно произнося название нового вида бактерий. — Спасибо, Эван, я предпочел бы воздержаться.

В библиотеке описался мальчик. Моча пропитала его штаны и капала на линолеум. Мы с Промис наблюдали эту сцену издалека, открыв записные книжки и держа наготове ручки. Библиотекарша отреагировала на это с удивительным проворством. Может, она и не знала, как вести записи, однако справляться с маленькими неожиданностями умела прекрасно. На ее месте я бы отправил мать ребенка в кладовку за тряпкой, чтобы вытереть пол.

— Совсем как тогда в опере. — Промис смотрела прямо на меня, слегка прищурившись, словно сама не верила своим словам. — Пласидо Доминго надрывался в «Турандот», а у меня приключилось несчастье. Бедный мочевой пузырь.

— Детей не стоит брать в оперу, — покачал я головой.

— Точно уж не на трехчасового Пуччини.

Мы с Промис наблюдали, как мать мальчика пытается вытереть его кроссовки обрывком газеты. Ребенок беззвучно плакал и так сильно морщил лоб, что казалось, еще чуть-чуть, и его голова сложится пополам.

— Что сказал бы Кафка? — спросил я, начиная игру, которую мы с Промис затевали все чаще.

— Франц? Франц возмущался бы всеми функциями тела. Тело было для него пыточной камерой — даже до того, как он заболел туберкулезом. Тело приводило его в смущение.

— Интересно, мальчик запомнит этот случай? Будет ли он вспоминать ужасный день в сэндхерстской библиотеке, когда ему стукнет сорок?

— Я помню, что приключилось в опере.

— Тебе двадцать пять, — парировал я. — Не сорок.

В этот самый миг — пока мы смотрели, как библиотекарша орудует тряпкой, а мать рукавом вытирает сыну глаза, — я попытался представить себе сорокалетнюю Промис. Какой она станет? Достигнет ли она успеха на литературном поприще? А может, в ее волосы вплетется седина? Сумеет ли она отыскать мужчину, похожего на отца, с которым сможет прожить остаток жизни? И вот еще: будет ли она помнить Эвана Улмера?

— Когда ты это написал? — спросил Боб.

Он положил рукопись на колени и скручивал ее, пока бумага не стала напоминать трубу телескопа.

— Какая разница?

— Просто я удивился.

— Почему?

— Хороший текст. Правда. Но…

— Это тебя удивляет?

— Просто не ожидал прочитать про самого себя.

Боб надел очки для чтения и принялся перелистывать страницы обеими руками, пока не нашел абзац, который искал. «Несмотря на небольшие залысины и дурацкую ухмылочку, уродом он не был. Ну, может, полноват. Темноволосый, нечто среднее между Джоном Малковичем и Келси Грэммером».

— Откуда ты знаешь, что я о тебе пишу?

— Меня зовут Боб.

— Это, конечно, для тебя будет новостью, но ты не единственный Боб на свете. Имя довольно распространенное.

Партноу наклонил голову и посмотрел на меня поверх очков, сразу став похожим на настоящего гомосексуалиста. Он нахмурился, потом перевернул еще пару страниц. «Я попробовал войти в его положение: он застрял в Сэндхерсте, все время смотрит телевизор, худеет, конечно, но вместе с весом теряет определенную толику достоинства. Разве это легко?»

— Ты не ожидал…

— Не ожидал прочесть про самого себя, Эван. О том и речь. И, кстати, если уж говорить о достоинстве…

— Что написал, то написал, — отрезал я.

— Это тоже было частью плана?

— Какого плана?

— С похищением.

— Что-то я не улавливаю ход твоих мыслей.

— Твой сценарий с пленением. Это еще одна уловка?

— Хочешь знать, для чего я тебя похитил? Не для того ли, чтобы приглядеться к тебе? Чтобы помочь немощному воображению? Как актеры, которые работают целый день на конвейере «Дженерал моторе», желая понять, что творится в голове у героя из рабочего класса? Ты об этом, Боб? Нет, это тут ни при чем.

— Ни при чем?

— К тому же полноценного плана у меня не было. Я никогда не выстраиваю план до конца. Ты, наверное, и сам уже понял, с сюжетной линией у меня проблемы.

* * *

Конечно. Не так уж и часто я это говорю. А если уж я сказал «конечно», можно быть уверенным, что чувства я испытываю прямо противоположные. Каждый день мы произносим «конечно», а потом следует риторическое «почему бы и нет?». Вроде как пожимает кто-то плечами и говорит: «Конечно, почему бы и нет? Познакомлюсь с твоей мамой, а потом и с ее мамой». Так может сказать кто угодно, только не я. Да ни в жизни. Лишь в том случае, если я попал в западню и должен сам себя наказать, вскарабкаться на крест и — «конечно».

Тем вечером, когда я повесил трубку, окончив разговор с Промис про Роберта Партноу («ну, тот парень, которого похитили») и приезд ее мамы, я поднялся в спальню и достал с полки револьвер. Я не прикасался к нему с того самого апрельского дня, когда оружие послужило мне волшебной палочкой и помогло добиться своего. Теперь револьвер лежал в моих ладонях, и холодный металл понемногу теплел. Я закрыл глаза, коснулся барабана и невольно подумал о твердой стали, представил себе ее непроницаемость. Оружие вновь предстало передо мной в волшебном обличье — я выпустил джинна из бутылки. Он не спрашивал о моих желаниях, нет, джинн сам говорил мне, что и когда делать.

* * *

Мы с Бобом как раз смотрели «Прайм-тайм: четверг». На экране пошла реклама красного «доджа», и мы выключили звук.

— Что, если я как профессионал скажу: твой роман стоило бы напечатать?

— А что, если ты так скажешь?