Михаил Кузмин - Том 1. Проза 1906-1912

• Название: Том 1. Проза 1906-1912
• Автор: Михаил Кузмин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0084-5

В первый том трехтомного издания прозы и эссеистики М.А. Кузмина вошли повести и рассказы 1906–1912 гг.: «Крылья», «Приключения Эме Лебефа», «Картонный домик», «Путешествие сера Джона Фирфакса…», «Высокое искусство», «Нечаянный провиант», «Опасный страж», «Мечтатели».

Издание предназначается для самого широкого круга читателей, интересующихся русской литературой Серебряного века.

К сожалению, часть произведений в файле отсутствует.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

«Да, очень скучно».

Серый бессолнечный день ровно падал в четыре окна большой сине-зеленой комнаты. У большого рабочего стола наклонившись сидел Андрей Иванович Налимов, составляя сосредоточенно и обдумывая какую-то обложку для новой книги. Демьянов стоял у окна, за которым виделся еще не замерзший канал, редкие прохожие, ряд старых домов на том берегу. На открытом рояле лежала партитура Гретри. Они молчали, как близкие и привыкшие друг к другу, забывши о чае, стынувшем на низком столе.

«Вы неблагодарны, Налимов, вы не умеете жить».

— Это правда, и я очень тягощусь этим, но вы — разве вы счастливы?

«Часто — очень счастлив, теперь нет, потому что не занят».

— Вы удивительно ветреный.

«Я адски верен, покуда верен, но вдруг проснешься с чувством, что то, к чему привязан, совершенно чуждо, далеко, нелюбимо».

Налимов, сняв очки, кончил работать и равнодушно слушал, глядя своими грустными и умными, как у собаки, глазами. Все более и более темнело, и друзья, сидевшие уже на диване, еле виднелись в свете уличного фонаря через окно.

«Какая скука!»

— Вы не видите больше Пети Сметанина?

«Нет, почему? он изредка заходит. Почему вы спросили это?»

— Так. Прежде вам бывало с ним весело.

«Да».

— Вы очень неверны к вашим друзьям.

«Намек на Темирова?»

— Вы обедаете с нами, не правда ли? только отец и я, посторонних никого не будет.

«Не знаю», — откуда-то совсем из темноты был ответ Демьянова.

Громкий звонок заставил повернуть электричество, осветивши ясно и холодно двух вставших навстречу молодому человеку в форме с тонким, чем-то неприятным лицом, узкими глазами, с большими вьющимися волосами.

Поздоровались; слегка картавя, он тотчас опустился на кресло в некрасиво томной позе. Прерываясь, он начал несколько новостей зараз, перескакивая и не оканчивая, торопясь и уставая. Прежние с улыбкой слушали картавый ажитированный говор.

— Откуда ты? — спросил равнодушно Демьянов, — от них? от маленьких актрис?

«Какая пошлость, вовсе нет, я был по делам кружка у Матильды Петровны».

— Какое отношение у Матильды Петровны к вашему кружку?

«Ах, как вы не понимаете? я был сначала по делам, потом у Сакс».

— Что же ты путаешь?

«Ах, ты только придираешься. Знаешь, Мятлев приехал. Ну какая победа, я тебя поздравляю!»

— Какие глупости! но над кем?

«Да, ведь Матильда Петровна же в тебя влюблена как…»

— Как змей?

Глава четвертая

В глубине длинного зала, украшенного камелиями в кадушках, серо-зелеными полотнами и голубыми фонарями, на ложе, приготовленном будто для Венеры или царицы Клеопатры, полулежал седой человек, медлительным старческим голосом, как архимандрит в великий четверг, возглашая:

«Любезная царица наша Алькеста, мольбы бессонных ночей твоих услышаны богами, вернется цветущее радостное здоровье супруга твоего, царя Адмета».

— Зачем вы устроили ему такое поэтическое ложе?

«Я же не знал, какого он вида и возраста».

Сдержанный смех, топот раздавались от двери, где толпились актрисы, не хотевшие надолго засаживаться вперед к почетным гостям.

Повернув свое бледное с лоснящимся, как у покойника, лбом лицо на минуту к шепчущимся, перевернув шумно и неспешно страницу, сидящий на ложе снова начал.

Мимо Демьянова, стоявшего тоже у двери, прошел, слегка расталкивая публику, молодой человек с очень бледным круглым безбородым лицом, темными волосами, несколько англицированного вида; он бегло и остро взглянул какими-то казавшимися незрячими глазами и потом, делая вид, что задержан толпою, еще раз обернул на Демьянова свое круглое, казавшееся смертельно бледным при голубых фонарях лицо.

«Кто это?» — спросил тот у стоявшего рядом Налимова.

«Не знаю, я здесь в первый раз, какой-нибудь актер. Спросите у Темирова».

— Темирова нет, вы знаете.

— «Весну» сыграйте, «Весну»! Михаил Александрович, ваша очередь, — летели какие-то две актрисы с раздувающимися платьями, как ангелы Гирландайо.

Главная актриса сидела, окруженная поэтами, и сочувственно улыбалась, когда не понимала смысла того, что говорил ей высокий розовый, с нимбом золотых волос, человек в пенсне, покачиваясь, то поднимаясь на цыпочки, то снова опускаясь, будто он все время танцевал какой-то танец.

Играя, Демьянов все время видел через головы других бледное круглое лицо с будто незрячими глазами, устремленными на него. Это его смущало и сердило, и, торопливо кончив песенки на свои же слова, чувствительные и фривольные, он спешно вышел в соседнюю залу, где не интересовавшиеся чтением и музыкой закусывали, болтая.

«Можно поздравить с успехом», — кричал еще издали маленький Вольфрам Григорьевич Даксель, жуя бутерброд; Демьянов рассеянно взял что-то на тарелку, не отвечая. Другой не унимался: «Что с вами, вы сердитесь, или имели сегодня эскападу? отчего вы такой absorbi?»

— Вы не знаете, кто этот бледный господин, что стоял у второго окна, когда я играл?

«Ведь я не был в зале. Который? Вот не этот?» — спрашивал, вертясь и поводя носом, Даксель, указывая на пробиравшегося между людьми молодого человека с круглым бледным лицом, темными волосами, серыми, будто незрячими глазами.

— Мы с вами не познакомились. Мятлев — большой ваш поклонник, — сказал он, будто задыхаясь, подходя к Демьянову.

«Да? очень рад — Демьянов», — несколько бледнея, ответил тот.

Глава пятая

Только что выпавший снег таял, и теплый, обманно весенний день делал впечатление поста на кладбище.

На крыльце большой церкви толпились нищие, и из открываемой входящими двери неслось тихое печальное пение. Демьянов шел за двумя женщинами по узким мосткам между сплошными памятниками направо, налево к неизвестной ему могиле, как вдруг был остановлен знакомыми голосами, доносившимися из поперечной дорожки. Три актрисы в уже зимних платьях, преувеличенно громко говоря, неловко пробирались в сопровождении двух мужчин. Михаил Александрович, скрытый большим памятником, слышал их разговор, бессвязный и аффектированный.

«Я так люблю „Верую“ Чайковского».

— …и с тех пор они все время проводят в мастерской вдвоем.

«Может быть, это сплетни».

— Маня милая, не сплетни, уверяю тебя, не сплетни.

«Но давно ли он приехал! и такая уже близость».

— Я думаю, нужно совсем не знать репутации Мятлева, чтобы видеть в этом опасность, — добавил мужской голос проходившего куда-то налево.

Демьянов отыскал своих дам уже за решеткой могилы. Раиса ела на развернутом платке просвирку, Татьяна же Ильинишна тихо несколько, нараспев говорила: «И что, Раечка, тут произошло, скажу я тебе». Увидев подошедшего, она, не прерывая рассказа, улыбнулась ему, подбирая платье, чтобы очистить место. Раиса равнодушно, как известное, слушала, сосредоточенно жуя просвирку, худенькая и некрасивая с острым носом.

— Всего больше она Маргариту Ивановну, Аркадия Ильича вдову, любила и ласковей всех к ней была, и вот в утро, как ей помереть, сижу я в спальне, шторы спущены, лампады одни теплятся; входит Маргарита с ласкою, спрашивает о здоровье, о том, о сем — ничего в ответ, смотрит во все глаза, а ничего не говорит. Маргарита взывает к ней: «Что вы, тетя милая, или меня не узнаете? Я — Маргарита, Аркадия Ильича покойника вдова. Или вы разлюбили меня?» Та вдруг отвечает, с тихостью: «Я вижу, что ты — Маргарита, Аркадия Ильича покойника вдова, и слышу, что ты говоришь, а любить я тебя, по правде сказать, не люблю». Маргарита к ней ринулась: «Что же это, тетя? что я сделала, чем провинилась?» — «Ничего ты не сделала, ни в чем не провинилась, а любовь от Господа; как приходит, так и уходит, как тать в нощи. Люблю я теперь Семенушку». Мы ушам своим не верим. Никакого Семена, кроме лавочного мальчика, у нас не было, а его бабинька, помнится, и не видела. Вечером позвали Сеньку к бабиньке, она и не взглянула на него, а ночью померла.

Раиса, помолчав, заметила: «Вот тоже Клавдия Губова вдруг разлюбила, разлюбила жениха и видеть его не может, а прежде не могла насмотреться. Но я думаю, что это одна иллюзия, разве можно так вдруг, в одно прекрасное утро, разлюбить?»

— Я думаю, что это не так уж невозможно, как кажется, — заметил Демьянов, до сих пор молчавший.

«Вы, Михаил Александрович, справьте день вашего Ангела у нас вместе с Мишенькой, — право», — добавила старуха Курмышева, поднимаясь, чтобы уходить.

— Благодарю вас, только я хотел бы позвать кое-кого из приятелей.

«Так что же? Наш дом — ваш дом, так и считайте».

Глава шестая

Снова раздавшийся звонок по коридору заставил понизить голоса и без того говоривших вполголоса четверых людей в узкой уборной с цветами на некрашеном столе. Олег Феликсович беседовал с каким-то человеком в острой бороде и вихрах, бархатными брюками напоминавшим уже вышедший из моды тип художника.