Вячеслав Удовик - Воронцов

• Название: Воронцов
• Автор: Вячеслав Удовик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02728-0

Предлагаемое вниманию читателей издание представляет собой жизнеописание генерал-фельдмаршала, светлейшего князя, новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, наместника на Кавказе М. С. Воронцова (1782–1856). Личность этого человека вызывает самые противоречивые оценки историков и исследователей-пушкинистов. Первые, признавая в нем талант полководца и мудрого правителя, укоряют его за приверженность монархии и называют угодливым царедворцем. Вторые (по крайней мере большинство из них) игнорируют его заслуги перед Отечеством и видят в нем только врага великого поэта. Рассказывая о жизненном пути Воронцова, о его ратных подвигах и деяниях во славу России, автор книги опровергает распространенное и искаженное представление о нем как о расчетливом вельможе и гонителе Пушкина.

В Приложении приводится ценнейший исторический документ — кавказские письма М. С. Воронцова к А. П. Ермолову.

---

Не вся ли эта серия была выполнена по заказу М. С. Воронцова? Или, может быть, заказчиков было несколько? И не исполнил ли Г. Опиц часть рисунков не по заказу, а по собственной инициативе для продажи? Ответов на эти вопросы пока нет. Но вполне очевидно, что без инициативы М. С. Воронцова рисунки, имеющие историческую ценность, не появились бы.

Глава IX ОТ ПАРИЖА ДО ВЕРТЮ

К 1814 году самыми популярными генералами в русской армии считались М. С. Воронцов и А. П. Ермолов. А. А. Аракчеев, ставший к этому времени правой рукой Александра I, готов был биться с Ермоловым об заклад, что тот будет назначен военным министром. Вскоре Аракчеев обратился к императору с такими словами: «Армия наша, изнуренная продолжительными войнами, нуждается в хорошем военном министре: я могу указать Вашему Величеству на двух генералов, кои могли бы в особенности занять это место с большою пользою: графа Воронцова и Ермолова. Назначением первого, имеющего большие связи и богатства, всегда любезного и приятного в обществе и не лишенного деятельности и тонкого ума, возрадовались бы все; но Ваше Величество вскоре усмотрели бы в нем недостаток энергии и бережливости, какие нам, в настоящее время, необходимы. Назначение Ермолова было бы для многих весьма неприятно, потому что он начнет с того, что передерется со всеми, но его деятельность, ум, твердость характера, бескорыстие и бережливость его бы вполне впоследствии оправдали»1. Как видим, с одной стороны, Аракчеев рекомендовал Воронцова и Ермолова на место военного министра, а с другой, наговаривая на них, подводил императора к мысли о том, что ни первый, ни второй военным министром быть не может. Вместо должности военного министра А. П. Ермолов получил вскоре корпус, а М. С. Воронцов был назначен командиром входившей в этот корпус 12-й дивизии. В составе этой дивизии был и Нарвский пехотный полк.

Корпус Ермолова должен был дислоцироваться на территории Польши. Прежде чем отправиться на новое место службы, М. С. Воронцов взял отпуск. Сначала он побывал в Петербурге, а потом поехал в Англию к отцу.

После отпуска, в начале 1815 года, М. С. Воронцов по пути из Лондона в свою дивизию остановился на некоторое время у А. П. Ермолова в Варшаве. «У нас в Варшаве славно: всякий день бал и праздники не хуже ваших Венских, — писал Михаил Семенович генералу Огурку, — даже Сабанеев танцует кадрили»2. Служебные отношения М. С. Воронцова и А. П. Ермолова вскоре переросли в настоящую дружбу. У них оказалось много общего. Алексей Петрович видел в Михаиле Семеновиче не подчиненного, а равного себе. Он называл его любезным товарищем и братом, чудеснейшим, редчайшим из людей.

В письме к С. Р. Воронцову Н. М. Лонгинов характеризовал Ермолова как достойнейшего человека, обладающего редким умом и образованием, истинно русского, горячо любящего свою родину. «Два брата не могут быть теснее связаны дружбою и доверием, нежели он и граф Михаил, — писал Лонгинов, — и эта близость доставляет счастие обоим»3.

В марте М. С. Воронцов прибыл в Калиш, где квартировала его дивизия. Как прежде в Нарвском полку, он уделял особое внимание воспитанию в своих подчиненных «благородного воинского духа», а от трусов и бездарей старался избавиться. Так, например, он написал начальнику главного штаба Ивану Васильевичу Сабанееву, своему боевому товарищу: «Свечин руками и ногами просится в отпуск <…> Позвольте ему ехать, Бога ради. Неужто я бы о сем просил, ежели бы не знал, что присутствие его в дивизии не только не нужно, но вредно? <…> Что может быть лучше и счастливее для армии, как избавиться от дряни в генеральских чинах?»4

«Я теперь видел все полки свои, — писал Михаил Семенович Сабанееву неделей позже, — и еще всякий день смотрю и понемножку учу по-своему <…> Ежели не будет войны, займусь ею <дивизией>серьезно и надеюсь, что в год или два она еще больше будет похожа на то, что я полагаю в военной службе совершенством»5.

Свое понимание совершенства в военной службе М. С. Воронцов сформулировал в документе, названном им «Правила для обхождения с нижними чинами 12-й пехотной дивизии». А чтобы его не обвинили в самоуправстве, подчеркнул, что целью его «Правил» является «лучшее исполнение воли Всемилостивейшего Государя».

В то время офицерам не возбранялось наказывать своих подчиненных по собственному разумению. Более того, чем грубее был офицер, чем жестче требовал он от солдат беспрекословного подчинения, чем чаще прибегал к кулаку и палкам, тем выше ценился начальством. Но в Отечественной войне 1812 года и в заграничных походах русской армии 1813–1814 годов нижние чины проявили не меньший героизм и самопожертвование, чем офицеры. К ним, истинным героям, нельзя было относиться по старинке. Новым отношениям между офицерами и нижними чинами должны были соответствовать новые правила.

В армии, пишет Михаил Семенович в «Правилах», накоплен полезный опыт в управлении войском. Новое в управлении — это утверждающиеся новые отношения между командирами и нижними чинами, основанные на благородстве и амбиции, на чувстве чести, и связанные с этими отношениями новые правила. Как настоящая вина никогда не должна оставаться без должного и законного взыскания, так всякое самовольное и безвинное наказание, унижающее только дух солдата, не исправляя его нимало, должно быть искоренено.

В роте никакое лицо, кроме командира, не имеет права наказывать нижних чинов ни одним ударом. А ротный командир, наказывая за пьянство, за потерю или порчу амуниции, за ссору с хозяевами квартиры, не мог превысить сорока ударов. (Вспомним, что о наказании в 40 ударов писал и отец Михаила Семеновича в «Инструкции ротным командирам», о которой рассказывалось выше.) Большая вина — грубость к старшим, кража, разбой — подлежала расследованию комиссией из трех офицеров, а наказание определялось не ротным, а полковым командиром.

Солдаты, которые ни разу не подвергались телесному наказанию, более чувствительны к амбиции, к своей чести. А поэтому обращаться с ними надо осторожно, наказывать не в роте, а в полку. А тех солдат, кто имеет знаки военного отличия, вообще следует освободить от телесных наказаний. Сначала они должны быть лишены по суду этих знаков отличия.

За малую вину необходимо применять не телесные наказания, а штрафы — сажать под караул, лишать винной порции, одевать для смеху навыворот одежду, прикреплять к одежде или шапке бумажку с надписью, что такой-то пьян, ленив, неряха. Наказание, превышающее 100 ударов, и прогон виновного сквозь строй, может назначить только бригадный командир. При этом наказание не должно превышать 1000 ударов, а при экзекуции должен присутствовать лекарь, чтобы наказание не оказалось опасным для виновного. Пьяных нельзя наказывать пока они не протрезвеют под строгим караулом.

Прежде, отмечается в «Правилах», существовал гнусный и варварский обычай добиваться признания вины истязанием. От этого «не только что невинный мог быть наказан, но еще для спасения себя от мучения мог и всклепать на себя вину, к коей не был причастен». Этот «как божеским, так и человеческим законам противный обычай, есть не что иное, как пытка, одним варварам приличная». Если кто-то из офицеров прибегнет к истязанию, то должен быть предан военному суду.

На учении и за учение не должно быть ни одного удара. Ошибки, непонимание происходят от нерасторопности солдата или от страха. Наказанием эти причины лишь умножаются, «а исправляются терпением и ласковым обхождением, ободряющим солдата, особливо рекрута». Нужно опираться на амбицию солдат, а не на беспрестанные наказания. «Всякий благородно мыслящий офицер всегда захочет скорее быть отцом и другом своих подчиненных, нежели их тираном».

Михаил Семенович понимал, что не все офицеры согласятся следовать его правилам. Поэтому он обещал постараться, «чтобы они выгодно и без всякой для них потери переведены были в другую дивизию».

«Так как уже в том есть унижение, когда кто командует людьми униженными, так ничего нет лестнее и приятнее, как начальствовать людьми, движимыми чувствами благородными. Все такие офицеры почтутся мною за настоящих командиров, товарищей и друзей»6, — писал М. С. Воронцов.

Необходимо отметить, что сам Михаил Семенович всегда относился к подчиненным ему офицерам как к товарищам. От тех же, кто не обладал ни благородством, ни чувством чести, он старался избавиться.

В добавление к «Правилам» Михаил Семенович написал еще один документ — «Наставления, данные графом М. С. Воронцовым гг. офицерам 12-й пехотной дивизии». В нем говорится о том, какими должны быть сами офицеры.

«Гг. офицеры должны знать долг свой и чувствовать всю важность своего звания, их-то есть непременная обязанность не только во всех случаях подавать пример повиновения, терпения, веселого духа и неустрашимости, но внушать и вкоренять те же качества, те же чувства в своих подчиненных. Мало, ежели офицер сам не боится, а команда его не имеет равной с ним твердости; у истинно храброго офицера, и подчиненные будут герои».