Шарль Монселе - Женщины-масонки

• Название: Женщины-масонки
• Автор: Шарль Монселе
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-012-6

Возникшее в начале XVIII пека в Англии религиозно-этическое движение – масонство – получило распространение во многих странах. Эта тайная организация ставила своей целью объединение людей на основе равенства, взаимопомощи и верности. В масонские ложи женщин не принимали, и с течением времени женщины создали свои масонские ложи.

В романе «Женщины-масонки» Шарля Монселе (1825-1888), известного французского романиста, талантливого восприемник литературных принципов А. Дюма, речь идет о тайной организации женщин-масонок, незримо опутавшей своей страшной сетью всю Францию – от великосветских салонов до рабочих кварталов. В эту сеть, добровольно или волею судеб, попадают герои романа. Всевозможные приключения, любовные истории, заговоры, поединки составляют содержание книги. Весь роман пронизан мотивом женской мести, которую осуществляет эта мощная масонская организация.

На русском языке произведение Шарля Монселе печатается впервые.

---

Господин Бланшар, впервые за весь год лишенный своей кареты, с искренней досадой улегся спать в предназначенной ему комнатушке. Сняв покрывало с постели, он обнаружил под подушкой листок бумаги, который, несомненно, подложили туда в его отсутствие.

Развернув бумагу, он прочел нижеследующие строки, если и не свежевыдуманные, то, во всяком случае, свеженаписанные:

«Сжалься над Амандой! Если она виновна, пусть ее грех падет на мою голову! Да, я был твоим другом, и, однако, я забыл об этом; велико, да, велико мое преступление, но есть у меня и оправдания. Аманда так прекрасна, а ты так беспечен! Какие дивные прогулки совершали мы с ней вдвоем по берегу Ньевры в часы, когда солнце ложится в пурпурные облака! Воспоминание о тебе возникало между нами поистине как угрызение совести, но оно скоро исчезало. Несчастный друг мой, я не смею взглянуть тебе в глаза, но сжалься над Амандой! Будь милосерд, будь благороден, будь великодушен! Сжалься над ней! О, сжалься! Сжалься!»

Для господина Бланшара не составило труда распознать по нестерпимой пошлости стиль своего соседа-романиста. Не дочитав этот отрывок, он скомкал листок и скоро заснул, размышляя об этом странном приключении, развязки которого он ожидал «без трепета, без страха», как сказал бы поэт.

XXXIII ВИЗИТ ВРАЧА

Следующий день не показал господину Бланшару ничего интересного, за исключением бала сумасшедших. В Шарантоне существует обычай в разные времена года объединять пансионеров обоего пола на танцевально-музыкальных вечерах. Таким образом, господин Бланшар сразу же по прибытии получил возможность присутствовать на одном из этих поистине оригинальных празднеств. Он познакомился там с несколькими сумасшедшими из других отделений, причем взаимные представления состоялись с подобающей случаю торжественностью и с величайшей любезностью. Явиться на бал полагалось только во фраке; приглашенных гостей можно было упрекнуть лишь в чрезмерном изобилии призрачных украшений вроде орденов, медалей и орденских лент. Но за исключением этих проявлений невинного тщеславия, бал не оставлял желать ничего лучшего в смысле элегантности и приличия.

Внимание господина Бланшара пуще всего привлекала к себе женская часть общества: здесь были молодые, изящные женщины, чья осанка и речи могли бы произвести впечатление в любой гостиной; некоторые из них пели модные романсы, и, однако, господину Бланшару казалось, что при первых же лучах солнца ноты улетят из их рук, что сами они исчезнут, растворятся в воздухе и что те из них, кто задержался на балу, нетвердым шагом отправятся в Нюренбергские кукольные магазины, откуда они сбежали. Однако ничего подобного не произошло. Бал в Шарантоне закончился так же прозаически, как кончаются балы в аристократических домах Шоссе-д'Антен или в домах фабрикантов. Безумцы почтительно поклонились безумцам; некоторых из этих женщин поджидали за дверями их горничные, которые набросили им на плечи атласные накидки, отороченные мехом, и помогли им быстро перейти пространство, отделявшее их от отведенного им здания.

В день, на который был назначен визит врача, господин Бланшар находился в состоянии легкого раздражения. Словно с целью усилить это раздражение, судьбе угодно было, чтобы господину Бланшару пришлось сегодня иметь дело только с ассистентом: главный врач задержался в силу каких-то обстоятельств. Впрочем, этот ассистент был человеком весьма учтивым; он принял господина Бланшара с особой обходительностью.

– Мне много рассказывали о вас, сударь,– заговорил он,– и я очень рад повстречаться с человеком, оригинальность которого всегда отмечена печатью вкуса и ума.

– Оригинальность! Оригинальность!– проворчал господин Бланшар, недовольство которого еще увеличилось после такого начала беседы.– Я никогда в жизни не домогался, да и не заслужил титула оригинала.

– Я имею в виду оригинальность в духе Бранкаса, в духе Алкивиада[108]: изобретательность, если это слово вам более по душе.

– Сударь, давайте оставим мою оригинальность в покое; позвольте мне задать вам вопрос из числа тех, которые, вероятно, надоели вам до тошноты, но избавить вас от которого я не могу. Почему меня держат здесь?

– Вы принадлежите к числу людей, в разговоре с которыми прибегать к уловкам и бесполезно, и недостойно,– ответил врач.– Ваша огромная эрудиция, а главное – ясность мысли, которую я сейчас у вас вижу,– все это обязывает меня ответить вам честно и прямо. Господин Бланшар! Кое-какие последние ваши поступки явно ускользнули из вашей памяти; сожалею, что вынужден заявить вам об этом.

– А вы можете сказать мне, что это за поступки?

– Ваша история болезни довольно объемиста,– произнес врач, листая кипу бумаг, лежавших у него на столе.

– Ах, у меня уже есть и история болезни! – сказал господин Бланшар, на которого это слово произвело неприятное впечатление.

– В последнее время дневник вашей жизни, написанный дружеской рукой, особенно часто говорит об эпизодах, которые как будто трудно объяснить иначе, как временным нарушением мозговой деятельности…

– Продолжайте, сударь, прошу вас!

– Ну, например, вы сидели на дереве… вы надели костюм какого-то простолюдина… вы докучали всем жителям некоего квартала настойчивыми и нескромными расспросами… вы заставили садовника напиться до бесчувствия и несколько дней продержали его взаперти… Подобные действия носят слишком уж романтический характер; в реальной жизни никто так не поступает.

Господин Бланшар слушал его молча.

– Однако,– продолжал врач, вместе с креслом поворачиваясь к нему,– все это в крайнем случае могло бы еще и не оправдывать полностью ту меру, которая к вам применяется; но ведь вы пошли дальше, вспомните сами: ночью вы неожиданно явились в дом, вы проникли туда после того, как перелезли через забор! Ваше имя и ваше состояние избавили вас от бесчестящих вас предположений, но ваше здравомыслие понесло, таким образом, серьезный ущерб. Тут можно было поступить так: либо передать вас в руки правосудия, либо отдать вас в руки медицины; предпочли второе.

– Стало быть, вы верите, что я – сумасшедший?

– Сегодня я не могу и не хочу ответить вам на столь серьезный вопрос. Одного разговора для этого слишком мало. Единственное, что я позволю себе сказать вам в настоящий момент, сказать с полным убеждением, что если вы и не сумасшедший, то вы вели себя, как сумасшедший.

– Быть может, вы примете во внимание, что какие-то тайные, хотя и вполне разумные причины могут объяснить мое поведение в последние две недели?

– Расскажите мне об этих причинах; мой долг – обдумать их, и, если они свидетельствуют в вашу пользу, никто не будет счастлив больше меня справедливости ради изменить вашу участь.

Впервые господин Бланшар понял, что он находится в крайне затруднительном положении. Ему, конечно, нетрудно было догадаться, что постигший его удар – это месть Ордена женщин-масонок, но для него невозможно было парировать этот удар немедленно, ибо он считал себя связанным тем обязательством, которое дал Филиппу Бейлю, когда они встречались на бульваре Инвалидов. «Дайте мне ваше честное слово,– сказал ему Филипп,– что вы никому не откроете того, что увидите, прежде чем откроете это мне». Господин Бланшар дал ему слово. Стало быть, для того, чтобы дать врачу исчерпывающие объяснения своих поступков, ему необходимо было освободиться от обязательства, данного Филиппу Бейлю.

– Прежде чем я доверю вашей порядочности тайну, разоблачение которой даст мне свободу, я должен написать в Париж,– заявил господин Бланшар.

– Вам, конечно, известен порядок нашей больницы? – спросил врач.– Прежде чем письмо будет отправлено по указанному адресу, оно должно быть отдано мне. Но если вы не хотите терять времени, напишите его прямо сейчас, в моем присутствии.

– Хорошо,– сказал господин Бланшар.

И он написал следующие строки:

«Королевский дом в Шарантоне.

Я вижу отсюда, мой дорогой господин Бейль, как Вы, прочитав первую строчку этого письма, с удивлением раскрываете глаза. Ну да, Боже мой! Я в «Малых домах», как называли их наши отцы. Все, что я, при свойственном мне отвращении к привычкам и обычаям, мог вообразить себе, сегодня меня смущает. Единственно, чего я не знаю, это того, кто устроил мне это непредвиденное путешествие, кто заплатил моим чичероне; подозреваю, что за согласие на это подкупили моего племянника, единственного моего родственника. Это все, что касается практической стороны дела, которое в лучшие времена заслуживало бы государственной тюрьмы для его виновников. А теперь, если я подумаю о том, чтобы разыскать в потемках ту руку, которая закрыла за мной двери так называемого разумного мира, то я вижу руку маленькую, белую, затянутую в перчатку…