Шарль Монселе - Женщины-масонки

• Название: Женщины-масонки
• Автор: Шарль Монселе
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-012-6

Возникшее в начале XVIII пека в Англии религиозно-этическое движение – масонство – получило распространение во многих странах. Эта тайная организация ставила своей целью объединение людей на основе равенства, взаимопомощи и верности. В масонские ложи женщин не принимали, и с течением времени женщины создали свои масонские ложи.

В романе «Женщины-масонки» Шарля Монселе (1825-1888), известного французского романиста, талантливого восприемник литературных принципов А. Дюма, речь идет о тайной организации женщин-масонок, незримо опутавшей своей страшной сетью всю Францию – от великосветских салонов до рабочих кварталов. В эту сеть, добровольно или волею судеб, попадают герои романа. Всевозможные приключения, любовные истории, заговоры, поединки составляют содержание книги. Весь роман пронизан мотивом женской мести, которую осуществляет эта мощная масонская организация.

На русском языке произведение Шарля Монселе печатается впервые.

---

Пять расположенных полукругом треножников пылали возле этих фигур.

На алтаре виднелся небольшой желоб, в который была погружена серебряная лопатка.

На потолке была изображена широкая радуга.

Огромное количество надписей и аллегорий испещряло стены этого помещения, освещенного находившимися на некотором расстоянии друг от друга лампами, которые заливали зал слабым светом.

В этой полутьме двигалась толпа женщин, чьи платья, лица, голоса и манеры являли собой разительный контраст. Но все эти женщины, казалось, были в добром согласии и питали друг к другу взаимное уважение. Было здесь и несколько иностранок, в частности одна шведка, бывшая в Париже проездом. Несколько знатных дам покинули свои дворцы и проехали через всю Францию, чтобы присутствовать на посвящении Амелии; это были те самые дамы, которых мы видели в соборе св. Магдалины в тот день, когда Амелия венчалась с Филиппом.

Многие члены ассамблеи вербовались на большой парижской сцене, а кое-кто и за ее кулисами. Тщетно искал бы посторонний наблюдатель такое сословие, которое не имело бы здесь своей представительницы. Все силы ордена женщин франкмасонок собрались здесь в полном составе: силы гостиных и силы улиц, силы явные и силы тайные. В определенный момент по условному знаку эти силы приводились в действие, и вся эта прелесть, весь ум, все изящество, все связи, все добродетели, все хитрости, все богатства действовали с точностью механизма; в этих случаях все они трудились ради той или иной общей цели, одержимые желанием оправдать свой девиз: «Все за одну, одна за всех».

Именно здесь нужно было бы искать ключ и столь многим загадкам; секрет множества репутаций, тайное приобретение состояний, а также источник столь щедро раздаваемой милостыни. Сколько происшествий, объясняемых волею случая, сколько событий, принимаемых за волю небес, могли бы по праву приписать своей власти женщины-масонки!

Вот они все! Это они опутали цепью все общество, красивые и уродливые, безвестные и знаменитые – торговки подержанными вещами, в чьих счетных книгах содержатся сведения о всех внезапно появившихся крупных состояниях и о всех внезапно разорившихся домашних очагах; учительницы, дающие частные уроки, имеющие доступ в семьи и знающие день свадьбы и размеры приданого, расспрашивающие о том о сем наследниц и при необходимости составляющие вопросы и ответы; падкие на завещания экономки; жены журналистов, оттачивающие перья, а также и мысли своих мужей, первыми узнающие новости, а порой и первыми их раздувающие; девицы, обслуживающие буфетные стойки,– девицы, которые одним ухом выслушивают мадригалы, а другим улавливают слухи, интересные для их ассоциации; работницы, для которых не существует тайн в мастерских и в предместьях; наконец – целый мир, мир огромный, смелый и сплоченный!

Вот они все! Некоторые из них заслуживают того, чтобы мы набросали их портреты, то ли в силу их особого положения, то ли из-за тех услуг, которые они оказали, или из-за тех услуг, которые были оказаны им. Небывалый, необычайный характер этих услуг лучше, нежели голословное утверждение, покажет нам размах и разнообразие деятельности Ордена женщин-масонок. Это перегонный куб, в котором клокочут драмы и комедии и который автор сейчас перевернет с расточительностью человека, который имеет больше, чем тратит, и молчит больше, чем рассказывает. В этом музее, где собраны картины всех школ и всех жанров, случается так, что гротескное порой соприкасается со страшным, что наивные личики соседствуют с тонкими лицами; и если здесь пробиваются наружу кричащие тона, то пусть вспомнит читатель, что происходит все это на необычном холсте. Читатель будет не так уж удивлен странностью некоторых монографий, если вспомнит, что большинство этих натур несет на себе общее иго, что жизнь этих женщин не принадлежит им всецело и что в этом тайном обществе обстоятельства и события подготавливаются так, как подготавливаются для опытов вещества в лабораториях.

Возьмем для начала эту скромную девушку, застенчивую и почти испуганную. Ее серое платье доходит до подбородка; на ней огромные перчатки и огромные ботинки. Это Люсиль-Женевьева Корню, служанка почтенного священника одного из приходов предместья. Чтобы не пропустить заседания на бульваре Инвалидов, она всякий раз бывает вынуждена творить чудеса, прибегая к разным предлогам и хитросплетениям. Когда собрание назначается на вечер, трудность ее положения удваивается, потому что священник имеет обыкновение спать после полуденной закуски.

Для того, чтобы Женевьева могла уйти из дома священника, нужно, необходимо, чтобы ее почтенный хозяин лег спать пораньше. А для этого Женевьева должна помешать его послеобеденному отдыху, и одному дьяволу известно, чего стоят бедной служанке умышленно поднятый крик, тревожные звонки колокольчика, небольшая ложь и большое мошенничество. Иногда предлогом бывает какая-то грешница, которую она чуть ли не силой приводит на исповедь; иногда это больной – больной так тяжело, как только это может изобрести ее воображение, и добрый священник должен, вздыхая, оставить подушку, на которую он уже положил голову, надеть свой стихарь, попросить Женевьеву подать ему шляпу и бежать на окраину своего прихода. Пусть по возвращении он будет бранить Женевьеву за ее промахи, за ее легкомыслие – не беда! Сегодня он ляжет в девять часов вечера, а Женевьева отправится на свидание женщин-масонок.

Ей шестьдесят два года, она сгорбилась, нос ее, кажется, вбит в лицо под прямым углом, глаза как у примитивных игрушек, зрачок постоянно вращается по своей орбите, у нее красная кожа, тонкие губы и густые волосы – это некое подобие хищной птицы, нечто среднее между стервятником и грифом – таково лицо этой высокой женщины, вдовы Бринуа, из кармана которой только что вывалилась колода карт. Это одна из язв ассоциации, это ее позор. Вдова Бринуа готова играть всюду, она готова играть даже на алтаре. Для нее и мир, и семья начинаются с тех пор, когда люди изобрели карты. Французский язык нужен ей лишь затем, чтобы объявлять короля, даму или бубнового валета. Судьба дала ей в мужья скупца, торговца струнными инструментами; судьба же и освободила ее от него, заодно избавив и от серьезного предоставления счетов. У покойного Бринуа было в обычае закапывать свои деньги; у госпожи Бринуа была страсть их откапывать. Покойный Бринуа помещал свои сбережения в копилки, которые тем не менее всегда оказывались пустыми; он помещал свои доходы в несгораемые шкафы, у которых были двойные двери. Но в один прекрасный день ныне покойный Бринуа обнаружил, что поместил свое состояние в бочку Данаид[86]; в тот же день он и умер. Его жена обследовала стены, вскрыла соломенные тюфяки, сломала каминные колпаки, взрезала кресла, разломила надвое бамбуковые трости, отвинтила ножки столов, раскрыла книги, перелистала их листок за листком и, наложив руку на деньги, которые торговец струнными инструментами рассовал повсюду, принялась играть во всех известных игорных притонах.

Госпожа Бринуа закрыла магазин покойного мужа, успев распродать его ценные бумаги. Когда ей не хватало денег, она продавала Страдивари, Амати, Гварнери и, если не получала за них настоящую цену, превращала их в ставку в игре. Люди не раз видели, как она является в игорный дом с музыкальным инструментом под мышкой и, как только, пользуясь выражением игроков в ландскнехт[87], «счастье в игре ей изменяло», она с самым серьезным видом клала на ковер мелодичную медную трубу и говорила «Это музыкальный инструмент» таким тоном, каким сказала бы: «Это луидор».

Читатель без труда догадается, что вдова Бринуа была скорее обременительна, чем полезна своим сестрам по Ордену. Она осаждала их бесконечными просьбами о вспомоществовании и во время заседаний частенько доходила в своем цинизме до того, что пыталась тайком сыграть в банк[88]. Она умрет, так и не раскаявшись; она заслуживает того, чтобы на ее могиле поставили подсвечник из игорного дома.

Элизабет Ферран, жена знаменитого генерального прокурора Феррана,– одна из самых могущественных сестер ордена женщин-масонок. Она красива, она изящна, она умна. Способная вести сложнейшие интриги в самом сердце судебного ведомства, она в совершенстве овладела искусством не только влиять на людей, но и заставлять их менять свои убеждения. Именно в ее салоне, самом привлекательном и самом серьезном парижском салоне, орден женщин-масонок затягивает правосудие в свои розовые сети, завлекает его в свои газовые озера. Из серьезного и безупречного Феррана Элизабет сделала – и сделала так, что он не подозревал об этом,– самую надежную опору тайного общества, против которого он первый немедленно применил бы закон, если бы подозревал только о самом факте существования этого общества.

На некотором расстоянии от госпожи Ферран, на одной из верхних ступеней амфитеатра, вертится или, лучше сказать, ерзает негритянка, одетая по парижской моде. Это Элиза по прозвищу Эбена[89]. Еще три года назад она была рабыней на сахарной плантации на острове Мартиника, а сегодня она маркиза: ее хозяин, маркиз де Шан-Лагард, женился на ней. Вот по какому случаю и при каких обстоятельствах совершился этот брак.