Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду

• Название: 1974: Сезон в аду
• Автор: Дэвид Пис
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Триллер
• Год: 2006
• ISBN: 5-9709-0200-4

Один из ведущих мастеров британского нуара Дэвид Пис признает, что его интерес к криминальной беллетристике был вызван зловещими событиями, происходившими в его родном Йоркшире — с 1975 до 1981 г. местное население жило в страхе перед неуловимым серийным убийцей — Йоркширским Потрошителем. Именно эти события послужили поводом для создания тетралогии «Йоркширский квартет», или «Красный райдинг» (райдинг — единица административно-территориального деления графства Йоркшир), принесшей Пису всемирную славу.

«1974» — первый том тетралогии «Йоркширский квартет».

1974 год. Ирландская республиканская армия совершает серию взрывов в Лондоне. Иэн Болл предпринимает неудачную попытку похищения принцессы Анны. Ультраправые из «Национального фронта» проходят маршем через Уэст-Энд. В моде песни группы «Бэй Сити Роллерз». На экраны выходят девятый фильм бондианы «Человек с золотым пистолетом» с Роджером Муром и «Убийство в Восточном экспрессе» по роману Агаты Кристи.

Графство Йоркшир, Англия. Корреспондент криминальной хроники газеты «Йоркшир пост» Эдвард Данфорд получает задание написать о расследовании таинственного исчезновения десятилетней девочки. Когда ее находят зверски убитой, Данфорд предпринимает собственное расследование зловещих преступлений, произошедших в Йоркшире. Чем больше вопросов он задает, тем глубже погружается в кошмарные тайны человеческих извращений и пороков, которые простираются до высших эшелонов власти и уходят в самое «сердце тьмы» английской глубинки.

---

Миссис Уайт поставила вазу со свежими цветами на столик у кровати.

— Ну вот и всё. Если вам что-нибудь понадобится, я — в оранжерее. До скорого. — Она улыбнулась и подмигнула мне, закрывая дверь.

Внезапно звук радио стал невыносимо назойливым.

Комната — невыносимо жаркой.

У меня больше нет отца.

Я подошел к окну. Задвижка была закрашена. Я провел пальцем по краске.

— Оно заперто.

Я обернулся. Миссис Доусон выпрямившись сидела в кровати.

— Ясно, — сказал я.

Я стоял у окна, все мое тело под одеждой было мокрым. Миссис Доусон потянулась к столику у кровати и выключила радио.

— Кто вы?

— Эдвард Данфорд.

— А что вы здесь делаете, мистер Эдвард Данфорд?

— Я журналист.

— Значит, вы обманули милую миссис Уайт?

— Это — прерогатива нашей профессии.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Анонимный звонок.

— Наверное, я должна быть польщена, что стала героиней анонимного звонка, — сказала миссис Доусон, заправляя волосы за уши. — Это звучит интригующе, вам не кажется?

— Закачаешься, — ответил я, думая о Би-Джее.

Миссис Марджори Доусон улыбнулась и сказала:

— Итак, мистер Эдвард Данфорд, чем же вас заинтересовала такая старая кляча, как я?

— Мой коллега Барри Гэннон приезжал к вам в прошлое воскресенье. Вы помните?

— Я помню.

— Вы сказали ему, что его жизнь в опасности.

— Правда? Я много всякого болтаю. — Миссис Доусон наклонилась и понюхала цветы, которые я ей принес.

— В воскресенье вечером его убили.

Миссис Доусон оторвала взгляд от цветов. Глаза ее были влажными и увядшими.

— И вы пришли, чтобы сказать мне об этом?

— А вы не знали?

— Кто теперь скажет, что я должна знать, а что — нет.

Я посмотрел на голые деревья в дальнем конце участка, их холодные тени растворялись в солнечном свете.

— Почему вы сказали ему, что его жизнь в опасности?

— Он задавал опрометчивые вопросы об опрометчивых людях.

— Что за вопросы? О вашем муже?

Миссис Доусон печально улыбнулась:

— Мистер Данфорд, о моем муже можно сказать очень многое, но опрометчивым его никак не назовешь.

— Так о чем же вы тогда говорили?

— Об общих друзьях, об архитектуре, о спорте и прочих вещах. — Слеза скатилась по ее щеке и упала на шею.

— О спорте?

— О Лиге регби, представляете?

— А что именно?

— Ну, я не фанат, так что разговор у нас получился несколько односторонним.

— Дональд Фостер — фанат, не так ли?

— Правда? А я думала, что скорее — его жена. — Еще одна слеза.

— Его жена?

— Ну право, мистер Данфорд, вот опять вы начинаете. Неосторожные разговоры могут стоить жизни.

Я снова повернулся к окну.

Сине-белая полицейская машина подъезжала по гравиевой дорожке ко входу.

— Черт.

Фрейзер?

Я взглянул на отцовские часы.

После моего звонка прошло чуть больше сорока минут.

Не Фрейзер?

Я пошел к дверям.

— Уже уходите?

— Боюсь, что приехала полиция. Они, наверное, захотят поговорить с вами о Барри Гэнноне.

— Опять? — вздохнула миссис Доусон.

— Опять? Что значит — опять?

С лестницы донесся грохот ботинок и крики.

— Я думаю, вам действительно пора идти, — сказала миссис Доусон. Дверь распахнулась.

— Да, я думаю, тебе действительно пора идти, — сказал первый легавый, вошедший в палату.

Бородатый.

Не Фрейзер.

К черту Фрейзера.

— Я думал, мы тебе ясно сказали, что не надо беспокоить тех, кто не хочет беспокоиться, — сказал второй, тот, что ниже ростом.

Их было всего двое, но мне казалось, что комната была забита мужчинами в черных униформах, в ботинках с железными носами, с дубинками в руках.

Короткий шагнул в мою сторону.

— Вот легавый идет — тебе башку оторвет.

Острая боль от пинка в голеностопный сустав заставила меня упасть.

Я растянулся на ковре, моргая сквозь обжигающие красные слезы, пытаясь встать.

Ко мне подошла пара белых колготок.

— Ах ты, лживый ублюдок, — прошипела миссис Уайт.

Пара больших ног увела ее прочь.

— Ты — труп, — прошептал бородатый, хватая меня за волосы и выволакивая из палаты.

Я обернулся, посмотрел на кровать. Мой скальп был разодран до крови.

Миссис Доусон лежала на боку, спиной к двери. Радио играло на полную катушку.

Дверь закрылась.

Палата исчезла.

Большие обезьяньи руки больно ущипнули меня за подмышки, маленькие когти все еще держали меня за волосы.

Я увидел огромную батарею, с которой кусками слезала краска.

Черт, белая теплая шерсть — в черно-желтую боль.

Потом я был на верхней лестничной площадке, ботинки с трудом удерживались у меня на ногах.

Потом я цеплялся за перила на полпути вниз.

Черт, я не мог дышать ни грудью ни животом.

Потом я оказался у подножья лестницы, пытаясь встать, держась одной рукой за нижнюю ступеньку, другой — за грудь.

Черт, мой скальп — красно-желто-черная боль.

Потом тепло исчезло, остался только холодный воздух и гравий под моими ладонями.

Черт, моя спина.

Потом мы все вместе бежали по дорожке.

Черт, моя голова воткнулась в зеленую дверь «вивы».

Потом они щупали мой член и совали руки в карманы, заставляя извиваться и хихикать.

Черт, большие кожаные руки стиснули мое лицо в желто-красную боль.

Потом они открыли дверь моей машины, вытянули мою руку.

Черт, черт, черт.

Потом все почернело.

Желтый свет.

Кто полюбит нашего Маленького Мука?

Снова желтый свет.

— Ну, слава богу.

Розовое лицо моей матери качалось из стороны в сторону.

— Что случилось, родной?

Две высокие черные фигуры за ее спиной — как гигантские вороны.

— Эдди, родной!

Желтая комната, полная синего и черного.

— Вы находитесь в травмпункте Пиндерфилдской больницы, — сказал низкий мужской голос из черноты.

Я почувствовал слабое прикосновение там, где кончалась моя рука.

— Вы что-нибудь чувствуете?

Моя рука кончалась большущей перевязанной кистью.

— Осторожно, родной, — сказала мать, коснувшись моей щеки нежной коричневой рукой.

Желтый свет, черные вспышки.

— Они знают, кто я! Они знают, где мы живем!

— Пусть лучше он пока полежит, — сказал другой мужчина.

Черная вспышка.

— Мам, прости меня.

— Ты обо мне не переживай, родной.

Такси, пакистанская болтовня по рации, запах сосны. Я уставился на свою белую правую руку.

— Сколько времени?

— Четвертый час.

— Среда?

— Да, родной. Среда.

За окном проплывал центр Уэйкфилда.

— Мам, а что случилось?

— Я не знаю, родной.

— Кто тебе позвонил?

— Позвонил? Это же я тебя нашла.

— Где?

Мать отвернулась к окну, шмыгнула носом.

— У входа в дом.

— А что с машиной?

— Ты был в машине. На заднем сиденье.

— Мама…

— Весь в крови.

— Мама…

— Валялся там.

— Пожалуйста…

— Я думала, ты умер. — Она заплакала.

Я смотрел на свою белую правую руку. Запах бинтов был сильнее запаха такси.

— А полиция?

— Им позвонил водитель скорой. Он как только тебя увидел — сразу решил заявить.

Мать положила руку на мое здоровое предплечье, глядя мне прямо в глаза.

— Кто это с тобой сделал, родной?

Моя холодная правая рука пульсировала под повязкой.

— Я не знаю.

Снова дома, в Оссетте, на Уэсли-стрит.

Дверь такси захлопнулась за моей спиной.

Я подпрыгнул.

На пассажирской двери «вивы» были коричневые разводы.

Мать шла за мной, закрывая сумку.

Я сунул левую руку в правый карман.

— Что ты делаешь?

— Мне надо ехать.

— Не глупи, мальчик.

— Мама, ну пожалуйста.

— Ты нездоров.

— Мам, прекрати.

— Нет, это ты прекрати. Не смей так со мной поступать.

Она попыталась выхватить у меня ключи.

— Мама!

— Ненавижу тебя за это, Эдвард.

Я сдал задом на дорогу, в глазах — слезы и черные вспышки.

Мать стояла перед домом и смотрела, как я уезжаю.

Однорукий водитель.

Красный свет, зеленый свет, желтый свет, красный.

Плачет на стоянке «Редбека».

Черная боль, белая боль, желтая боль, снова и снова.

Комната 27 — нетронута.

Одна рука льет холодную воду на затылок.

С лица в зеркале стекает старая коричневая кровь.

Комната 27 — вся в крови.

Двадцать минут спустя: проселочная дорога в Фитцвильям.