Сэмуэль Шэм - Божий Дом

• Название: Божий Дом
• Автор: Сэмуэль Шэм
• Жанр: Современная проза

Это классика «медицинской» прозы. Роман о том, что вам лучше не знать о больницах и современной медицине, и о том, что вам не расскажет ни один врач.

...Шесть интернов отправились на стажировку в больницу. Они считали, что их призвание — спасать людей. Они были выпускниками Высшей школы, а стали низшим медицинским персоналом, на который валятся все шишки. Они должны выдержать год гонки на выживание — интернатуры, традиции, освященной веками. Им придется спасаться от гнева начальства, отвечать на заигрывание медсестер и терпеть капризы пациентов в глубоком маразме.

И только Толстяк, всезнающий резидент, сможет поддержать их в этой борьбе — борьбе, цель которой остаться в здравом уме и полюбить свою профессию.

---

— Умрешь? — переспросил Пинкус. — Хм. Скажи, а у этого студента было хобби?

Старшая сестра взяла история, открыла введенный Пинкусом раздел «Хобби» и сказала:

— Нет, никаких хобби.

— Вот, — сказал Пинкус. — Видишь?! Никаких хобби. У него не было никаких хобби. У тебя есть хобби, Рой?

С некоторой тревогой я осознал, что нет, и сказал ему об этом.

— Тебе нужно хотя бы одно. Мои хобби направлены на улучшения здоровья моих коронарных артерий: рыбалка для успокоения нервов и бег для улучшения формы. Рой, за девять лет работы в блоке я не видел, чтобы умер марафонец. Ни от инфаркта, ни от вируса, ни от каких еще причин. Никаких смертей, точка.

— Серьезно?

— Да. Смотри: если ТВ не в форме — сердце бьется вот так, — Пинкус сделал движение, как будто машет кому-то на прощание в замедленной съемке. — Но, если ты бегаешь, сердечный выброс повышается, и ты всерьез качаешь, и я имею в виду — КАЧАЕШЬ! Вот так! — Пинкус сжал и разжал кулак несколько раз с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а мышцы предплечья вздулись. Это впечатляло. Я принял его веру. Я скватил его за руку и спросил, что нужно делать, чтобы начать. Пинкус был доволен и сразу начал с размера ботинок. Вместо атеросклероза и вирусов мой разум заполнился кроссовками Нью Бэланс, анаэробным гликолизом мышц и подпиской на «Мир бегуна». Мы спланировали расписание, которое через год сделает меня марафонцем. Пинкус был Великим Американцем.

Остаток дня я провел, избегая Джо и паникуя. Джо хотела научить меня всему обо всем, чтобы, оставшись ночью в одиночестве на моем первом дежурстве, я справился. Недовольная перспективой передачи мне своего блока, Джо бродила вокруг, говоря мне: «Я никогда не выключаю пейджер.» Наконец она ушла. Как обычно во время моей практики, зная немного, я оставался отвечать за очень многое. Мне нужен был кто-то, знакомый с правилами и порядками блока.[192] Я отправился к старшей сестре и сообщил, что я в ее распоряжении. Довольная, она начала учить меня тому, что никто не показал мне за четыре года ЛМИ, наполненных кинетикой ферментов и зебровидными болезнями.[193] Я стал технологом, обучающимся выставлять параметры на вентиляторах.

Незадолго до ужина меня вызвали в приемник к моему первому поступлению, сорокадвухлетнему мужчине по фамилии Блум с первым инфарктом. Он поступал в блок из-за своего возраста. Если бы ему было шестьдесят два, он бы отправился в обычное отделение и его шансы выжить уменьшились бы в два раза. Блум лежал на койке в приемнике, белый, как простыня, задыхаясь, встревоженный и морщащийся от боли в груди. Его глаза выражали тоску умирающего, желающего провести последние деньки по-другому. Он и его жена смотрели на меня, их надежду. Чувствуя себя неловко, я вспомнил Пинкуса и спросил какое у него хобби.

— Нет, — выдохнул он, — у меня нет хобби.

— Что ж, после этого вам стоит завести одно. Я начинаю бегать для поддержания формы. И всегда есть рыбалка для успокоения нервов.

Факторы риска были не на стороне Блума. Он перенес серьезный инфаркт и на четыре дня завис у врат смерти, завис благодаря блоку. Я вкатил его в БИТ, где сестры столпились вокруг него, подсоединяя его к мониторам, свету, звуку и всему, к чему они могли его подсоединить. Олли зажегся, демонстрируя измененное ЭКГ Блума. Что я мог сделать с несчастным сердцем Блума? Не очень много. Наблюдать окончание инфаркта.[194]

Чак и Рант, знавшие о тяготах моей первой ночи в блоке, зашли поболтать. Хотя нам и было тяжело поддерживать связь друг с другом, случившееся с Потсом и Эдди заставляло нас общаться почаще. Я обратился к Ранту:

— Все хочу тебя спросить, что не так с речевыми центрами Энджел? То есть, она начинает говорить, плывет и машет вокруг руками. Что это с ней?

— Никогда не замечал, — ответил Рант, — по мне, так она в порядке.

— То есть вы с ней так ни о чем и не разговаривали?

Задумавшись, Рант замолчал, а потом расплылся в ухмылке, хлопнул себя по колену и сказал:

— Нет! Никогда! Ха!

— Черт, — сказал Чак, — ты далеко ушел от этой поэтессы.

— Мне кажется, я люблю Энджи, но вряд ли на ней женюсь. Видишь ли, она ненавидит евреев и докторов, а также ей не нравится мой свист и то, что я постоянно хожу за ней, когда мы не в постели. Я думаю, что возможно... О, привет Энджи-Вэнджи, что я хотел сказать?

— Рант, — сказала Энджи, — знаешь что?! — жест, указывающий на себя, — я думаю, — показывая на Ранта, — ты, черт побери, слишком много говоришь. — Жест в сторону неба: — Рой, мистер Блум хочет, — указав на свой рот, — поговорить с тобой. Нам нужна помощь.

Чак с Рантом ушли, оставив меня одного с потрясениями и ударами сольной ночи в космосе. Я проводил вечер, идя по канату с Блумом и другими пациентами, балансируя на грани катастрофы. В одиннадцать начался стриптиз, смена медсестер: гладкие бедра, черные чулки и подвязки плавно снимаются, обнажая на секунду лобковые волосы, неожиданное попадание груди в периферическое зрение, анфас двух других, соски, произведения искусства. Тестостероновый шторм. С кем они были и кто был с ними, перед тем, как прийти на работу, ко мне? После того, как я успокоился, я пошел спать. Медсестра разбудила меня в четыре утра. Новое поступление, восемьдесят девять, небольшой инфаркт, без осложнений.

— Мы не берем таких, — сказал я, — она идет в отделение.

— Но только, если ее имя не Зок. Не старая леди Зок.

За исключением гораздо большего количества денег, она не отличалась от любой другой гомерессы. Я был впечатлен. Я буду мил с этой Зок, она даст мне мешок денег, я оставлю медицину, женюсь на Громовых Бедрах, пообещав никогда не свистеть и не преследовать ее. Всю дорогу до блока старая леди Зок верещала «МУЭЛ, МУЭЛ.» Если бы Блум и Зок соревновались за последнюю койку в БИТе, кто бы выиграл? Без вопросов.[195]

Когда Зок поступила в Божий Дом, весь легион Слерперов, дрожа и двигаясь, как танцовщики живота в зале кривых зеркал, прибыл в отделение. Вызвали Легго, а он вызвал нижестоящих Слерперов и, пока медсестры укладывали старую леди Зок в постель, вошел Пинкус. Я посмотрел на него и сказал:

— Отличный случай, а?

— У нее есть хобби?

— Наверняка. МУЭЛить.

— Не слышал о таком. Что это значит?

— Спросите у нее.

— Здравствуйте, дорогая. Какое у вас хобби?

— МУЭЛ-МУЭЛ.

— Отличная шутка, Рой, — сказал Пинкус. — Посмотри на это. — Пинкус расстегнул рубашку и показал футболку с огромным здоровым сердцем. Он снял брюки и показал красные шорты с надписью: «ВАМ НУЖНО СЕРДЦЕ. ПИНКУС. БОЖИЙ ДОМ.» — Вот, — сказал он, привлекая мое и внимание медсестер к своим икрам. — Посмотрите на это.

Мы благоговейно ощупали стальные канаты икроножной и камбаловидной мышц. Пинкус достал пару беговых кроссовок из своей сумки и сказал: — Рой, это для тебя, пара кроссовок, которыми я больше не пользуюсь. Уже разношенные, так что ты можешь начать незамедлительно. Посмотри, я научу тебя упражнениям на растяжку. Я собираюсь отправиться на свои утренние шесть миль.

Мы с Пинкусом провели ритуал растяжки мышц от таза до пальцев ног. Разогревшись, мы вышли из блока, как раз когда занялась заря. Проходя мимо палаты с включенным светом, он спросил:

— Кто там?

— Новое поступление. Зовут Блюм. Никаких хобби. Совсем никаких.

— Кто бы сомневался. До встречи.

На следующий день я с удивлением обнаружил, что не устал. Я чувствовал подъем. Я контролировал самых больных, самых умирающих из живущих пациентов. Смотря на цифры, давая лекарство там, изменив настройки здесь, я всю ночь предотвращал катастрофы. Блум пережил эту ночь. Главной радостью тем утром была фраза, брошенная Пинкусом к неудовольствию Джо: — Отличная работа, Рой, для первой ночи. Не просто хорошая, а очень хорошая, серьезно, Рой. Воистину, отличная работа.

Остаток дня я наслаждался опьяняющим чувством уверенности в себе. Перед уходом я отправился на «Конференцию С и Б», что означало «смерть и болезнь». На этой конференции обнажались ошибки с целью предотвращения их повторения. В реальности, эта конференция позваляла вышестоящим вывалять в дерьме нижестоящих.[196] Учитывая талант некоторых тернов ошибаться вновь и вновь, один и тот же интерн мог выступать на этой конференции множество раз. Сегодня этим интерном вновь был Говард, которого валяли за ошибки при ведении пациента с болезнью из его будущей специальности, нефрологии. К несчастью, Говард ошибся в диагнозе и лечил пациента от артрита, пока тот не умер от почечной недостаточности. Когда я вошел, Говард рассказывал, как он объявил пациента мертвым.

— Ты получил разрешение на аутопсию? — спросил Легго.

— Конечно, — ответил Говард. — Но я ошибся, и пациент не был мертв.

— И что же случилось далее?

— Я позвал резидента, — сказал Говард под смех аудитории.

— И? — спросил шеф.

— Потом пациент и вправду умер, мы получили вскрытие. Его последними словами было: «Медсестра некомпетентна» или «У медсестры недержание».[197]