Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

• Название: Трагедия казачества. Война и судьбы-5
• Автор: Николай Тимофеев
• Издательство: Невинномысск
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-89571-054-9

Разгром казачества и Русского Освободительного Движения был завершен английскими и американскими «демократами» насильственной выдачей казаков и власовцев в руки сталинско-бериевских палачей, которым досталась «легкая» работа по уничтожению своих противников в застенках и превращению их в «лагерную пыль» в ГУЛАГе. Составители сборников «Война и судьбы» сделали попытку хотя бы отчасти рассказать об этой трагедии, публикуя воспоминания участников тех событий. Они рассматривают серию сборников как своеобразное дополнение и продолжение исследовательской работы генерал-майора, атамана Кубанского Войска В.Г. Науменко «Великое предательство», имеющей непреходящее значение.

Ряд неизвестных или до сих пор замалчиваемых сведений об участии в войне казачьих и русских формирований на стороне национал-социалистической Германии будут интересны для читателя, увлекающегося историей.

Серия сборников «Война и судьбы» приурочена к 60-летию окончания Второй Мировой войны и посвящается казакам и другим участникам Русского Освободительного движения, павшим в боях за освобождение России от тоталитарного коммунистического засилья, погибшим от рук западных «дерьмократов» при насильственных выдачах, а также казненным и замученным в большевистских застенках, тюрьмах, лагерях и ссылках.

ВЕЧНАЯ ИМ ПАМЯТЬ!

Составитель: Н.С. Тимофеев

---

Между тем, градус горячих разговоров наших попутчиков настолько повысился, что их общение уже можно было перевести из стадии «Ты меня уважаешь?» в стадию хватания за грудки. Повысилась и громкость, все они старались перекричать друг друга, но всех перекрывал голос начальника «пограничной» колонны.

— Я здесь начальник! — кричал он. — Я здесь начальник! Выбрасывайте их из машины! Выбрасывайте их из машины! Я приказываю!

Неизвестно, нашлись бы желающие исполнить приказ начальника, так как дискуссия была внезапно прервана: кабина открылась и водитель, высунувшись из нее, прокричал: «Перестаньте орать! Слушайте хорошо. Если крикну «Прыгай!», — прыгайте из машины немедленно и в момент!»

Минуты через три-четыре «Прыгай!» прозвучало, и мы все действительно моментально покинули кузов, а еще через минуту наш Студебеккер заскользил с дороги и, сопровождаемый соответствующими комментариями тоже выпрыгнувшего водителя, загрохотал вниз, сломал несколько деревьев и приземлился на льду Амгуни.

Все спрыгнули благополучно, только один из вольных поскользнулся и разбил себе лицо. Я не слышал, чтобы ему кто-то посочувствовал: видно, он был из тех, кого так или иначе должны были выбросить из машины.

Кто был виноват: водитель, автомобиль или дорога, я не знаю. Мне пришлось еще раза три проехать по этому прижиму, и всегда все проходило благополучно.

До следующей колонны километров пять, и мы дошли туда быстро, а на следующий день были уже в Дуках.

Колонна наша продолжала строиться лагерно-стахановскими методами, уже была расчищена тайга и поставлены палатки для охраны. И они, голубчики, прибыли.

Сразу рухнула вся наша самая лучшая в мире демократия. Еще не было зоны, не было вышек, не были обозначены запретные зоны, но уже была вахта, и на ней круглосуточно находились дежурные. Теперь два раза в день, утром и вечером, были построения на поверку, на которые выгонялись все, кроме нас, пятерых, живших «за зоной». А на работу бригады уже выводились с той самой знаменитой «молитвой»: «Бригада, переходите в распоряжение конвоя, и т. д., и т. п…применяем оружие без предупреждения!»

Уже прибывали административно-технические работники: экономист, нормировщик, десятник по лесоразработке и т. д. Все они по указанию начальника охраны, крикливого старшего лейтенанта, размещались в палатках «зоны» и только нас пятерых он никак не трогал. Сложилось парадоксальное положение: прораб наш, заключенный, еще считался начальником колонны, а начальник охраны, офицер МВД, был его подчиненным. А прораб жил с нами, первопоходниками, в одной яме, хотя состав жильцов несколько изменился. В «зоне» поставили палаточный пищеблок, повар перебрался туда, а на его месте поселился только что прибывший культорг или заместитель начальника по культурно-воспитательной работе. Звали его Вячеславом, и о нем я немного расскажу.

Родом он был из Одессы, а папочка его был крупнокалиберным партийным боссом. По этой ли причине или нет, но он, капитан-лейтенант военно-морского флота СССР, в войне участия не принимал, и только в войне против Японии их кораблик сделал несколько выстрелов. После войны он поехал в отпуск в Одессу, куда к этому времени вернулись родители, и вместо одного месяца пробыл там три, надеясь на могущество папочки. Однако в Порт-Артуре на папочку внимания не обратили, и Вячеслав получил от трибунала за дезертирство два или три года. Статья эта была легкой, и его сразу пустили в лагере по линии КВЧ.

Он запомнился мне по нескольким причинам. Первая: он был общительным, коммуникабельным и веселым (сказывалась Одесса) парнем, никогда не ныл и не жаловался на жизнь. Хотя, на что ему было жаловаться в сравнении со всем населением советских лагерей. Вторая: он так крепко спал, что его было невозможно разбудить никакими силами. Интересно, как же он служил в военном флоте, где в любой момент возможна боевая тревога? Кто-то из нас предложил, и мы делали так: если его нужно было разбудить, мы просто выносили его вместе с топчаном наружу, на мороз градусов тридцать или сорок, и оставляли там. Через пару минут он, босой, врывался в землянку.

— Что ж вы, мать-перемать (со всеми одесскими переборами)! А что, ужинать пора? Так бы сразу и сказали.

Третья причина: он ничего не делал, ну абсолютно ничего! На замечания прораба-начальника он кое-как отнекивался, что, мол, когда Юрка (то есть я) из Дук газеты привезет, то я их зэкам читать буду, а что я еще могу сделать с этими закоренелыми… и т. д.

— Ну что я им могу рассказать? — говорит он мне как-то. — Вот начал я одному рассказывать про строительство социализма, и знаешь, что он мне ответил? «Что ты меня агитируешь? Во время войны я целый взвод, сорок человек, сагитировал перейти в Турцию. И ушли! А что ты мне можешь сказать?» И я думаю, что он прав, ничего я им путного сказать не могу.

Вячеслав совсем немного к этому времени пробыл в лагере, но понял главное: человеку, прошедшему или проходящему советский лагерный университет, внушить что-либо хорошее о социализме и о советской власти невозможно.

Парень он, как я уже говорил, был хороший, но я оказал ему огромную медвежью услугу. Как-то в общем разговоре выяснилось, что он не посылает в КВЧ никаких отчетов, и по этой причине у него могут быть неприятности. Я вызвался написать ему эти отчеты.

И написал. Расписал подробно, какие лекции были прочитаны, какие беседы, коллективные или индивидуальные, были проведены, какими проблемами интересовались заключенные и какие задавали вопросы, какие давались объяснения и разъяснения культоргом Вячеславом. Окончательно обнаглев, я указал в отчете, как поднялась производительность труда в бригаде, с которой наиболее активно работал культорг. Все это было, конечно, стопроцентным враньем, и я писал больше для потехи слушателей, но Славка послал его в КВЧ, а потом я еще сочинил два отчета за последующие месяцы.

Вообще говоря, это были первые в жизни мои литературные опыты, если не считать школьных сочинений. Но кончилось это плохо. Культорга Славку вызвали в Дуки и предложили провести семинар со всеми культоргами (а они все — заключенные) по организации воспитательной работы среди заключенных. Бедный Славка, который, скорее всего, ни один из моих отчетов не прочитал до конца, долго отнекивался, а потом раскололся, как гнилой арбуз. Его попугали общими работами, но отпустили. Хорошо, что он в порыве раскаяния не назвал моего имени, а то я мог бы загреметь при своей статье еще на десятку, так как, если вдуматься, мои «отчеты» были чистой сатирой на власть и на лагерные порядки.

Но прошло без последствий и для него, и для меня.

Была поставлена палатка для начальства, и прибыл начальник, старший лейтенант. И через два дня вся наша теплая компания была перемещена из теплой землянки в холодную палатку, да еще в «зоне».

Еще через две недели прибыла замена и мне. Приехал вновь назначенный старшим бухгалтером пожилой казах, вольный, точнее, шестилетник-спецпоселенец, из репатриированных военнопленных. Бухгалтером он оказался слабым, и мне пришлось многому его обучать, точно так, как обучал меня Жора Александрянц. Через пару месяцев он был уже пригоден для самостоятельной работы. Я радовался, что, оставшись бухгалтером производственного стола, избавился от необходимости каждый месяц совершать походы в Дуки, но через некоторое время оказалось, что радовался я напрасно. Расскажу об этом попозже.

Наступило лето. Наша колонна уже приобрела вид настоящего гулаговского лагеря: зона, проволока, вышки, запретная зона; уже белели несколько рубленых зданий, в обе стороны от лагеря пробивалась автомобильная дорога, строились мосты. Пусть читатель простит меня за этот несколько телеграфный стиль и риторику газетных сводок об успехах социалистического строительства. Еще чуть-чуть добавить о руководящей роли коммунистической партии и огненном энтузиазме комсомольцев, и сходство будет полным.

Но ведь строили, и много строили. Каналы, дороги, громадные промышленные предприятия вроде «Норильского никеля» и целые города, как, например, Комсомольск-на-Амуре (да, Комсомольск). И все это делали люди голодные, раздетые, замученные, в условиях беспредельного произвола охраны и угроз бесконечного срока со стороны власти. Ведь в 1947 году, когда заканчивались десятилетние сроки многих тысяч осужденных в 1937 году, их всех вызывали в спецчасть и объявляли этим страдальцам, что их освобождение по решению правительства откладывается — до особого распоряжения. И они были освобождены только после хрущевской амнистии в 1956 году.

Уже давно ведутся дискуссии о том, было ли рентабельным строительство крупных объектов руками заключенных. Большинство участников считает, что такое строительство было нерентабельным и что лагеря, в общем, создавались не для решения хозяйственных задач, а исключительно карательных целях, для уничтожения специально предназначенных для этого слоев общества, способных помешать успешному строительству социализма.