Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2

• Название: Трагедия казачества. Война и судьбы-2
• Автор: Николай Тимофеев
• Издательство: Невинномыск
• Жанр: О войне
• Год: 2003

В настоящем сборнике показаны судьбы участников Русского Освободительного Движения, существовавшего в годы Второй Мировой войны.

Читатель, увлекающийся историей, познакомится с рядом неизвестных или до сих пор замалчиваемых сведений об участии в войне на стороне национал-социалистической Германии русских и казачьих формирований, а также о причинах побудивших подсоветских людей выступить с оружием в руках на борьбу с большевизмом.

Составители: Н.С. Тимофеев, С Д. Бобров.

---

— Саня!

— Не отговаривайте. Дело мое решенное. Прощайте и не поминайте лихом. Жаль, что коротка была наша дружба, а, вижу, могла бы быть крепкой…

Узкая рука нашла мою и крепко сжала. Ни дрожания губ, ни слезинки. Саня рывком прижалась к моей груди и, оттолкнувшись, быстро сбежала по ступенькам и вышла на улицу, по которой крепкий ветер мел пыль…

* * *

В Вольфсберг мы добрались только к четырем часам дня. Путь был трудным для машины. Несколько раз останавливались и толкали ее в гору. На пути не встретили ни одной заставы, ни одного патруля, только при переезде через мост, горбом выпятившийся над узкой и быстрой речушкой, нас остановили англичане. Тут же мы были арестованы и под конвоем отправлены в комендатуру на главной площади.

Началась странная игра. Сопровождавший нас капрал передал нас какому-то сержанту. Сержант отвел в комнату, где сидел молодой лейтенант. Тот, выслушав его доклад, отвел нас в следующую комнату, где сидели два капитана, оба говорившие по-немецки. Нас сразу же взяли и оборот. Был произведен легкий обыск. Ощупали карманы, ища оружия, и провели тщательно руками по штанинам брюк до самой щиколотки. Затем нас развели в разные стороны комнаты и поставили друг к другу спинами — лицом вплотную к стене. Начался допрос. Вскоре, убедившись, что Борис не говорит по-немецки, его оставили в покое. Меня же спрашивали, кто мы, куда и откуда едем, откуда у нас бензин, и какая цель нашего пути. Я дала им свой пропуск, написанный майором Г. и подписанный им и английским сержантом в Тигринге, а также и тот знаменитый документ, который получила в Лиенце. Цель поездки? Поиски нашей главной части и растерянных семей солдат и офицеров.

— Никаких других?

— Никаких.

— Вы в этом уверены?

— Странный вопрос!

После короткого совещания, офицеры приказали нам следовать за ними. На улице Бориса сразу же отпустили и сказали, что он может ехать обратно в часть, меня же повели через площадь в большое здание ратуши. Я не успела сказать ни слова Червинскому, даже махнуть ему рукой.

Поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Тут же, на первых шагах встретились, вернее, почти столкнулись с двумя советскими офицерами. Они козырнули англичанам и прошли мимо.

Коридор был очень длинным и, по всей вероятности, опоясывал все здание. Мы проходили мимо множества дверей с разными табличками и надписями. Завернули за угол. Еще несколько дверей, и англичане задержали шаг перед одной из них. На ней стояла надпись: «Офицер для связи. Репатриационная миссия СССР».

У меня подкосились ноги — но мы прошли мимо нее и вошли в соседнюю. За письменным столом сидел белокурый офицер с длинной, типично англо-саксонской физиономией.

Он встал и, оставив меня одну, вышел в другую комнату с моими сопровождающими. Вернувшись, привел с собой писаря. Предложил мне сесть, протянул коробку с папиросами, даже кружку чая, стынувшую у него на столе.

Начался второй допрос. Меня поражала его схема. Капитан усиленно спрашивал, не встречалась ли я с советскими офицерами, и если да, то при каких обстоятельствах. Он говорил на академически чистом немецком языке, но с английским акцентом. Все его фразы были вычурно формулированы. Каждый мой ответ точно и дословно записывался писарем через копировальную бумагу в трех копиях. Некоторые вопросы повторялись несколько раз, но ставились в разбивку: выход из Любляны, переход через Драву нашей части; день сдачи в плен; день ухода в Тигринг. Совсем «незначительные» вопросы, вроде: шел ли дождь в тот день, когда мы пришли на Виктринг? Затем опять возвращались к Любляне, к моему образованию, последнему месту жительства в Белграде. Все это шло очень быстрым темпом. У меня не было времени на раздумывание. Видно было, что, как профессиональный следователь или контрразведчик, капитан старался поймать меня на лжи. Несколько раз он переспросил меня, не хочу ли я вернуться на родину и не желаю ли, чтобы на допросе присутствовал его сосед по комнате, советский офицер. Ужас, появившейся у меня на лице, вызвал у него не только улыбку, но просто громкий смех. Мне смешно не было.

Затем капитан положил передо мной карту Каринтии и попросил показать, где находится Тигринг, и каким путем мы ехали из Альтхофена в Вольфсберг. Наконец, он встал, забрал запись допроса и вышел. Вернулся очень быстро, с конвертом в руке, и предложил следовать за ним. Опять длинный путь по коридору, спуск по лестнице.

Вышли на улицу. Перед самым домом стоял мой «Тришка», и у руля сидел Борис, кусая ногти. Я была тронута: не бежал, не бросил. Остался ждать, чтобы узнать о моей судьбе.

Капитан приказал мне сесть в наш «фольксваген», к которому подъехал джип с двумя сержантами. У одного из них был автомат. Капитан передал им конверт, а нам приказал следовать за их машиной и не пробовать бежать. Джип рванул вперед, и мы двинулись за ним.

Путь был коротким. Выехав из города и переехав мост с заставой, мы быстро промчались каких-нибудь два километра по шоссе, идущему между пахотными полями и редкими домиками, и вскоре подъехали к какому-то очень большому лагерю, окруженному высоким деревянным забором с вышками, на которых стояли английские часовые у пулеметов и больших рефлекторов. Верх забора был густо заплетен колючей проволокой, глубокий ров, отделявший его от шоссе, тоже был сплошь забросан ее ржавыми клубками. Перед широкими воротами парные часовые. Над воротами доска с надписью: «Internment Camp 373».

Уже смеркалось, когда мы въехали во двор. Налево и направо стояли бараки. За ними — еще одни ворота и еще один огромный двор, вернее, целый городок, с рядом серых, однообразных деревянных бараков. Перед воротами опять часовые. За ними — пусто, серо, пыльно, угрюмо и мертво. Ни души.

Нас встретил молоденький капрал. Он принял нас от сопровождавших и сказал, что мы должны здесь заночевать, так как после захода солнца запрещается передвижение по дорогам. Помещение он нам дать не может, и, если мы «ничего не имеем против», то можем спать в машине. Джип уехал, и мы остались сидеть в «Тришке», со смутно-неприязненным чувством рассматривая казавшийся пустым лагерь.

Из английских бараков в первом дворе выходили солдаты. Они шли с котелками в небольшой домик и возвращались с дымящейся едой. Только тут я вспомнила, что мы не ели целый день, но ощущения голода не было.

Зажглись огни в окнах. Произошла смена часовых. Одна группа ушла за вторые ворота, и вскоре вернулась смена, за которой бежало несколько собак-ищеек.

Было уже темно, когда маленький капрал вынес нам плитку шоколада и две пачки папирос и пожелал нам спокойной ночи.

Сна не было. Я сидела в машине, а Борис свернулся на земле, набросив на себя плащ-палатку.

Мои мысли были далеко, хотя, казалось бы, нужно было думать сегодня и о том, что нас ожидало завтра. С темного покрова неба иногда падали звезды. Невольно улыбаясь, я старалась «загадать» что-то очень хорошее, очень радостное. Мне и в голову не приходило, что с этим лагерем, на воротах которого стояла надпись «Интернмент Кэмп 373», меня крепко свяжет судьба, что верный и преданный Борис окажется тем камешком, который, выскользнув из-под моей ноги, вызовет обвал на избранном мной пути…

В молчании, мы курили папиросу за папиросой. Борис только изредка тяжело вздыхал и про себя говорил: — Нннн-да! Попали!..

Мне не хотелось отвечать на эти слова. Мы, действительно, попали, и усталый мозг не мог разобраться в этой проблеме.

Когда начал сереть рассвет, стало холодно и сыро. Туман тряпками прикрыл безобразие бараков, почти совсем прильнув к земле.

Часов около шести утра из барака вышел молодой незнакомый офицер. Он сказал, что мы можем ехать, но прямо в Тигринг, не задерживаясь и не сворачивая с пути: так приказал приславший нас сюда на ночевку капитан Кинг из Вольфсберга. Он предупредил, что через два часа он позвонит сержанту в Тигринг, и, если нас там не окажется, нас будут искать, как беглецов.

— Нам не хватит бензина!

— Ничего. До Фелькермаркта — это городок по дороге — хватит. Там обратитесь в комендатуру, и вам дадут. Я позвоню коменданту. Вот вам конверт.

Он передал тот конверт без адреса, который везли сопровождавшие нас до лагеря сержанты.

— Что с ним делать? Кому передать?

— Вашему старшему офицеру.

Остывший за ночь мотор «Тришки» не хотел заводиться. Борис нервничал. У него дрожали руки. Ему так хотелось скорее вырваться из этого жуткого лагеря! А в нем просыпалась жизнь. На дороге появились какие-то люди. Они, в тон всей обстановке, были одеты в серое и громко на ходу стучали деревянными сабо. На длинных палках, положенных на плечи, они несли котлы, от которых шел пар.

— Кто они? — буркнул Борис, бросая на них осторожный взгляд.

Через месяц я точно узнала ответ на этот вопрос. Выезжая, мы еще раз бросили взгляд на надпись над воротами: «Internment Camp 373» а внизу, крупно: Wolfsberg.