Владимир Архангельский - Фрунзе

• Название: Фрунзе
• Автор: Владимир Архангельский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

В книге рассказывается о жизни и деятельности Михаила Васильевича Фрунзе — революционера, советского государственного и военного деятеля, одного из наиболее крупных военачальников Красной Армии во время Гражданской войны, военного теоретика.

---

Эти казаки воспользовались тем, что Фрунзе обрушил все свои главные силы против армии Ханжина в районе Уфы, перешли в наступление и подняли восстание в тылу Южной группы, чтобы вернуть Оренбург.

Их яростные атаки на осажденный город не имели успеха: вооруженные рабочие и очень малый гарнизон, рассылая в Москву и в Самару призывы о помощи, кое-как выдержали осаду. Положение было ужасное: беляки стояли в трех-четырех верстах от городских окраин, почти два месяца беспрерывно атаковали конными отрядами, били по центру из орудий. Голод, истощение, тиф — они помогали белым. Но как писал Фрунзе в одном из приказов, «вооруженные рабочие доказали, что здоровый подъем духа, воодушевленный идейной борьбой, может не уступать порою вековому искусству казаков владеть шашкой и ружьем…».

Умело воспользовался Фрунзе и авиацией: с самолетов снежным вихрем падали сотни и тысячи листовок над каждым скоплением белых конников. И они тайком от офицеров жадно приобщались к большевистской правде. И страшно становилось им от известий, что Колчак одной ногой уже в могиле, а Красная Армия гонит его по Сибири в хвост и в гриву. И оставил он оренбургских рубак на произвол судьбы. А ведь им скоро капут в безводных пустынных степях Киргизии. И не вернуться им к своим куреням, над которыми уже реет знамя новой жизни. Но и радостно было узнать, что ждет их полное прощение, если они вернутся с повинной. И можно стать «красным казаком», чтоб никакой Колчак или Деникин не осквернял земли Оренбургского края; и можно три недели до зачисления в красную часть побыть дома, да еще и получить за коня, отобранного для нужд Красной Армии, 6000 рублей да за каждый седельный убор — по одной тысяче. А если перевалило за сорок годов, то и вовсе можно остаться в семье, на поруках у станичного общества.

И чем дальше уходили казаки от своих куреней под натиском войск Фрунзе, тем острее работала их растревоженная мысль. И они сначала единицами или кучками, а затем целыми эскадронами и полками начали сдаваться в плен.

13 сентября 1919 года у станции Мугоджарские горы соединились войска, шедшие навстречу из Актюбинска и Оренбурга. Путь на Ташкент был пробит!..

В Оренбург приехал «всероссийский староста» Михаил Иванович Калинин с агитпоездом «Октябрьская Революция». Он привез подарки героическим защитникам города. Потом вместе с Фрунзе обошел части, направляющиеся на передовые позиции, и наградил группу отличившихся воинов орденами Красного Знамени.

— Я вам в тот раз вручил орден наспех, Михаил Васильевич. Приходите нынче в вагон, хоть почаевничаем по русскому обычаю, Калинин дружески протянул руку.

До сих пор встречались они только в спешной деловой обстановке: на партийных и советских съездах, на пленумах ЦК. Фрунзе с уважением относился к старшему товарищу, и Калинин выделял его среди военных. Но почему-то из их встреч не возникла молниеносно та близость, что связывала его со Свердловым. Конечно, Яков Михайлович лучше знал Фрунзе. В цепкой памяти его Михаил Васильевич надежно ассоциировался с удивительным Арсением, и часто он сам искал встреч с ним.

Но и Фрунзе увидал «всероссийского старосту» в ином ракурсе сегодня утром, когда был созван митинг пленных казаков. Вчерашние колчаковцы не скрывали удивления:

— Гляди-ка, простой мужик, а — верховная власть?! Значит, проспали мы что-то, пока держались за черного адмирала!

Нет, не проспали, а покрыли себя позором, потому что подняли руку против многострадального великого русского народа!

Калинин так и начал говорить с ними: по-мужицки, сплеча; и пересыпал свою речь словами крепкими, солеными, когда корил их и ругал за измену рабоче-крестьянской власти.

— Почему вы, мужики, кинулись с ружьем, с пикой, с шашкой на мужика и на рабочего в красноармейской гимнастерке? Они царя скинули, генералов его, помещиков и буржуев, а вы, значит, за нового царя и за всю его шатию-братию?

— Не, не! — густо прокатился гул по площади.

— Вот вам и «не»!.. Рабочие и крестьяне создали государство трудящихся, и я перед вами — представитель их власти: тверской мужик и питерский пролетарий. Какой же я вам враг? Или — к примеру — командующий товарищ Фрунзе. Какой он вам враг, коли царь дважды подводил его к виселице? И я вам точно скажу: ослепила вас ненависть кулацкая. Значит, сидит у вас под личиной мироед, если Колчак так легко поймал на крючок, пустив слух по округе, что красные порушат казацкое хозяйство и отберут землю. А вот такой думки не было: велик и могуч победивший русский народ, и богатств в руках его не счесть, и зачем ему зариться на вашу землю, коли земли этой теперь столько, что и за сотню лет всю ее не засеешь? И такой вы мысли не допускали, что английский купец не из милости дает вам деньги и пулеметы, чтоб убивать своих братьев по крови, по классу. Нет, он посылает эти пулеметы, чтоб вас, дураков, связать крепкой цепью, а — за вами — нас: всю коренную Россию!..

Потом он откровенно говорил, как трудно сейчас жить рабочему и крестьянину в голоде и в холоде и как они геройски отбиваются от страшной своры империалистов.

— Но нет уже такой силы, чтобы убить революционный дух в русском народа, хотя борьба отчаянная и момент острый. Вот вы и думайте, за кем идти: не время лузгать семечки у плетня. Если решите, что место ваше рядом с нами, то приходите с открытым сердцем. Двинемся на контру вместе, и мы примем вас как товарищи!..

Да, никто не говорил так с казаками: начистоту, без окрика и без угрозы, давал понять, что не враги они, а слепое оружие в руках злобной белогвардейщины.

И одним духом заявили они о своем желании в краткой резолюции митинга: «Мы до сего времени были обмануты царскими старыми слугами, которые силой гнали многих из нас в свою разбойничью шайку. Мы клянемся перед всем честным трудовым народом Советской России, перед лицом высшего представителя трудовой рабоче-крестьянской власти председателя ВЦИК товарища Калинина, что отныне с оружием в руках пойдем… со всеми рабочими и крестьянами против богачей и кровопийц мира…»

Калинин был так же прост и в своем салоне и встретил Михаила Васильевича непринужденно, с доброй улыбкой. И — хлебосольно.

— Будем как дома. Вагон мой — дом мой, почти как у вас. Четвертый раз кочую по фронтам, и все неделями да месяцами. Вот уж никогда не думал, что придется так коротать дни на колесах.

Он заметно устал за долгий день: смотр войскам, митинг; да еще два завода, где он долго напутствовал рабочих, как важно для страны немедленно пустить в ход станки. Скинул сапоги, пиджак и остался в синей косоворотке с белыми пуговицами, как мастеровой в кругу семьи в свят день, когда можно хоть на миг забыть о тяжелой работе. И пригласил гостя к самовару. И достал из походного поставца бутылку «смирновской».

— Вожу на случай простуды, Михаил Васильевич. Бывшему мастеровому хорошо помогает, да и командарму, надо полагать, не во вред. А сегодня обычай нарушу: надо отметить ваш орден чин чином!

— Есть и еще добрый повод, Михаил Иванович!

— Это какой же?

— Стокгольм! Год 1906-й!

— Погоди, погоди! — Калинин нацепил очки и пристально поглядел на Фрунзе, мучительно напрягая память. — Постой, постой, не говори, сам вспомню! Ты же тогда мальчик был, а?

— Ага! Моложе меня не было.

— Бог мой, Арсеньев? От ивановских ткачей?

— Он самый!

— Ну, товарищ Арсений, вот это день у нас! Да как же я тебя вдруг-то не признал?

— Годы, Михаил Иванович! Оставили они много тяжелых следов. Да и бородища, нарочно не стригу перед Ташкентом, там ее старики уважают. И потом — как вы могли подумать, что организатор мирных ткачей станет водить полки Красной Армии?

Стали вспоминать, как ехали на съезд. И Калинин, давясь смехом, рассказал, как он крепко спорил с меньшевиком в каюте, когда пароход сел на мель. Пожалуй, они бы и не заметили в споре этой аварии. Но помог… чемодан.

— Мой чемодан, понимаешь, мой! Книжки там и новая пара ботинок для заграничной экипировки. Вот он и поставил точку в споре: свалился от толчка с полки и этому меньшевику — тяп по лысине! Как говорится, не взял словом, так доконал чемоданом. Спорщик тот схватился обеими руками за голову и пулей вылетел на палубу. Мой верх!..

Так и пошло: и смешное вспомнили и грустное. Где да как. И что было. И что стало. И про деникинщину, что чумой навалилась на голодную страну, и про недобитого Колчака, и про Среднюю Азию с хлопком и с нефтью; и про то, сколько годов уйдет, чтоб поднять порушенное хозяйство — заводское и крестьянское. И только под самый конец вспомнили про орден. И допили под него, что осталось на донышке.

— Трудно дается все, Михаил Васильевич. И с орденом было мороки вдосталь. Покойный Яков Михайлович как-то сказал Ильичу: «Нельзя быть организованному государству без орденского устава! И уже много героев, которых надо награждать за революционную доблесть!» — и Ильич одобрил идею. И Свердлов год назад — шестнадцатого сентября — подписал декрет ВЦИК: «Знаком отличия устанавливается орден Красного Знамени с изображением на нем Красного Знамени развернутого, свернутого или усеченного по форме треугольника»… Насчет знамени все ему было ясно, а как это будет выглядеть, никто толком не знал. Ни крест, ни звезда, а знамя — чтоб горело над сердцем как символ пролетарской отваги… Создали комиссию — провести конкурс среди художников и одобрить лучшее их предложение. Был я в ней да еще Виктор Ногин и Авель Енукидзе. Натащили нам орденов со всего света — из царских кладовых. Мы их и так вертели и эдак, но все не то. А главное — и конкурс проводить некогда: уже много появилось достойных для награды товарищей. Да и художники с осьмушки плохого хлеба живо не сработают. Выручил Виктор Павлович Ногин: «Я, — говорит, — нашел нужного человека — товарища Лопашова. И он присоветовал мне двух Денисовых — отца и сына. Оба они художники, а сын еще и гравер и сейчас работает в Наркомпросе у Луначарского». Ногин с ними встретился. Отец лежал больной. Согласился сделать рисунок сын — Владимир Васильевич. Быстро он набросал шесть эскизов — с пушками, винтовками, шашками и пятиконечными звездами на фоне алого знамени. Остановились на этом варианте, что у тебя. Но Яков Михайлович ни серебра, ни золота не дал, приказал делать из латуни. Фирма братьев Бовзей, что поставляет нам красноармейские звездочки на фуражки, отштамповала штук полтораста. Глядим: и бедно очень, и велики ордена, и отделка низкопробная. Передали заказ в Питер, на Монетный двор. И Владимир Ильич сделал замечание: «Надо бы из серебра, с позолотой!» Ну и начали награждать. Сегодня уже вторая сотня идет. Начали же с Блюхера, первый орден у него…