Жак Эргон - Повседневная жизнь этрусков

• Название: Повседневная жизнь этрусков
• Автор: Жак Эргон
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03251-4

Этруски — один из самых загадочных народов древности, чья высокоразвитая цивилизация процветала в Италии в VIII–III веках до н. э. Происхождение этрусков до сих пор неясно, их письменность не расшифрована, но ученым известно многое о их истории, религии и обычаях. Впитав многое из наследия греческой культуры, они в свою очередь оказали большое влияние на становление Древнего Рима, подчинившего впоследствии этрусские города-государства. В наше время интерес к этрускам и их наследию непрерывно растет, порождая массу научных, популярных, а порой и откровенно фантастических трудов. На их фоне исследование выдающегося французского историка античности Жака Эргона (1903–1995) выделяется кропотливым сопоставлением археологических данных, памятников литературы и искусства с целью отображения всех сфер жизни этрусского общества. Обилие фактов делает книгу Ж. Эргона по-настоящему классическим трудом, полезным не только специалистам, но и всем, кто интересуется историей этрусков и Италии в целом.

---

Все изображения на этрусских урнах можно соотнести не только с греческими мифами, но и с их адаптациями в латинских трагедиях, от Ливия Андроника до Акция. Возникает вопрос: не были ли трагедии, послужившие для них сюжетами, произведениями не этрусской, а латинской драматургии, написанными с 250 по 100 год до н. э.? Очень трудно поверить, чтобы такие театральные постановки оказали на расстоянии столь тираническое влияние на простых ремесленников из Волатерры, так что есть все причины полагать, что скульпторы Этрурии были непосредственно знакомы с изображаемыми сюжетами, изложенными на их родном языке.

Персонажи греческих преданий на некоторых фресках и зеркалах чаще всего обозначены сильно искаженными именами{717}: Агамемнон становится Achmemrun или Achmenrun, Ахилл (по-гречески Ахиллес) — Achile или Achle; Клитемнестра — Clutumsta; Александр, то есть Парис, — Alechsantre, Elachsantre и даже Elcste; виночерпия богов Ганимеда почти невозможно узнать в Catmite — этот вариант даже проник в латинский язык, став Катамитом у Плавта{718}. Такие искажения можно объяснить тем, что греческие слова были заимствованы через диалекты, но в целом они согласуются с законами этрусской фонетики — синкопой, метатезой, придыханием, хорошо известными и досконально изученными по надписям. Некоторые особенности этрусского произношения даже сохранились за века в Тоскане: так, во Флоренции до сих пор говорят hasa вместо casa (дом).

Какой вывод можно из этого сделать? Художники, ставившие эти имена на зеркалах, вазах и фресках, не копировали их послушно, буква за буквой, с греческих образцов; они писали их так, как слышали, то есть имена Агамемнона, Ахиллеса, Клитемнестры, Александра и Ганимеда выходили из уст этрусков в виде Achmemrun, Achle, Klutumstra, Elcste, Catmite. Проще говоря, в Этрурии эти имена были на слуху, и это можно объяснить только декламацией стихов, эпоса и в особенности драмы.

Таким образом, этрусские трагедии, несомненно, существовали, по крайней мере, в III–II веках до н. э., параллельно с расцветом латинской трагедии, и в такую перспективу прекрасно вписывается драматург Воль-ний, упомянутый Варроном. Он говорит об этом неизвестном авторе в трактате «О латинском языке», в связи с названиями трех изначальных латинских племен (триб). «Изначально территория Рима была поделена на три области, откуда и произошли названия триб тициев, рамнов и луцеров. По Эннию, тиции назывались по имени Тита Тация, рамны — по имени Ромула, а луцеры, согласно Юнию, — по имени Лукумона, но Вольний, писавший трагедии на этрусском языке, объявил все эти слова этрусскими (sed omnia haec vocabula Tusca, ut Volnius, qui tragaedias Tuscae scripsit, dicebat)»{719}.

Ничего другого нам о Вольнии неизвестно: его имя — имевшее широкое распространение как родовое имя в форме Вельна или Велина в Волатеррах, Сиене, Клузии, Перузии и Болонье — ничего не говорит нам о его происхождении. Из текста Варрона вовсе не следует, что он, как Невий в конце III века до н. э., посвятил трагедию Ромулу и основанию Вечного города. Но Вольний был одновременно драматургом и ученым, подобно Акцию во второй половине II века до н. э., подкрепляя свой поэтический дар исследованиями в филологии. Акций полемизировал с Луцилием по поводу реформы орфографии Вольний, как указывает Марк Юний Гракхан — друг Гая Гракха и исследователь истории гражданского права, вмешался в дискуссию, ведшуюся со времен Энния, об этимологии названий трех римских племен. Все указывает на то, что он тоже жил во времена Гракхов или чуть позже и был принят в круг римской интеллигенции. Он делил свою жизнь между столицей и своей малой родиной, к которой был сильно привязан. Он настаивал на этрусском происхождении спорных названий, и современные филологи признают его правоту. Он очень гордился национальными традициями и, вероятно, написал свои этрусские трагедии из беззаветной преданности дорогому делу, находившемуся под угрозой: эти уже устаревающие ученые произведения, верно, исполняли на последних подмостках в Клузии и Волатеррах, раздувая in extremis угасающее пламя. Когда Варрон упоминает о факте: tragaedias Tuscas scripsit, это не значит, что кроме Вольния никто этим не занимался и что у него не было предшественников. Варрон просто хотел сказать: этот Вольний, бывавший среди нас, такой образованный человек, прекрасно знавший латынь и бывший, по сути, таким же римлянином, как все, сочинял трагедии на своем родном языке, очень сложном для понимания. Но мы-то можем быть уверены, что Вольний был последователем длинной череды поэтов, чьих имен мы никогда не узнаем, но чьи произведения нашли свое отражение на погребальных урнах, а стихи звучали в ушах ремесленников, наконец, чей трагический стиль определил собой этрусскую историографию, придав ей специфическую форму.

Историческая литература

Разумеется, у этрусков была историческая литература. Но и здесь мы сталкиваемся с не менее сложной проблемой, чем та, что связана с театром. Ибо она тоже полностью утрачена, и хотя ее существование подтверждается двумя надежными свидетельствами, сами тексты остались только в отрывочных переводах и, естественно, в искаженном виде, переработанные латинской историографией.

Два автора, упоминающие о ней, весьма достойны доверия. Прежде всего это Варрон, которого его друзья-гаруспики, Тарквитий или Цецина, познакомили с «Этрусской историей» (Tuscae historiae): там он обнаружил, среди прочего, целостную теорию о saecula, определяющих судьбу нации, — общее число веков, которое ей суждено прожить, разная продолжительность каждого из них, особые пророчества, знаменующие конец одного века и начало другого. Но Варрон знал, что эта «История» были написана в VIII веке по летоисчислению этрусков, что примерно соответствует II веку до н. э.{720}

Во-вторых, это император Клавдий, выдержки из исторического труда которого мы приводили выше, показав, что его знакомство с этрусскими реалиями почерпнуто из самых достоверных источников. Вспоминая в своей знаменитой речи, произнесенной в 48 году в Лугдунуме (Лионе), фрагменты которой записаны на бронзовой табличке, давнюю легенду о Сервии Туллии, он рассмотрел некоторые ее детали, сравнивая повествование латинских хронистов с изложением auctores Tusci (этрусских авторов){721}.

Эти этрусские авторы, на которых еще до Клавдия иногда ссылались, не называя имен, Веррий Флакк при Августе и Варрон при Цезаре, нам неизвестны, кроме одного — того самого Авла Цецины, переписывавшегося с Цицероном, знатока искусства гадания; если же это не он, то, должно быть, его отец, обучивший его этой науке. Во всяком случае, у нас есть небольшой фрагмент текста под именем Цецины, в котором Тархону, герою из Тарквиний, приписывается завоевание Паданской Этрурии. Перейдя с войском через Апеннины, он основал там первый город, названный Мантуей по имени этрусского бога подземного царства, а потом еще 11 других, тоже посвященных Мантусу; так в Цизальпинской Галлии появился союз двенадцати городов, как в Этрурии. Цецина добавлял, что Тархон освятил закладку городов согласно ритуалу и «учредил там год», то есть распределил праздники по календарю. Всего несколько строк, но они довольно четко определяют позицию историка, а настойчивость, с которой он подчеркивает не столько военный, сколько религиозный характер деятельности Тархона, тесно связывает их с духом Etrusca disciplina. Кроме того, видно, что Цецина написал свою историю на латыни, но по этрусским источникам{722}.

Безымянная «Этрусская история», о которой мы знаем благодаря Варрону, тоже, и даже в еще большей степени, относится к категории священной литературы. Варрон приводит из нее одну фразу на латыни: то ли все произведение целиком было переведено гаруспиком-билингвом, то ли ему перевели по личной просьбе только один отрывок об интересовавшей его эпохе. Но все говорит о том, что оригинальный текст был написан на этрусском языке, как и другие libri rituales.

Как нам сообщают, он относится ко II веку до н. э., где-то между 206 и 88 годами — границами VIII века по этрусскому летоисчислению. Это очень интересная подробность, подтверждающая параллельное развитие этрусской и латинской литератур внутри одной общей цивилизации. Второй век — это эпоха становления латинской историографии. Хронисты, вначале использовавшие греческий язык, поскольку это был язык культуры, ставший благодаря Геродоту и Тимею обязательным для исторической литературы, вскоре попытались выразить на родном языке всю важность исторического прошлого Рима, обращаясь к своим соотечественникам. Примечательно, что в это же время аналогичный процесс шел в Этрурии, породив собрание исторических трудов, в которых этрусский народ заявлял об осознании важности своей судьбы, пришедшем и к нему тоже, хотя немного запоздало. Публикация Tuscae historiae напоминает обработку и издание старых официальных римских хроник, известных под названием «Annales Maximi», около 123 года до н. э., в бытность Публия Муция Сцеволы (Сцеволы Авгура) верховным понтификом. Более того, поскольку римский сенат, как мы уже говорили, взялся возродить преподавание «этрусской дисциплины» в знатных этрусских семьях, вполне вероятно, что пробуждение интереса к истории объяснялось подобными мерами или внезапно зародившимся соперничеством народов: такой подход более соответствовал римскому темпераменту, нежели особому призванию этрусков.