Михаил Сухачёв - Небо для смелых

• Название: Небо для смелых
• Автор: Михаил Сухачёв
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Повесть рассказывает о жизни и боевой деятельности одного из первых генералов нашей страны, Герое Советского Союза генерал-лейтенанте авиации Евгении Саввиче Птухине.

---

— Знаешь, лучше я посижу здесь, а как посветлеет — пойду.

Женя, облокотясь на стол, уставился на керосиновую лампу. Однако через какую-то минуту уснул крепким мальчишечьим сном. Дневальный только на миг прикрыл веки.

Проснулись они оба одновременно, когда за окном было уже светло.

— Эх ты, «разбужу с рассветом», — передразнил Птухин дневального. — Сонная тетеря.

Часа три спустя на стоянке появился Татарченко.

— Товарищ командир, ваш самолет готов, — возбужденно доложил Женя подошедшему Татарченко.

— Да, да, я знаю. Весь отряд говорит, что ты его готовил с ночи, — улыбаясь, он обнял Птухина за плечи.

«Вот баба-трепуха», — мысленно ругал Женя дневального, пока летчик садился в кабину. Настроение испортилось…

— К запуску! — скомандовал из кабины Татарченко. — Есть к запуску! — Женя провернул несколько раз пропеллер, поставив его на компрессию.

— Контакт! — громко крикнул Женя и рванул со всей силой за нижнюю лопасть пропеллера.

Ему показалось, что Татарченко не ответил: «Есть контакт!» — и, замешкавшись, Женя не отскочил в сторону, как полагалось. Однако мотор чихнул, мелькнули лопасти, Женя почувствовал удар по плечу… упал.

Проворно вскочив на ноги, не обращая внимания на боль, Женя побежал держать стабилизатор, чтобы самолет не стал на нос, когда Татарченко увеличит обороты.

Мотор запустился с первого раза!

К вечеру плечо заныло, поднялась температура. Раздеваясь спать, Женя обнаружил, что оно здорово распухло. Стыдно было говорить об этом даже Пете. Пальцы двигались, рука с трудом, но поднималась, поэтому Женя решил, что обойдется.

Утром Татарченко привел всех военлетов на стоянку самолетов изучать технику. Женя возился с мотором.

— Зачем это мне надо изучать матчасть, — говорил, загораживаясь воротником от ветра, военлет Кравин. —

Пусть каждый изучает то, что ему полагается. Я ведь не говорю: «Изучай, Птухин, управление самолетом». Оно ему не нужно. Зато пусть Птухин знает мотор и прочие там технические тонкости. Правильно я говорю? — обратился он к стоящим мотористам и военлетам. Наступила тишина.

— А ты как думаешь, Птухин? — спросил Татарченко.

— Я хочу научиться управлять самолетом и стать военлетом. — Впервые Евгений при всех сказал о своих планах.

— Ну а потом, когда станешь военлетом, тоже будешь в железках копаться? — напирал Кравин.

— Конечно, буду! Что здесь плохого, если военлет знает, почему так, и не иначе работает его мотор.

— Постой, Женя! — вмешался Татарченко. — Ты что же, Кравин, потолкался в Каче [Город Кача, где находилась одна из летных школ России] возле офицерства и сам стал бароном. Белые ручки! Это ведь они так делили на белую кость — военлеты и летнабы [Летнаб — сокращенное «летчик-наблюдатель»] и черную кость — мотористы и все прочие. Ты сам-то, помнится мне, не из дворян, а спеси нахватался, как собака блох. А если сядешь там, где нет моториста, так и будешь ждать, когда тебе его привезут, чтобы запустил мотор вашему благородию. Да кому ты нужен такой, если не отличаешь карбюратор от помойного ведра. Лучше тогда вот их научить летать, — показал он на притихших мотористов, — так они и в тылу врага починят севший на вынужденную самолет и улетят. А ты не найдешь, да и не будешь искать отсоединившуюся тягу сектора газа. В лучшем случае сожжешь самолет и уйдешь, а может… Словом, иди с глаз моих, ваше благородие! Может, еще есть летающие князья, графы, архиепископы?

Вечером, как обычно, сидя на завалинке и выкуривая самокрутку, Пумпур спросил Женю, как он смотрит на вступление в РКП (б).

— Я бы с радостью, только вот по политике я не подготовлен…

— А комиссар Аниховский сказал, что ты и есть тот самый актив отряда, который достоин быть в партии.

Поздним мартовским вечером, после работы, в красном уголке избы-читальни собралась горстка коммунистов отрядной партячейки и тот актив, о котором вчера говорил Пумпур. В его числе были Женя Птухин, Петр Пумпур, Иван Пидгола, Василий Птухин.

Аниховский обстоятельно рассказал об обстановке в стране, активизации контрреволюции, о задачах коммунистов, после чего раздал анкеты. Ребята начали их заполнять.

Настроение у всех было приподнятое, каждый шутил в меру способностей, и, конечно, козлом отпущения был самый молодой из присутствующих — Женя.

— Имя, отчество, фамилия, год рождения, — начал Аниховский, — это ясно. Пишите четко, разборчиво… Какую партийно-политическую работу вы проводили в период с Февральской по Октябрьскую революцию.

— А подпольную кличку надо писать? — почти серьезно спросил Василий.

— Ну, если была, то, конечно, укажите.

— Все было. Пиши, Женька: Евгений Саввич Птухин по кличке Воробей, с октября по январь рвался в Красную Армию, для чего занялся подделкой собственных документов.

Женя не обижался. Он смеялся вместе со всеми. В шестнадцать лет его принимали в партию!

Сразу же после заседания партячейки Женя сел писать письмо Марии Яковлевне. Ему так хотелось, чтобы лицо мамы, узнавшей о его успехах, засветилось радостью. И еще потому, что молодой коммунист Евгений Птухин все-таки очень скучал по маме, о чем не решался признаться даже задушевному другу Пете Пумпуру.

Глава IV ЗАПАХ ПОРОХА

Да, обстановка в стране, которую охарактеризовал комиссар Григорий Аниховский при приеме в партию братьев Птухиных, была действительно сложной.

Попирая всякие традиции дипломатической этики, австро-германская военная делегация третий месяц торговалась на переговорах в Брест-Литовске, периодически прерывая их, давая время немецким войскам для очередных захватов новых территорий Советской России. Словно ржавчина разъедали страну спекуляция, бродяжничество, мародерство, бандитизм. Душил за горло затянувшийся голод. В зависимости от успехов интервенции периодически активизировалась контрреволюция.

Диверсии не миновали и тверскую авиагруппу.

Ранним мартовским утром городок был разбужен ружейной стрельбой и набатом пожарного колокола. На аэродроме горела ангар-палатка. К счастью, самолетов в ней не было. Словно театральная декорация, она вся занялась огнем, высоко взметнулись горящие клочья брезента. Еще десять минут, и тонкие жерди, как бы разом подрубленные, рухнули, взметнув яркий сноп искр.

Пожар потушили. Вспомнили о часовом, охранявшем ангар-палатку. В следах на снегу трудно было разобраться. Поиски привели к дощатому складу на краю аэродрома, где хранилось техническое имущество.

— Всем стоять на месте! — скомандовал Аниховский, когда увидел у стены, прямо под куском висящего рельса, предназначенного для подачи сигналов тревоги, лежащего лицом в снег красноармейца.

Осторожно обходя две пары следов на снегу, Аниховский, Татарченко, Комаровский и фельдшер приблизились к часовому. Повернули его на спину. Лоб и закрытые глаза были залиты загустевшей на холоде кровью. Картина жуткая.

— Насмерть, — едва слышно прошептал Татарченко. Фельдшер же приложил ухо к груди часового. Поднял руку, призывая людей не скрипеть снегом. — Жив! — не веря себе, воскликнул он. Осторожно сдвинув раненому шапку в поисках раны, фельдшер воскликнул: — Уши-то розовые! Шея белая, а уши розовые — значит, жив… Давайте быстрее носилки.

— Что скажете, комиссар? — обратился молчавший до сих пор Комаровский, когда они остались втроем.

— Дело ясное, вредительство!

— Нет, здесь сложнее. Смотрите на следы. Шаги часового большие, видимо, бежал. А тот, кто его ударил по голове, делал прыжки еще больше. Нет винтовки, она была в левой руке. Правой он, очевидно, бил в рельс, оповещая о пожаре. Видите, с левой стороны натоптано, видно, бандит освобождал винтовку из рук сбитого часового…

— Но палатка-то сгорела пустая? Значит, поджигал ее человек, не знавший, что самолетов там нет, — возразил Татарченко.

Они пошли по следу, оставленному бандитом, который вскоре, за сараем, по кратчайшему пути выходил на дорогу и там терялся.

К полудню выяснилось, что отсутствует военлет, бывший поручик Смидович. Вечером стало ясно, что он сбежал. Однако трудно было поверить, что этот тощий, постоянно тоскующий по отмененным офицерским привилегиям птенец последнего царского выпуска Гатчинской летной школы мог стать убийцей.

Каждый, кто узнавал эту новость, начинал с возражения: «Ну нет, этот опустившийся, невесть как попавший в авиацию хлюпик не мог напасть на человека».

Только работник ЧК, выслушавший многих, задумчиво возразил: «Почему не мог, мог, все зависело от того, кто, как и в какие условия его поставил».

Было принято решение усилить ночные караулы.

В первую же ночь добровольно вызвались нести пост Птухин и Пумпур. Жуткая утренняя картина постоянно возникала в сознании ребят, заставляла до предела напрягаться при каждом постороннем звуке. Не признаваясь друг другу, парни молча ходили рядом, до боли сжимая тяжеленные винтовки. Везде чудились посторонние звуки.