Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Уйди, Кеймир-джан, не показывай свою слабость... Уйди, они не стоят твоего мизинца...

Пальван не шелохнулся даже. Слова матери доносились до него, будто с того света, из-под земли. Как завороженный черным джином, как умалишенный смотрел он на гостей. Вот они причалили к берегу в разных местах. Тридцать киржимов заслонили все море от суши. Больше двухсот человек приплыли! А подарки какие невесте и ее родителям привезли! Ковры скатанные, тюки материи, платки шелковые и атласные, пуренджики бархатные. А сколько еще всякой-всячины в узлах и хурджунах!

Кеймир опустился на корточки, ноги у него подкосились. Сел он на песок перед кибиткой. Мутит в груди пальвана, слезы душат. А там шум веселый, свадебный. Кто же му-саибом у Кията? — подумал пальван и сразу увидел Махтум-Кули-хана. И еще горше стало Кемиру. Пальван богу молился на этого храброго человека, а он оказался другом Кията.

Махтум-Кули-хан, возглавляя свадебный кортеж, с помощниками своими впереди всех пошел к кибиткам Булата. Большая часть приезжих тотчас отстала. Люди стали рассаживаться вдоль берега прямо на песке. Другие остановились возле кибиток.

Махтум-Кули-хан, как распорядитель и мусаиб, с ним— йигит-эне (Йигит-эне — устроительница свадьбы от женской стороны) и люди с подарками. Йигит-эне сейчас наденет на Тувак новое свадебное платье — чыкыш, накинет на голову платок — башдон, а потом начнется...

Кеймир видел, как у кибитки, в которой сидела Тувак, началась борьба женщин. Приезжие рвались взглянуть на невесту, а свои — челекенские — не давали им пройти в кибитку...

Все шло по обычаю, по закону... Ничего нельзя было сделать, чтобы остановить свадьбу. Вот уже гости сидели длинными рядами, насыщались пловом и шурпой.

Сколько бы еще Кеймир смотрел на это пиршество? Наверное, до тех пор, пока не отплыли бы киржимы вместе с Тувак. Но вот он встал: увидел — в его сторону быстро идет Нязик-эдже. Пальван вскочил на ноги, метнулся за кибитку и затаился, тяжело дыша. Нязик вошла в кибитку и стала упрашивать мать пальвана, чтобы шли они вместе с сыном разделить радость хана. Старуха-мать только головой закивала и ничего не ответила. А Лейла, приткнувшись, сидела на корточках возле сундука и голову боялась поднять при виде ханской жены.

Нязик-эдже еще раз повторила приглашение. Выходя, увидела Кеймира. Остановилась, взглянула на него, вздохнула тяжело.

— Эх, пальван, пальван,— стала она журить его, будто он был всему виной.— Мы-то надеялись отдать тебе нашу Тувак, а ты... Эх, пальван...

— Нязик-эдже, да я же! — из горла Кеймира вырвались хриплые звуки. Он хотел рассказать все, как есть, но женщина его не слушала. Она быстро пошла на свое подворье, к гостям...

— Нязик! — позвал вслед Кеймир и вдруг затрясся в, гневном исступлений — Ух, проклятая рейятка... Если бы не ты, быть мне на месте Кията! — С этими словами он ворвался в кибитку, нагнулся и за косы поднял Лейлу. Следующим движением, будто кошку, сунул ее подмышку и выскочил из юрты.

Старуха-мать не сразу поняла — что он хочет с ней сделать. Сначала она удивилась его поступку, посидела, подумала. Прислушалась: думала бьет сын Лейлу, вымещает на ней свою злобу, свое горе, но вокруг было тихо. Старуха вышла наружу, огляделась, ища сына с пленницей и увидела: Кеймир быстро шагал с персиянкой к возвышенности. Мать поняла: должно случиться что-то страшное. Как старая орлица, бросив свое гнездо, понеслась она следом за разъяренным сыном.

— Аю, Кеймир, подожди! Остановись, сынок! — криком просила она.

Пальван не слышал и не оглядывался. Гнев обуял его.

На Чохраке, возле обрывистого берега, мать догнала его, вцепилась в полу халата:

— Стой! Ты чего задумал! Остановись сынок! — кричала и молила она.

Кеймир вырвал из ее рук полу халата, подбежал к обрыву и бросил девушку с высоты в кипящие волны...

— Собака, сын... Собака! — разнесся вопль матери... — Ой, люди!..

Это протрезвило пальвана. Жалкими большими глазами он вдруг взглянул на старуху, испуганно вскрикнул и прыгнул вниз головой в море...

Старая женщина, завывая и пританцовывая, металась над пропастью... Считанные секунды отделяли ее от того, потустороннего мира. В глазах у нее уже потемнело... Она упала на колени, слабость разлилась по всему телу... В это время в волнах показался Кеймир. Одной рукой он держал Лейлу, другой — ожесточенно греб к берегу...

Он принес опять ее в кибитку, положил на кошму. Ос-лабевшая Лейла постепенно приходила в себя. Мать оттолкнула Кеймира и стала снимать с нее кетени...

— Уйди... уйди,— выгнала она его наружу...

Кеймир вывалился из кибитки и с ленцой направился к берегу. Толпы челекенцев провожали киржимы. На одном из них уплывала Тувак.

Странное равнодушие навалилось на Кеймира. Ему теперь было абсолютно безразлично — кто куда плывет и зачем. Ему показалось, что Тувак он знал давно-давно, но все хорошее, связанное с ней, уже выветрилось из памяти.

Люди Булата искоса поглядывали на пальвана, как на человека, перенесшего тяжелую болезнь. Он понимал, о чем они думают и презрительно отворачивался. Понял Кеймир — тесно ему с ними. Тесно его двум кибиткам- в ряду Булат-хана. Пальван потоптался на берегу, проводил свадебные киржимы: паруса их словно растаяли в синей морской дали. Люди стали расходиться — всяк к своим делам. Кеймир тоже пошел. Сначала берегом, затем свернул и направился на восточный край острова...

На другой день с помощью друзей пальван разобрал обе свои кибитки, перевез на восточный берег и взгромоздил их в пятидесяти саженях от моря. Земля тут была лесистая: рос на ней саксаул и гребенчук. К леску примыкали голые черножелтые пустыри. По всем признакам в земле этой таилась нефть. Друзья пальвана боялись за него: как он прокормит себя, мать да еще пленницу. Раз ушел из ханского порядка, Булат больше не доверит ему торговые дела, не посадит на киржим. Кеймир тоже не знал — с чего ему начинать. Помнил только об одном: надо ковры, привезенные из аламана, продать или на муку променять.

Через несколько дней мать взяла один ковер, села на осла и поехала на юг острова, в порядок муллы Каиба. Кеймир остался с Лейлой. Она сидела во второй кибитке, сучила пряжу и не показывалась ему на глаза. Пленница боялась его больше чем джина. Кеймир понимал это и теперь, когда с него сошла буйная одурь, терзался совестью. Он и сам боялся смотреть ей в глаза, отворачивался. Но проходил час за часом, и пальван все больше настраивался на то, что надо обласкать персиянку. Ему хотелось доказать, что не такой он злой и грубый. Он думал — что бы ей подарить, но не находил ничего. Кроме ожерелья Лейлы, какое унес он из ее комнаты, у пальвана не было никакой безделушки. Сейчас он решил вернуть его девушке и хоть этим смягчить ее отчужденность к нему. Он зашел в кибитку, где сидела Лейла. Девушка вскочила на ноги и испуганно прижалась плечом к териму.

— Хей, Лейла, ты все еще боишься меня? Не бойся...— Кеймир широко улыбнулся, снял кушак и, развернув его, достал ожерелье. — Подойди сюда, — позвал он девушку...

При виде своего ожерелья Лейла вся преобразилась, глаза ее заблестели. Она несмело приблизилась к пальва-ну и, мельком взглянув ему в глаза, опустила голову. Кеймир неторопливо надел на шею девушки длинную нить искрящихся бусинок, приподнял подбородок девушки и ласково заглянул ей в глаза. Лейла улыбнулась. В больших черных глазах девушки заискрились слезинки. Кеймир поднял девушку на руки, прижал ее к своей могучей груди, опустился на колени и зашептал сладостные слова...

Мать вернулась к вечеру. Привезла чувал муки, каурмы и готового чурека. Ужинали все вместе. Впервые старуха, да и сам Кеймир видели Лейлу веселой. На щеках у нее горел румянец, а глаза сияли счастьем. Мать хорошо понимала, что в ее отсутствие произошло что-то важное: в кибитке поселился добрый джин. Старуха глядела на девушку, на довольного сына и говорила:

— Бог даст, отдадим ковры, возьмем с десяток овец, верблюда возьмем и будем жить не хуже других...

— А на чем же спать будем, если отдадим ковры? — удивилась Лейла.

— На кошмах, доченька... Если ковры оставим себе— без мяса, без хлеба будем.

— А может, ковры оставить, а вот это продать? — спросила Лейла и указала пальцем на свое ожерелье.

— Дитя ты, доченька, — сказала с покровительственной улыбкой старуха-мать. — Кому нужны эти стекляшки? Да и сколько за них дадут?

Лейла недоуменно взглянула на Кеймира. Тот пожал плечами, сказал:

— Ай, не мужское дело заниматься этим... Мне на женских украшениях не везет...

— Ожерелье твое — игрушка, доченька... Носи его, — стала успокаивать девушку старуха...

— Игрушка?!— воскликнула и улыбнулась Лейла. Тотчас она отыскала среди бусинок самую яркую — небесного цвета, с угловатыми боками — и сказала гордо: — Вот за этот бриллиант мой отец отдал отару овец и десять самых лучших коней из нашей конюшни. А вы говорите игрушка!