Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Спасибо, Евстафий Иваныч, спасибо! — искренне благодарил Муравьев, все еще не очень веря в радостную новость.

Толков на этот счет у встретившихся друзей было много. Говоря, они вовсе не замечали окружающих. Зобаир со своими домочадцами незаметно оставил гостей. А вскоре вышли из комнаты и Амулат-бек с Якши-Мамедом: слуга сообщил, что аварца ждет во дворце его кунак из Хунзаха.

Выйдя на воздух, Амулат увидел Заура и немало смутился. Бек никак не ожидал встретить его здесь. Придя в себя, Амулат спросил:

— Как ты узнал, Заур, что я приеду сюда?

— Как не узнать, Амулат-бек, — улыбнулся Заур.— Людей вокруг много, и каждый человек — это язык и уши.

— Ну, пойдем посидим, — неохотно пригласил Амулат джигита и попросил, чтобы подали чай.

— Ахмет-хан заболел, — тихонько и радостно сообщил Заур, входя в комнату и садясь на ковер.

— Да что ты? — глаза Амулата вспыхнули зелеными огоньками.

— Заболел, — подтвердил Заур. — Люди, как узнали, что ты появился в своих краях, сразу послали к тебе сказать об этом. Народ не примет эту толстозадую ханшу Паху-бике... Ты один — наследник Аварии.

Амулат, ошеломленный столь важной вестью, долго сидел молча, не зная, что ответить Зауру. Он знал, что рано или поздно получит управление Аварией с помощью русского командования. Но теперь у аманата все загорелось внутри: «А вдруг кто-нибудь другой займет престол?»

В комнату вошел Якши-Мамед. Гость, покраснев, покосился на него, а Амулат попросил:

— Якши-Мамед, погуляй немного один, я скоро приду. У нас тут небольшой семейный разговор.

Якши-Мамед тотчас вышел и направился в комнату, где сидели Муравьев и Верховский.

Амулат беседовал с посланником из Хунзаха довольно долго, Якши-Мамед устал ждать его. И надоело ему слушать разговор двух полковников, в котором он мало смыслил, да и не желал разбираться в непонятном. Только к вечеру уехал Заур из Буйнаков, и Амулат, радостный и трезожный, вновь вернулся к компании. На вопрос Якши-Мамеда: «Зачем приезжал Заур?» — он ответил уклончиво;

— Ай, родственник заболел. Помощи просит. Дал ему денег.

Поняв, что гость приезжал по другим, более важным делам, о которых бек умалчивает, Якши-Мамед не стал больше спрашивать о Зауре. Амулат сам заговорил о нем как о хорошем, преданном человеке и объявил Верховскому, что хочет взять к себе двух слуг, кормить которых и одевать будет на свой счет. Командир полка ответил, что подумает, и больше к этому разговору они не возвращались. Ночью спали здесь же, в комнате, выставив во дворе и у двери караульных. Чуть свет выехали из Буйнаков. Муравьев пообещал Верховскому, что не позднее как через месяц он закончит дела в тарковской крепости и отправится в Тифлис. Хотел было податься через Кизляр вдоль Кавказской линии и дальше по Военно-Грузинской дороге, но Евстафий Иванович рассоветовал:

— Через Дербент путь держи. Погостишь у меня, а потом через Шемаху. Глядишь, где-нибудь в тех местах с Алексеем Петровичем встретишься.

— Оно и верно, Евстафий Иваныч, — согласился Муравьев, и, распрощавшись, они поехали — каждый своей дорогой.

В Тарках с нетерпением поджидал своих хозяев Абдулла. К их приезду он приготовил плов и вскипятил чай. Наспех пообедав, Муравьев отправился в крепость. День был погожий: с севера дул сильный ветер, обещая принести снег. Полковник окончательно решил, что надо бросать все и ехать. Беспокоило лишь то, что крепость на зиму останется незаконченной. До буйнакской поездки он все время торопил солдат, и те вкладывали все силы, чтобы успеть до зимы поставить кровлю, но дело продвигалось медленно.

Взобравшись на вершину скалы и войдя в крепость, Муравьев нашел в ней человек десять солдат и несколько кумыков. Они сидели у костра и варили кашу. Заместителя — майора Износкова — здесь не было. С утра появившись, он ушел куда-то. Осмотрев крепость, Николай Николаевич убедился, что за последние двое суток работы не продвинулись, и удалился злой, заставив солдат тотчас приступить к работе.

А ночью пошел дождь: холодный, мелкий. К утру он перешел в снег, и днем вся тарковская гора и ее вершина с крепостью Бурной покрылась белым саваном. Несколько дней солдаты не выходили на стройку. Когда вновь пригрело солнце и снег подтаял, Муравьев нашел помещения залитыми водой. Крыша во многих местах протекала, цемент от внезапного похолодания дал трещины.

Вернувшись в гарнизон, Муравьев послал на розыски Износкова. Того отыскали у какой-то вдовы пьяным. Полковник наложил на майора домашний арест, велел закрыть его на замок и поставить у дверей часового. Тут же он отослал письмо Вельяминову-младшему о прекращении работ. Оба батальона были переведены в город, к морю.

Солдаты теперь трудились на разгрузке судов, а Муравьев ждал ответа из штаба. Наконец указание пришло — работы прекратить до весны. Николай Николаевич сдал командование вновь прибывшему в Тарки майору Асееву.

Первого декабря верхом на лошадях муравьевцы выехали из Тарков и подались на юг. «Наконец-то за спиной эта чертова крепость!» — с облегчением думал полковник и поторапливал туркмен. Заночевав в Буйнаках, затем в ауле Берекей, третьего декабря въехали в Дербент.

Широкий двор Куринского полка, казармы, плац, конюшни, склады — все здесь было точно таким же, как в Тарках, только солдат побольше. И опять сидели за вином и закуской. Но теперь уже не на ковре, а за столом. И подавали не аварцы, а денщики. Верховский не пригласил к себе в комнату Амулата. Якши-Мамед спросил о нем, и туркмена проводили к беку: он занимал три довольно приличные комнаты. И что больше всего удивило Якши-Мамеда: встретили его у порога трое — Амулат, Заур и Саид.

Аварцы обласкали Якши-Мамеда как родного брата, расспрашивали о новостях и о том, куда теперь направляется Муравьев. Амулат сожалеючи вздохнул, что, наверное, надолго придется расстаться, и принялся угощать гостя.

— Вижу, совсем обрусел ты, Якши-Мамед, — со вздохом сказал Амулат. — А ведь и сами русские говорят: голову не теряй. Будет плохо, Якши, если вы с отцом поставите над собой русских начальников.

— Ты что же, меня считаешь за святого, а себя — за последнего? — обиженно возразил Якши-Мамед. — Сам добиваешься власти через урусов, с ними ешь-пьешь, а меня беречь от них вздумал.

— Да, Якши-Мамед, я самый последний дурак, — согласился неожиданно Амулат. — Если б два года назад я на сдался в плен, то теперь бы правил всей Аварией.

Сейчас, чтобы занять мне этот трон, я должен оправдаться перед моим народом.

— А Верховский! Разве он не хочет, чтобы ты занял место в Хунзахе?

— Их трудно понять, Якши-Мамед, чего они котят. «Знаю, что они стремятся всех заставить на себя работать.

— Ты преувеличиваешь, Амулат, — не согласился Якши-Мамед.

Аварец смерил его насмешливым взглядом, придвинулся ближе и почти в лицо зашептал со страстным вызовом:

— Посмотри, что делается вокруг. Исмаил-хану дали чин генерала и все Шекинское ханство. Потом его отравили и сделали русскую область. Теперь а Нухе нет хана, есть городской голова. В Шемахе сидел Мустафа. Ему тоже платили, а потом сбросили: кое-как сумел убежать в Тавриз. В Баку был хан. Где он? В Дербенте был хан, вон в той крепости сидел. Где он? — Амулат указал рукой вверх, где над городом возвышалась дербентская крепость. — Где гянджинский хан? Где кубинский хан? А в это лето, говорят, они решили столкнуть карабахского хана. И если меня посадят в Хунхаве, то все равно через год-другой сбросят. И если ты получишь чин генерала, то это для того, чтобы помочь русским обосноваться на вашем берегу. Потом они и тебя сбросят.

— Вах, Амулат, неужели так будет? — усомнился Якши.

— Так будет, попомнишь мои слова. Пока не поздно, беги от них.

Якши-Мамед призадумался: Неужто Амулат говорит правду?» И не мог понять: «Почему же он сам не уходит от русских, ждет чего-то. Видно, не так уж плохи его деда. Да и угощает хорошо: шурпа, хинкали. И слуг завел. Нет, тут что-то не так».

Чистосердечное признание бека в своей беспомощности посеяли, однако, сомнение и недоверие у Якши-Мамеда. Он помрачнел и весь этот и последующие три дня, пока жили в Дербенте, ходил с опущенной головой. Мысленно он переносил кавказскую обстановку на свой берег и приходил к выводу: если сделаешься русским подданным и будешь помогать им во всем, то иомуды такого не простят. С помощью русских надо добиться, чтобы весь народ был сыт и одет, чтобы всем иомудам нравились урусы, только тогда и ты будешь всем по Душе. И Якши-Мамед после тяжких раздумий пришел к выводу: такого добиться можно. А если не получится, то уйти от урусов.

В день отъезда Амулат подарил на прощание Якши-Мамеду свою черную бурку. Якши-Мамед накинул на плечи аварца свой шелковый халат. Расстались с нескрываемой грустью: оба чувствовали, что вряд ли им удастся еще раз встретиться. Уже отстав от коляски, Амулат крикнул и помахал рукой: