Валентин Рыбин - Море согласия

• Название: Море согласия
• Автор: Валентин Рыбин
• Издательство: Магарыф
• Жанр: Историческая проза

Творчеству писателя Валентина Рыбина — автора поэтических сборников «Добрый вестник», «Синие горы», «Каджарская легенда», повести о пограничниках «Тайна лысого камня», — присуща приверженность к историческим темам.

История зарождения великой дружбы русского и туркменского народов с особой силой волнует писателя. Изучению ее В. Рыбин отдал немало творческих сил и энергии. Роман «Море согласия» — плод напряженного труда писателя. Он повествует о первых шагах сближения русских и туркмен, о тех драматических событиях, которые разыгрались у берегов Каспия полтора столетия назад.

---

— Ну и что?

— Положение у него незавидное. Жена беременна. А он не знает, когда получит разрешение на выезд.

— Пусть выезжает, больше он мне не нужен, — отозвался генерал. — -С купцом — дело путаное. Эту шельму голыми руками не возьмешь. Прямых улик в мошенничестве с покупкой Куры нет... А мукой займешься — глядишь ниточка к астраханскому губернатору приведет. Ну их к дьяволу,

— Позвольте, я передам ваше согласие Остолопову?

— Пусть зайдет, подпишу выезд.

А через несколько дней неожиданно — неприятность.

Муравьев проводил занятия с квартирмейстерами, когда штабист пригласил его к командующему. Войдя в светлый, с распахнутыми шторами кабинет, Николай Николаевич увидел на диване Верховского. Он сидел с опущенной головой. Ермолов, хмурясь, рассматривал бумаги и посасывал чубук. Командующий слышал, как зашел и доложил о себе Муравьев, но обратил на него свой взгляд не сразу — с некоторым промедлением, — будто боялся обидеть чем-то. Выговорил сердито: — Волконский отказал — и прибавил, помедлив: — И тебе, и Верховскому.

— Но отчего же, Алексей Петрович?

— Не знаю. Но мотивировка дельная. Вот читай.

Муравьев взял письмо из рук командующего, прочитал. Волконский сообщал, что, хлопоча о переводе на строевую службу Верховского, он заходил по сему поводу к государю. Тот отказал, заметив: «Пусть сперва подучится фронтовой службе на правах подчиненного, а тогда можно будет поручить ему полк». С письмом Муравьева по этому же вопросу Волконский идти к государю не решился.

— Что же теперь, Алексей Петрович? Неужто весь век сидеть в квартирмейстерах? — с обидой выговорил Муравьев.

— Нет, Николай Николаевич, не будешь сидеть в квартирмейстерах, — вздохнул командующий. — Примешь полк у Ладинского. Но не сейчас и не сразу. Лето проведешь на постройке крепостцы в Тарках.

— А Евстафий Иваныч как же?

— С ним мы договорились.

Верховский скучно улыбнулся:

— Остаюсь при Алексее Петровиче. Едем в Карабах.

Ермолов, почувствовав подавленность Верховского, одернул его строго:

— Не терплю кисейность, Евстафий... Сказано: при первой возможности получишь — значит, так и будет. Ступайте оба...

Перед отъездом Муравьев несколько дней провел в обществе своих друзей-вольнодумцев. Много было переговорено обо всем: о командующем и предстоящем вояже. Дважды в эти дни Николай Николаевич побывал в гостях у молодой четы Остолоповых. Грустная миловидная Люси с искренней заботливостью ухаживала за именитым гостем и очень сожалела и сокрушалась, что не может здесь, в казенном трактире, угостить его как следует: ничегошеньки под руками нет — ни осетринки, ни солений. Приглашала его навестить, как будет он в Воронеже, поместье Остолоповых и обещала, что Аполлон Федорович непременно сводит его на родник, где ходят пить лоси. Николаю Николаевичу легко было в обществе молодоженов. Вспоминая свое первое путешествие, он жалел, что тогда не распознал в этом моряке благородную душу. Поехать они сговорились вместе, при первой же возможности, причем все хлопоты по устройству карет Муравьев взял на себя.

Десятого мая отправились в путь.

Оказия в сотню разных повозок растянулась по каменистой дороге на полверсты. Впереди — отряд казаков с пушчонкой в упряжке, позади тоже казаки. Ямщики изредка подхлестывали лошадей, покрикивали привычно. По тропе, рядом с дорогой, пастухи гнали скот. Серая каменная пыль оседала на коляски, проникала через двери и оконца внутрь.

Места близ Тифлиса, однако, великолепные. В долине шумно несется Кура, склоны гор покрыты лесом и кустарником.

До Душета Муравьев ехал в седле. Целый отряд друзей и приятелей провожал его: Верховский, Воейков, Борорыкин. Чуть приотстав, гарцевали на конях Амулат-бек и Якши-Мамед. Снова они разлучались бог весть на какое время. В Мцхете, когда сделали привал и провожающие собрались в обратный путь, Амулат снял с головы круглую асечку, отдал ее Якши-Мамеду, а взамен взял его белую папаху:

— Посмотрим, какая из них первой слетит с головы! -дерзко захохотал он и обнял друга.

У Якши-Мамеда предательски заблестели глаза, так крепко привязался он к аварцу.

Муравьев прощался со своими друзьями в духане. Выпили грузинского вина, выкурили по трубке турецкого табаку, обнялись и... свитские поскакали в Тифлис, а Муравьев с Якши-Мамедом — к Душету, чтобы, опередив оказию, занять места для ночлега себе и чете Остолоповых.

КАВКАЗСКОЕ ЛЕТО

Так было каждый год: на зиму в кавказских горах жизнь замирала. Прекращались войны и набеги, уводили солдат в гарнизоны командиры рот и батальонов. Затухали работы на редутах и на строительстве новых крепостей. Возвращался на зимнюю квартиру в Тифлис командующий со своей свитой.

А с наступлением весны все опять оживало. Дороги на Владикавказ и Елисаветполь заполнялись отрядами казаков. Шли пехотинцы, тянулись обозы с переселенцами. Выезжал тс на кавказскую линию, то к южным границам командующий: осуществлял замыслы, родившиеся зимние непогожие вечера.

Это лето он решил посвятить обращению Карабаха в русскую область, назначив заранее князя Мадатова правителем Ширванского, Нухинского и Карабахского ханств.

Еще в феврале или марте Мадатоз отправился в Шушу с тщательно разработанным планом. Изобретательный князь решил и на этот раз разделаться с очередной своей жертвой без шумихи и особых хлопот. Благо было за что уцепиться. Мехти-Кули-хан Карабахский был человеком трусливым, много пил, развратничал, и все свои доходы — восемьдесят тысяч червонцев в год проматывал на наложниц и челядь, окружающую его. Пользуясь его слабостями, Мадатов давно уже терроризировал хана, грозя убрать с престола. Тщедушный Мехти, чтобы как-то удержаться у власти, льстил генералу и делал ему дорогие подарки, вплоть до обширных угодий и целых деревень. Но мало было новым владетелям Кавказа и этого. Изгнать хана и учредить новую русскую область — вот тот подарок, который бы пришелся по сердцу и Мадатозу, и государю императору.

Наученный на опыте ликвидации нухинского хана Исмаила, помня, что после свержения властелина появляются наследники, князь Мадатов продумал, как убрать с дороги молодого Джафар-Кули, который рассчитывал на власть в Карабахе. План был довольно сложным. Уезжая в Шушу, Мадатов не очень верил в него. И только Ермолов, дерзко хохоча, подбадривал: «Ничего, ничего, Валерьян, как задумали, так и сбудется».

Ермолов со своими свитскими выехал из Тифлиса в мае, когда от князя Мадатова пришла весть, что обстановка в ханстве более чем благополучная. К свите командующего присоединились Устимович и пожалованный в звание коллежского асессора Грибоедов. Генерал обоим обещал показать красоты земного рая: печальный замок Нухи и солнечные долины Ширвана, бесподобный город-крепость Фитдаг, прилепившийся на вершине горы, и древний городище Бердаа. Командующий, как мог, скрывал истинную цель своей поездки - знал, что его действия придутся кое-кому не по душе. Не лучше ли, если летний поход будет выглядеть красивой увеселительной прогулкой?

Дорогой через Кахетию, которая в мае цвела всеми прелестями, на какие щедра природа в этих краях, Ермолов то и дело показывал Грибоедову прелестные уголки, поляны, усыпанные маками и ромашками, развалины древних крепостей. Иногда кавалькада сворачивала с дороги, осматривала каменные стены и бойницы древних сооружений. Но на уме у Ермолова было совсем иное. Он с досадой думал: «Брать и обращать в свои порядки мы научились, но управлять — боже упаси... Бездари и плуты!»

В Нухинском дворце — великолепнейшей архитектурной жемчужине Кавказа, где Грибоедов восхищался мастерством зодчих, вовсе не думая о том, что плиты дворца окрашены кровью павших, — командующий принял решение перевести здешнего коменданта Старкова в Ширван.

— А что с Высоцким, ваше высокопревосходительство? На повышение стало быть? — полюбопытствовал Старков,

— Выси необъятны, майор, — с усмешкой отозвался генерал. — И все стремятся к всевышнему,

Командующий сбил с толку нухинского коменданта, а у господ свитских вызвал своим каламбуром угодливый смех.

Спустя несколько дней в Старой Шемахе, когда офицеры собирались на охоту и зашли к Ермолову, он любезно отказался:

— Нет, нет, увольте, господа. Поезжайте без меня.

Проводив их, командующий вызвал Высоцкого. Желтобровый офицер с морщинистым лицом вошел и остановился на пороге. Ермолов, не приглашая его сесть, сказал весело:

— Ну и задал же ты мне хлопот, комендант. На Мадатова клевещешь, тать. О каких-то трехстах дворах бормочешь?

— Простите, ваше превосходительство, но донос мой есть суть правды.

— Ну вот, пожалуйста, — засмеялся Ермолов, сухо поблескивая глазами. — Заговор налицо. Придется тебе, Высоцкий, сдать комендантство майору Старкову, - Ермолов посмотрел на тучного, с одутловатыми щеками Старкова, который сидел в кресле у окна. Тот вскочил и отчеканил хрипло: