Сьюзи Чарнас - «Если», 1998 № 01

• Название: «Если», 1998 № 01
• Автор: Сьюзи Чарнас
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1998
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журнал
Содержание:

Сьюзи МакКи Чарнас. СЛУШАЯ БРАМСА, рассказ

Александр Громов. СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА, рассказ

Билл Джонсон. ВЫПЬЕМ, ГОСПОДИН ПОСОЛ! рассказ

Алексей Васильев. БЛИЖЕ К ТЕЛУ!

Факты

Джеймс Типтри-младший. МИМОЛЕТНЫЙ ПРИВКУС БЫТИЯ, повесть

Литературный портрет

*Вл. Гаков. В ТЕНИ ЧУЖОЙ СУДЬБЫ

Факты

Джеффри Лэндис. БЕСКОНЕЧНЫЕ СОБЛАЗНЫ ЭНИГМЫ, повесть

Виктор Комаров. Наш главный собеседник

Фантариум ЗВЁЗДНЫЙ ПОРТ

ПРЯМОЙ РАЗГОВОР

*Кир Булычёв. Будем уважать друг друга

Евгений Харитонов. За великой стеной

КУРСОР

РЕЦЕНЗИИ

PERSONALIA

ВИДЕОДРОМ

*Адепты жанра

— Дмитрий Караваев. Светлые идеи рыцаря «черного юмора»

*Рецензии

*Герой экрана

— Станислав Ростоцкий. Черный ворон Голливуда

*Рейтинг

— Сергей Кудрявцев. Лидеры 1997. Самые кассовые фантастические фильмы

*Сериал

— Александр Алексеев. «Вавилон-5». Подготовка к пятому запуску

*Внимание, мотор!

— Евгений Зуенко. Компьютерные игры на экране

Премия читательских симпатий (лист для голосования)

_{Обложка Мура К. (Chris Moore).Иллюстрации О. Васильева, О. Дунаевой, А. Жабинского, А. Филиппова.}

---

Так Агафокл-младший стал рабом.

Весло было тяжелое, сырого невыдержанного дерева, со свинцом, залитым в рукоять. Оно было сработано наспех, как и скамья, на которой сидел Агафокл, как и вся трирема, где он стал гребцом-талами-том нижнего весельного ряда. В первый же час гребли он в кровь изодрал ладони о неошкуренную рукоять. Поднимаясь при замахе и с силой, как учили, бросая себя на скамью при каждом гребке, он к концу первого дня набил себе на заду саднящие мозоли. Обычных в таких случаях подушек, подкладываемых на скамью, рабам не полагалось. Агафокл заметил, что многие гребцы сняли с себя лохмотья и обмотали ими скамьи. Он без колебаний последовал их примеру.

Сто семьдесят голых гребцов — шестьдесят два транита верхнего ряда, пятьдесят четыре зевгита среднего ряда и столько же таламитов — дышали миазмами разлагающихся нечистот. Коротких цепей, воедино связывающих прикованных преступников с веслами, не снимали и ночью. Воры, убийцы, насильники, святотатцы, мрачные иудеи, задержавшиеся в Риме дольше, чем требовал эдикт о выселении, — все сгибались под тяжестью весла. Иногда, особенно на ходу триремы, через дыру весельной скалмы пробирался ветерок, приносящий облегчение. Пахло водой, но не морем.

— Эй, грек! — Вертлявый вор из Остии, сидящий позади Агафокла, дотянувшись, пнул его ногой в спину. — Видал? Кожи пожалели. — Он обвел рукой весельные дыры, отстоящие всего на локоть от воды.

Агафокл даже не огрызнулся в ответ на пинок. Дышал он с трудом, а спина, казалось, готова была переломиться. Который день трирему гоняли по всему Фукинскому озеру, заставляя приговоренных к смерти вертеть веслами в такт писклявой флейте авлета, по команде разом табанить или менять направление гребли. Провинившихся наказывали плетьми.

Кожаных манжет в весельных дырах и вправду не было. Стоит черпнуть бортом — и корабль пойдет ко дну.

— Слышь, грек? Я что говорю: транитов, пожалуй, раскуют, они для боя понадобятся. А нам с тобой тонуть. — Поскольку Агафокл не отвечал, остиец решил сменить аудиторию: — Эй, друид! Тебе говорю. Грек, толкни его! Что там будущее врет: потонем мы или нет?

Гребец, чья исполосованная спина маячила у Агафокла перед глазами, медленно обернулся. Это был седой старик, но еще крепкий и работавший веслом наравне со всеми. На свободе такой протянул бы лет до ста. Он и вправду был жрецом-друидом и однажды — сдуру, не иначе — обмолвился, что может видеть будущее мира. Рассказывал удивительные вещи. Будто бы повозки будут двигаться без лошадей, а корабли научатся летать. Какие-де государства исчезнут, а какие по-явятся. Когда же вор задал ему естественный вопрос о том, чем закончится данная конкретная навмахия для данной конкретной триремы, друид с глубочайшим презрением заявил, что мелкие подробности ближайшего будущего могут занимать только глупцов.

Словом, соседи Агафоклу достались неплохие.

Где-то на носу триремы свистела плеть и кто-то взвыл: боцман-гортатор — дебелый римлянин всаднического сословия, попавший под закон об оскорблении величия, — истово исполнял свои обязанности. В последние дни плеть ходила по спинам от случая к случаю: у новоявленных гребцов работа наладилась.

— Так как, друид? Потонем или нет?

— А ты спроси у него, — вдруг спокойно ответил старик, кивком указав на Агафокла. — Он знает.

Агафоклу отчего-то стало не по себе.

По многим признакам можно было догадаться, что день игр приближается. Посреди озера выравнивали сплошной ряд плотов, обозначая акваторию для предстоящего боя, на близлежащем холме спешно сколачивали амфитеатр, и в весельную дыру можно было разглядеть, как вблизи берега, на мелководье устанавливают громоздкую машину непонятного назначения. Теперь корабли учились ходить строем.

За день до навмахии палубную команду триремы усилили гладиаторами, а гребцам дали роздых. По кораблям пронесся слух, будто оставшиеся в живых будут помилованы особым эдиктом. Настроение гребцов заметно поднялось, а когда остиец вдобавок рассказал анекдот про ливийца в пустыне и закончил его коронным: «Подержи верблюда»3, — тут уже трирема загрохотала в сто семьдесят глоток. К вечеру пятьдесят боевых кораблей «родосского» и столько же «сицилийского» флотов вытянулись в две нити напротив амфитеатра. В восточной стороне неба, ясно видимая сквозь просмоленный борт, отливала золотом Счастливая Звезда. Казалось, она стала даже ярче, чем прежде.

Терпеть, терпеть до последнего предела! По пятьдесят раз в день Агафокл стискивал зубы, думая о Счастливой Звезде. Звезду нужно использовать в крайнем случае, на пороге Аида. Он же еще не придумал единственное, главное желание, такое, чтобы ничего лучшего уже не придумать за всю жизнь! Агафокл вполне ощущал свое бессилие. Вернуть назад свободу и достояние? Мало, ничтожно… Это он сможет и сам. Внушить людям отвращение к войнам и ристалищам? Опять не то: тогда его просто-напросто казнят на столбе как преступника. Дать всем, не разделяя ни царя, ни раба, мудрость Гераклита и Антисфена? Или создать идеальное государство, о котором мечтал Платон? И навсегда остаться рабом?..

Может быть, истребить без остатка всех римлян?

Кто-то молился на неизвестном языке. Ночью Агафокл слышал шепот наверху: кто-то кого-то подговаривал бежать во время сражения, уговорив или заставив кормчего прорвать носом триремы цепь плотов, — пусть потом ловят, всех не выловят… Прикованных гребцов это, естественно, не касалось. Шепот ширился, полз вдоль палубного настила. Разговоры стихли с рассветом, когда выяснилось, что плоты заняты отрядами гвардейской пехоты и даже конницы. На некоторых возвышались и камнеметы. В обреченной на заклание флотилии лишь глухой или глупый не знал, что дряхлые баллисты на палубах кораблей не способны метнуть камень или дротик дальше одной стадии. Среди палубных воинов-эпибатов, большинству которых предстояло пасть в бою, не было и лучников: распорядители игр страховались от случайностей.

К концу первой четверти дня все выходящие к озеру склоны холмов были густо усеяны народом. Один за другим корабли медленно-медленно и так тесно, что медный таран одного почти касался рулевого весла другого, проходили перед амфитеатром, и полуголые, в низких шлемах эпибаты на палубах хором выкрикивали обычное приветствие идущих на смерть. Холмы взрывались рукоплесканиями: не каждое поколение римлян добрый кесарь удостаивал зрелища такого размаха.

Агафокл так и не понял, из-за чего произошла заминка — только на кораблях вдруг разом взревели, а гортатор, римский гражданин всаднического сословия, неистово тряся брылями, заорал: «Табань!» — и, вытянув кого-то плетью, побежал наверх. В весельную дыру удалось разглядеть, как в амфитеатре тучный человек с капризными пухлыми губами вдруг задергал половиной лица, сбежал, расталкивая зрителей, с почетного места и, подобрав полы тоги, кривляясь и прихрамывая, заметался по берегу, крича и потрясая кулаками. Тут уже на корабли никто не смотрел. Хрупкий юноша с надменным лицом громко, напоказ, расхохотался.

— Сам, — сказал остиец, сплевывая в весельную дыру. — Серчает что-то. Говорят, дурак, каких свет не видел. А тот молодой — приемыш его, Нероном звать. Может, получше нынешнего будет, как думаешь?

Агафоклу было все равно. А друид почему-то поперхнулся и долго кашлял.

Потерпите еще, читатель. Наше правдивое повествование об Агафокле-младшем из Книда и о его Счастливой Звезде уже подходит к концу.

Историки достоверно сообщают, что кроткий кесарь некоторое время размышлял, не приказать ли расправиться огнем и мечом с висельниками, отчего-то возомнившими, будто им дарят жизнь без сражения. Историки сообщают также, что кроткий кесарь поборол свое раздражение и стерпел отсрочку, необходимую для восстановления порядка на воде. Поскольку историков никак не занимала такая мелочь, как гребец-таламит одной из трирем, мы должны сообщить: в ходе восстановления порядка Агафокл не пострадал.

Наконец два флота разошлись по сторонам огражденной акватории и выстроились в боевой порядок. Амфитеатр замер. Тритон, морское чудище, поднятое из воды машиной, накачиваемый мехами, хрипло взревел в золоченый буксин.

Навмахия началась.

Для гребца, да еще нижнего, сражение подобно грому без молнии. Взяв с места небывалый разгон, трирема не успела еще набрать полный ход, как свои и чужие корабли смешались в свалке. В трюме отрывисто пищала флейта. Не один Агафокл — все гребцы работали как сумасшедшие: возможно, от темпа гребли зависела жизнь. Когда на плечи опускалась плеть, Агафокл не чувствовал боли. Жить! Жить! Скользящий удар в нос корабля, крики, долгий скрежет тарана по сырым доскам… Хайе! Команда «поднять весла» — трирема, пройдя впритирку, обломала кому-то весельный ряд. «Левый борт — вперед, правый — табань!» — разворот. По палубе гулко грохнул камень. «Оба борта — вперед!» Агафокла едва не сбросило со скамьи, когда таранный удар триремы пришелся в борт «сицилийского» корабля. Затрещало дерево. «Оба — назад!» — корабль медленно, будто нехотя, вырвал таран из пробитого борта. С тонущего судна донеслись крики.