Сьюзи Чарнас - «Если», 1998 № 01

• Название: «Если», 1998 № 01
• Автор: Сьюзи Чарнас
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1998
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКАЕжемесячный журнал
Содержание:

Сьюзи МакКи Чарнас. СЛУШАЯ БРАМСА, рассказ

Александр Громов. СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА, рассказ

Билл Джонсон. ВЫПЬЕМ, ГОСПОДИН ПОСОЛ! рассказ

Алексей Васильев. БЛИЖЕ К ТЕЛУ!

Факты

Джеймс Типтри-младший. МИМОЛЕТНЫЙ ПРИВКУС БЫТИЯ, повесть

Литературный портрет

*Вл. Гаков. В ТЕНИ ЧУЖОЙ СУДЬБЫ

Факты

Джеффри Лэндис. БЕСКОНЕЧНЫЕ СОБЛАЗНЫ ЭНИГМЫ, повесть

Виктор Комаров. Наш главный собеседник

Фантариум ЗВЁЗДНЫЙ ПОРТ

ПРЯМОЙ РАЗГОВОР

*Кир Булычёв. Будем уважать друг друга

Евгений Харитонов. За великой стеной

КУРСОР

РЕЦЕНЗИИ

PERSONALIA

ВИДЕОДРОМ

*Адепты жанра

— Дмитрий Караваев. Светлые идеи рыцаря «черного юмора»

*Рецензии

*Герой экрана

— Станислав Ростоцкий. Черный ворон Голливуда

*Рейтинг

— Сергей Кудрявцев. Лидеры 1997. Самые кассовые фантастические фильмы

*Сериал

— Александр Алексеев. «Вавилон-5». Подготовка к пятому запуску

*Внимание, мотор!

— Евгений Зуенко. Компьютерные игры на экране

Премия читательских симпатий (лист для голосования)

_{Обложка Мура К. (Chris Moore).Иллюстрации О. Васильева, О. Дунаевой, А. Жабинского, А. Филиппова.}

---

Случилось это за три с половиной века до рождения Агафокла-младшего, когда земли Азии топтало войско победоносного Александра. Гремел Граник, пылал Тир и, как водится, вместе с македонской армией, а чаще — за ней, продвигались отряды греческих наемников.

Один из таких отрядов, подбираясь к Книду, встретил невдалеке от города неосторожного пастуха с овечьим стадом. Возблагодарив Зевса Олимпийского за щедрый дар, оголодавшие наемники накостыляли соотечественнику по шее до самых пяток и, бросив в кустах бесчувственное тело, устроили буйный пир. Когда пастух пришел в себя и обнаружил, что одна часть стада съедена, а другая угнана неведомо куда, первой его мыслью было удавиться без промедления. И он уже начал приводить в исполнение свое намерение, как вдруг с небес к нему спустился сам Гелиос. Его колесница стояла на огненном хвосте, и там, где хвост касался земли, горели кусты и деревья, превращаясь в пепел, а ручей в овраге выкипел весь. Когда же колесница встала на землю, из нее вышел бог в серебряном одеянии. Узнав имя пастуха и причину его несчастья, расспросив его о многом, что делается на Земле, и немало подивившись ответам, бог повелел так: пусть до первой твоей просьбы днем и ночью сияет на востоке звезда, видимая тебе одному. Проси у нее, что хочешь, однако не переусердствуй в желании ненужного тебе и твоим соплеменникам. Если же ты по неразумию, боязни или скромности воздержишься от просьбы, то знай: иные из твоих потомков, носящие, как и ты, имя Агафокл, смогут видеть эту звезду, и один из них — но лишь один! — сможет, назвав свое имя, попросить ее, о чем захочет. После этого звезда навсегда перестанет быть видимой. Так сказал бог и взвился в небо на колеснице с огненным хвостом. А пастух пошел в город.

Пастух не распорядился Счастливой Звездой сейчас же. Он оставил ее на черный день, запретив себе даже думать о ней в дни удачи. Ему везло в жизни, и сын его — разумеется, тоже Агафокл — был уже купцом…

— Не всякий ее видел, — вздыхал отец о несбывшемся. — Прадед твой видел, это точно. А вот для деда твоего она была закрыта — как и для меня…

— И она теперь… моя? — с замиранием сердца спросил Агафокл, в чьей голове с безумной скоростью мелькали идеи, одна заманчивее другой.

Молодости свойственна живость мысли, старости — глубина. Агафокл-старший щелкнул отпрыска по носу:

— Не желай богатства — ты имеешь его достаточно. Не желай власти — Звезда не поможет тебе ее удержать. Не желай смерти тем или иным людям — другие, которые их заменят, могут оказаться еще хуже. Не проси у Звезды того, чего можешь достичь сам, — сознание, что ты истратил Звезду на пустяки, замучает тебя к старости. Всегда помни, что Звезда исполнит лишь одну твою просьбу…

Эти слова, по требованию отца, Агафокл отныне должен был повторять ежедневно. Мало-помалу он перебрал в уме все мыслимые и немыслимые желания, явные и тайные, — и разочаровался. Стать великим, как Эпикур? Сделать Книд центром мира? Поставить в гавани колосс выше Родосского? Слишком просто. Отец прав: надо просить такое, на что способны не люди, а лишь боги, создавшие людей…

И без всякой Звезды жизнь полна удовольствий для того, кто молод. Агафокл не забывал о Счастливой Звезде, но и не торопился. Она ждала долго. Она подождет еще.

Вы не устали, читатель? Тогда я продолжу.

После смерти отца Агафоклу пришлось взять в свои руки торговое предприятие. Огорчения, как водится, пришли позже, подобно воспитанным соседям, запаздывающим на званую пирушку, но не так, чтобы хозяева начали волноваться.

За долги отца (Агафокл отказывался верить их размерам, пока римский судья не подтвердил права кредиторов) пришлось расстаться с двумя кораблями из трех. Скрепя сердце пришлось отдать часть портовых складов, но наибольшей тяжестью легла на сердце продажа дома на Меняльной улице. Однако ни за что на свете Агафокл не расстался бы с последним кораблем ради старого дома. Продав корабль, он рано или поздно потерял бы дом и все остальное. Корабль — счастье купца и его удача. Если богам будет угодно, Агафокл-младший за один год сумеет удвоить, а то и утроить свое достояние. Через год он купит новый корабль, быстроходный, построенный на фокейский манер, а через пять лет, если удача от него не отвернется, полностью вернет себе потерянное.

А на крайний случай у него есть Счастливая Звезда.

Для первого рейса из Книда нет лучшего времени, чем последняя четверть зимы, и лучшей гавани, чем Сиде, несмотря на ее киликийскую родословную. Каков бы ни был товар, его можно продать. Кроме того, Агафокл уже был здесь и знал перекочевавшую сюда делосскую присказку, которой в порту встречают судно: «Купец, разгружай корабль, твой товар уже продан!»

Так и вышло. Продав с фантастической быстротой груз вина, Агафокл, по совету кормчего Эвдама, закупил, помимо масла и тканей, три десятка колхидских рабов и, не польстившись на рынки Кипра, с выгодой сбыл товар в Александрии. Здесь он, опять-таки по совету многоопытного Эвдама, принял на борт шесть десятков черных нубийцев, немыслимо дорогих, но еще выше ценимых в Путеолах. Корабль мог бы вместить вдвое больше, учитывая и съестные припасы для месячного плавания. Хотелось взять египетских благовоний и финикийского пурпура, но скудные средства были исчерпаны, и Агафоклу оставалось лишь примириться с неполной выгодой. Матросы выражали недовольство: их деньги растаяли в александрийских кабаках в первую же ночь, а Агафокл задерживал жалованье.

Три дня отдыхали — ждали погоды. Агафокл ходил смотреть на громадный корабль, пришедший из Остии за зерном. Палуба его была длиною в двести считанных локтей, а четыре мачты несли столько парусов, что хватило бы на небольшую флотилию. У него, Агафокла, Тоже будет такой корабль. Не сейчас, конечно… Но уже в эту навигацию он вернется сюда снова и на этот раз возьмет полный груз.

Удача переменчива, как ветер по весне. На шестой день благополучного плаванья из-за скалистого островка, названия которого Агафокл так никогда и не узнал, хищно выскользнула узкая пентеконтера и, вспенив волны двадцатью пятью веслами каждого борта, ходко пошла на сближение. Первым упал Эвдам — стрела попала ему в горло. Лишившись кормчего, корабль беспомощно повернулся лагом к волне и заполоскал парусом. По заброшенным на борт веслам заскользили киликийцы. Бой кончился, едва начавшись: пираты изрубили сопротивлявшихся быстро и без большой суеты. Агафокл догадался вовремя бросить меч.

Еще не осознав всей глубины несчастья, он услышал названную предводителем пиратов сумму выкупа за себя. О корабле и грузе речь не шла. Заплетающимся языком Агафокл поклялся, что заплатит все до драхмы. Один из матросов тут же предал его, заявив, что в родимом Книде, где все знают Агафокла как бездельника и пустозвона, отныне не имеющего за душой ни гроша, никто не даст ему взаймы больше, чем стоит он сам, а стоит он, Зевс свидетель, немного. Предводитель пиратов, человек деловой и немногословный, усмехнулся в бороду, и таким образом судьба Агафокла была решена.

Пираты добавили Агафокла и матросов к шестидесяти мающимся в трюме нубийцам. Сидя в вонючем трюме, Агафокл думал о Счастливой Звезде. На сей раз искушение было отчаянным. Андраподисты, конечно, продадут его, и скорее всего, в Сиде… Боги! Звезда может выполнить одну просьбу. Он отнимет ее у своих детей и внуков, но разве избавление от рабства — не достойная цена за это? Да и какие дети и внуки в рабстве?

Он думал сутки, вторые. На третьи, когда он уже почти совсем решился навсегда уничтожить пиратство, смирившись с издержками в виде увеличения цен на рабов, что-то гулко ударило в борт. Спустя некоторое время в палубном настиле отвалился квадратный люк и просунувшаяся в него голова осведомилась на ломаном койне: «Эй, какой отброс тут ехать?»

Убитых и раненых киликийцев кидали за борт. Предводителя пиратов и кормчего сохранили для показательного распятия на ближайшем населенном берегу. Пиратам не повезло: в лапы римской облавы, жидкой цепью растянувшейся по всему восточному Средиземноморью, попадали лишь те, от кого окончательно отвернулась удача. Но дело свое римляне разумели не хуже пиратов.

Центурион, которому Агафокл заявил о своих правах на свободу и имущество, не дослушав, со смехом ответствовал, что вряд ли стоит переделывать то, что уже хорошо сделано. Краткий, но бурный диспут о правах повел лишь к тому, что строптивого раба протащили под килем и полузахлебнувшегося бросили в трюм. Наварх римской либурны, взявшей на абордаж пентеконтеру и заодно корабль Агафокла, не был расположен уменьшать свое достояние ради какого-то вылезшего из трюма чучела, вдобавок грека.

Так Агафокл-младший стал рабом.

Весло было тяжелое, сырого невыдержанного дерева, со свинцом, залитым в рукоять. Оно было сработано наспех, как и скамья, на которой сидел Агафокл, как и вся трирема, где он стал гребцом-талами-том нижнего весельного ряда. В первый же час гребли он в кровь изодрал ладони о неошкуренную рукоять. Поднимаясь при замахе и с силой, как учили, бросая себя на скамью при каждом гребке, он к концу первого дня набил себе на заду саднящие мозоли. Обычных в таких случаях подушек, подкладываемых на скамью, рабам не полагалось. Агафокл заметил, что многие гребцы сняли с себя лохмотья и обмотали ими скамьи. Он без колебаний последовал их примеру.