Филип Рот - Моя мужская правда

• Название: Моя мужская правда
• Автор: Филип Рот
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8370-0168-9

В центре остросюжетного романа — семейные отношения Питера и Морин Тернопол, молодого талантливого писателя и женщины, мечтающей быть его музой, но превращающейся а Немезиду. Их союз был основан на обмане и моральном шантаже, но длился он так долго, что даже после смерти Морин Питер все еще пытается — и тщетно — освободиться в вымышленном им мире…

---

— Надо держаться, что ж теперь поделаешь, — произнес я.

Мы сели рядышком на стулья стали ждать врача.

— У меня такое чувство, будто я вас давно знаю, — призналась Флосси.

— Неужели?

— Морин так живо рассказывала! Я словно переносилась вместе с ней в Италию — обедала с вами в Сиене, жила в крошечном пансионате во Флоренции…

— Во Флоренции?

— Ну да, напротив садов Боболи. Помните хозяйку, милую пожилую даму?

— Даму… Ах да, разумеется.

— А забавного котенка, у которого мордочка была испачкана соусом от спагетти?

— Про котенка как-то запамятовал.

— Ну что вы! Это же было в Риме, около фонтана.

— Нет, увы, не помню.

— Извините. Конечно, столько воды утекло… Вы, Питер, для Морин — все. Предмет гордости и восхищения. Она просто хвасталась вами. А попробуй кто слово — нет, не дурное, просто холодное — сказать про «Еврейского папу», тут уж она бросается, как свирепая львица на защиту детеныша.

— Вот оно как…

— Такой характер. Основное в нем — верность.

— Свирепая, — уточнил я, — верность.

— Точно сказано. Еще бы — писатель! Морин все жизненные события как бы опрокидывала на вас. На похоронах отца в Элмайре…

— Он умер? Я не знал.

— Два месяца назад. Инфаркт. Скончался в автобусе. Она думала сообщить вам, очень хотела, чтобы вы приехали, но боялась быть неправильно понятой. И в Элмайру с ней отправилась я. «Одна я не смогу, Флосси, проводи меня, пожалуйста». Морин считала своим долгом простить отца за все, что он сделал.

— А что он сделал?

— Это ее тайна. Я должна молчать.

— Он ведь работал ночным сторожем, верно? На какой-то фабрике…

— Когда Морин было двенадцать лет… — Флосси взяла меня за руку.

— Слушаю.

— Отец изнасиловал ее. Но она нашла в себе силы простить. Сама слышала, как Морин шептала слова прощения над могилой. Я тоже плакала. «Ты прощен, отец», — сказала она.

— Изнасиловал? Почему же Морин никогда не рассказывала мне об этом?

(А очень просто: вычитала душещипательную историю у Крафта-Эбинга[144]. Или в скандальной колонке «Санди таймс». Или в каком-нибудь романе. И обработала для исповедального повествования на психотерапевтической группе. Интересно же, трогательно и требует дружеской поддержки. Есть что обсудить.)

— Как же она могла вам рассказывать, — удивилась Флосси, — она вообще об этом молчала, пока не пришла к нам в группу. Боялась, что ужасный случай, став известным, еще больше унизит ее. Даже матери не говорила.

— Вы знакомы с ее матерью?

— Морин брала меня с собой, когда навещала мать. Два раза. Они целыми днями вспоминали прошлое. Морин прилагала массу усилий, пытаясь простить и ее.

— Мать тоже нуждалась в прощении?

— Ее не назовешь образцовой мамой, Питер. — Флосси дала понять, что обрывает тему, да и я не склонен был углубляться в тонкости отношений покойной жены с родителями. — Морин не хотела, чтобы вы знали о той детской истории. Мы в группе много работали, убеждая ее, что она не несет вину за кровосме — сительное происшествие. Морин, конечно, и сама это понимала, но… В некотором смысле — классический случай.

— Наверное.

— Я как раз убеждала ее открыться вам. Доказывала, что вы все поймете.

— Да, я бы понял.

— Она не должна умирать! С каким упорством она боролась со своим прошлым — ради будущего, ради выживания! С какой волей! Мы помогали ей по мере сил. В последний раз Морин вернулась из Элмайры сама не своя. Вот группа и решила устроить поездку в Пуэрто-Рико. Взбодрить согруппницу. Она ведь вообще-то веселая и прекрасно танцует, не мне вам говорить.

— Ах, танцует…

— Ни танцы не помогли, ни солнце, ни море. То есть сначала казалось, что помогли. И вдруг — срыв. Она у нас до чего ж гордая! Иногда, я думаю, даже слишком. И все принимала так близко к сердцу! Мы уговаривали ее: не принимай близко к сердцу, та девушка с конским хвостом — просто увлечение, с мужчинами бывает. А Морин каждый раз, как вы начнете умолять ее вновь соединиться в семье, сперва обрадуется, но потом говорит: нет, ему нельзя доверять. Тут, конечно, чувствуется влияние мистера Игена и его жены. Морин их во всем слушалась. А они оба ревностные католики. Вам не понять, Питер, вы ведь еврей, но католики совсем иначе относятся к супружеским обязанностям. Уж я-то знаю, сама выросла в такой семье. Мои родители тоже вас осудили бы. Они не видят, как сильно изменился мир, ничего не хотят видеть. Мы — люди другого поколения. Мы понимаем — трудно противостоять назойливым безнравственным кокеткам, которым вынь да положь, а что мужчина им в отцы годится, так это ничего особенного…

Ее спас приход врача.

Я уже знаю, доктор, что Морин умерла. Мне суждено остаток жизни провести за решеткой. Но жалеть не о чем: мир стал лучше.

Врач оценил свою весть как хорошую. Мистер Тернопол, в принципе, может повидать супругу. Она вне опасности и пришла в сознание, хотя и очень слаба; при посещении следует иметь в виду, что больная может не совсем адекватно реагировать. Вообще-то, сказал медик, миссис Тернопол сильно повезло: она запивала таблетки чистым виски, что вызвало обильную рвоту, освободившую организм от большей части снотворного; иначе летальный исход был бы неизбежен. Не волнуйтесь из-за кровоподтеков у нее на лице. (Кровоподтеки? Да откуда же?) Видимо, пациентка долгое время лежала, уткнувшись в матрац, вот некоторые сосудики и деформировались. Но и это к лучшему: лежи она лицом вверх, захлебнулась бы рвотной массой. На бедрах и ягодицах тоже есть гематомы. (Неужели?) Очевидно, в бессознательном состоянии миссис Тернопол перевернулась на спину и, покуда ее не обнаружили, находилась в таком положении. Появились синяки, но наладилось дыхание. Одним словом, сплошная удача.

Я мог спокойно жить дальше.

И Морин тоже.

— Кто, — спросил я врача, — ее нашел?

— Я, — ответила Флосси.

— Мы должны быть очень благодарны мисс Кэрнер, — слегка поклонился врач.

— Звонила ей, звонила, но никто не брал трубку. А вчера вечером она не пришла на групповое занятие. Я почувствовала неладное — Морин и раньше иногда пропускала группу, флейта там или что еще, — но я почувствовала: на этот раз нечто серьезное. Уж больно долго она пропадает. Ужас, как я волновалась. Сегодня утром попросила заменить меня на уроке математики, взяла такси — и к Морин. На стук никто не открыл, а уж когда я услышала Делию…

— Кого вы услышали?

— Делию, кошку. Она мяукала. Тогда я легла на пол: под дверью есть небольшая щель, я всегда говорила, что это небезопасно. И вот я легла, стала через щель подзывать Делию, кис-кис, и увидела руку, свешивающуюся с кровати, до самого ковра. Позвонила от соседей в полицию. Полицейские приехали, взломали дверь. А там — Морин в нижнем белье. Вот и все.

— Могу ли я увидеть жену немедленно? — обратился я к доктору; на самом деле в голове свербил вопрос к Флосси насчет содержания предсмертной записки, но мне удалось сдержаться.

— Полагаю, можете, — ответил врач, — только на несколько минут.

В затемненной комнате стояли шесть обтянутых по бокам сеткой кроватей. В одной из них лежала Морин. Глаза закрыты, к телу, накрытому простыней, тянутся трубки и провода от капельниц и каких-то приборов. Нос распух, словно после потасовки. Ничего себе «словно»!

Я молча рассматривал Морин. Потом сообразил, что не посоветовался со Шпильфогелем, ехать ли мне в больницу. Может быть, не стоило? Что я здесь делаю? Как это сказала Сьюзен: дрессировщица крикнула: «Ап!» — и песик прыгнул? Или это подростковая игра в геройство? Или не игра, а поступок, по зрелому размышлению совершаемый зрелым мужчиной? Но что тогда зрелый возраст, как не зыбучие пески?

Морин открыла глаза. С видимым напряжением сфокусировала взгляд на мне. Я перегнулся через сетку, приблизил лицо к распухшему носу и произнес со всей возможной убедительностью:

— Знаешь, где ты, Морин? Ты в аду. Теперь уже навечно.

— Недурно, — ответила она, и губы раздвинулись в косой улыбке. — Приятно встретить тебя в таком месте.

— Это ад, — повторил я (мне так хотелось, чтобы Морин поверила!), — и вот назначенная мука: до скончания веков видеть меня и слушать, какая ты лживая дрянь.

— Чем же преисподняя отличается от земного существования?

— Кажется, ты все-таки не умерла. — Мои ладони сжались в кулаки.

— О да. Так больно бывает только при жизни. Вся жизнь — непрестанная боль. — И она заплакала.

Придуриваешься, сука. Придуриваешься сейчас передо мной, как раньше перед Флосси Кэрнер, как перед своей дурацкой группой, как перед всеми без исключения. Давай, поплачь, а я плакать с тобой не буду!

Душа мужчины окаменела. Детство стало исходить из него градом слез, закапавших на простыню, покрывавшую тело жены.