Светлана Демидова - У каждого свое проклятье

• Название: У каждого свое проклятье
• Автор: Светлана Демидова
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3401-1

Замужество Марины было обречено с самого начала — они с Павлом Епифановым расстались сразу после свадьбы, потом снова сошлись, потом умер ребенок… И это оказалось лишь малой толикой тех несчастий, что одно за другим обрушивались на семейный клан Епифановых. Годы шли, а дела семьи становились все плачевнее. Павел начал тихо спиваться, а между Мариной и его младшим братом Алексеем вспыхнул страстный роман. Когда муж трагически погиб, она вышла замуж за Алексея, но и он ненадолго пережил брата. Тогда-то и вспомнились слова о каком-то проклятии, наложенном на семью почти восемьдесят лет назад. Марина решила найти корни этой истории и снять проклятие с семьи.

---

«Настоящие изумруды совсем другие, тяжелые, жаркие. Их тяжело носить, потому что они прокляты, а мой крестик легкий и прохладный».

«Кем же они прокляты, Танечка?» — спросил ее я.

«Как? Разве вы не знаете? — удивилась она. — Это же все знают! Отцом Захарием из села Окуловка. Разве вы с ним незнакомы?»

«Незнаком».

«О! Это очень легко устроить! Моя мама всегда просила отца вернуть отцу Захарию изумруды, так что она его очень хорошо знает! Вам стоит поговорить с мамой, и она непременно познакомит вас с ним!»

— Ну и?.. — только и смогла вымолвить Марина.

Отец Дмитрий печально улыбнулся:

— К тому времени уже не было в живых ни ее матери, ни отца.

— И это все, что вы узнали у Татьяны?

— Нет, не все. Я понял, что кроме ювелирных изделий в семейство Епифановых попали еще какие-то ценности. Похоже, церковные, потому что Татьяна еще упоминала чашу и блюдо отца Захария. Видимо, дискос и потир… ну, чашу и блюдо для причастия. Они чаще всего бывают сделаны из серебра, украшаются чеканными иконками.

Марина поймала себя на том, что чаша с блюдом для причастия ее почему-то здорово испугали. Ювелирные изделия — вещи светские. Украсть их, конечно, преступление, но не такое страшное, как вынести обрядовые предметы из церкви. Неужели кто-то из Епифановых оказался на такое способен?

— И… она… Татьяна… сказала, где находятся эти… ну… чаша с блюдом? — спросила Марина.

— Она сказала странную вещь, то есть… приговорку… вроде того, что вор у вора дубинку украл…

— Что значит «вроде того»? Что она на самом-то деле сказала?

— Танечка сказала: вор у вора цыпок украл, — ответил отец Дмитрий и развел в стороны руками. — Что еще за цыпки? Ума не приложу.

— Опять эти цыпки! — воскликнула Марина. — Когда мы с Сашей Толмачевым ездили к Пироговым, Мария Петровна, хозяйка, сказала, что эта бедняжка все время приговаривала про каких-то цыпок.

— Что же это за цыпки такие? Я, знаете, даже подумал, что, возможно, Танечка как-нибудь исказила слово, которого никогда не слышала, и приспособила к своему миропониманию. Она ведь с детства такая… всю жизнь провела в четырех стенах.

— Может быть, вы и правы, — согласилась Марина, надолго задумалась, а потом, очнувшись, сказала: — Нет, не могу вспомнить ни одного похожего слова…

— Вот и я не могу…

— Цыпки… цыпки… Может быть, цепки? В смысле — цепочки… цепи… золотые… Ведь речь идет о драгоценностях.

— Нет, — покачал красивой головой отец Дмитрий. — Танечка знала слова «цепочка», «цепь». Она их произносила, когда мы обсуждали ее крестик с зеленой стекляшкой. Но… знаете… мне кажется, что вы на верном пути…

— То есть?

— То есть надо вспомнить, как еще могут называть драгоценности, самоцветные камни или подделки… Ну… стразы… побрякушки… Это все не те слова… Есть другое слово… сленговое… жаргонное… Ну… как для денег — капуста… бабки… Как же… как же… Вертится на языке…

Отец Дмитрий встал со стула и заходил по своему неуютному полупустому жилищу, теребя черную с проседью бороду. Марина залюбовалась его грациозными движениями и даже думать забыла о Татьяниных цыпках. Священник вдруг остановился около окна, резко повернулся к Марине и воскликнул:

— Цацки! Вот! Не цыпки, а цацки! Домашняя девочка не могла знать такого слова! Телевизор она не смотрела, радио не слушала, книг не читала. Она могла только запоминать то, что слышала… и… искажать, если не понимала значения…

— Цацки… То есть вы думаете, что родители Татьяны при ней называли драгоценности цацками?

— Нет… Вряд ли… Дядя Ваня с тетей Лидой были образованными и интеллигентными людьми. Они не стали бы так говорить при дочери.

— Но ведь они все-таки что-то говорили о семейном проклятии! — не согласилась Марина. — От кого бы тогда Татьяна это узнала? Саша Толмачев утверждал, что она выкрикивала о проклятии, еще будучи дома, а не у Пироговых. А вам она даже фамилию назвала того, кто проклял.

— Я думаю, что Танечка случайно услышала разговор родителей. Иногда, знаете ли, не убережешься. Может быть, Толмачевы считали, что она спит или в забытьи… А может быть, Татьяна за дверью стояла и слушала. Она ведь была совершенно непредсказуема…

— Но… тогда получается, что про цацки она могла слышать только у Пироговых. Она ведь нигде больше не была?

— Не была. Поэтому я согласен с вами. Танечка могла слышать это жаргонное слово только у Пироговых, и это наводит на определенные размышления, — отозвался отец Дмитрий.

— На какие? — еле выдохнула Марина.

Отец Дмитрий помолчал немного, пощипал бороду и, вместо ответа, спросил:

— А вы видели домашний кинотеатр Пироговых?

— Видела, — кивнула Марина, — но их достаток вполне объясним… И вообще, они показались мне очень милыми людьми! Да и то, что они взялись ухаживать за душевнобольным человеком, говорит само за себя!

Последние слова она уже почти выкрикивала, потому что ей вдруг почему-то стало обидно за Пироговых, и в особенности за хлебосольную Марию Петровну.

— Честно говоря, Марина Евгеньевна, я за свою жизнь повидал уже стольких людей, которые милыми были только в первом приближении, — усмехнулся отец Дмитрий, — что эту «милость» давно уже не принимаю на веру.

— То есть вы хотите сказать, что Пироговы — воры, укравшие определенное количество цацек у Толмачевых, которые тоже приобрели их незаконным путем?

— Возможно, так оно и есть, хотя я, разумеется, утверждать этого не смею. Я могу утверждать только то, что эти пожилые люди живут, как принято говорить, не по средствам.

— Откуда вам знать их средства? — продолжала возмущаться Марина.

— Я уверен, что до того, как они взялись ухаживать за Татьяной, этих средств у них не было, — ответил отец Дмитрий.

— Почему вы так категоричны?

— Потому что, если бы деньги у них были, они не взяли бы к себе Танечку.

— А может быть, они устали от одиночества! Ведь собственных детей у них не было!

— Тогда завели бы кошек, собак, хомячков или приняли бы на житье какую-нибудь тихую старушку или… безобидного дауна. Татьяна периодически впадала в очень агрессивное состояние. С ней было непросто, а иногда даже страшно.

— Так вот за это им и платили родители Татьяны! Саша Толмачев сказал, что был удивлен грандиозностью суммы договора с Пироговыми!

— Не думаю, что дядя Ваня с тетей Лидой оставили Пироговым миллионы. А их домище с кирпичной оградой стоит больших денег. Кроме того, Танечке постоянно требовались очень дорогие лекарства, чтобы снимать это агрессивное состояние. Пару раз в месяц к ней приезжали врачи…

— А собственно, откуда вы, отец Дмитрий, это знаете, если были у Татьяны всего один раз?! — выпалила Марина, очень ловко (как ей показалось) прижав священника к стене.

— Да, я действительно виноват перед Танечкой, — согласился он. — Надо было ездить почаще. Но в тот свой приезд я долго разговаривал с Пироговыми на предмет ее содержания. Спрашивал, хватает ли средств, лекарств… ну и прочее…

— И что? Они у вас просили денег или лекарств?

— Нет, ничего не просили.

— Вот видите!

— Я вижу и то, что, кроме дома Пироговых, Татьяне негде было услышать слово «цацки».

— Но ведь вы… вполне можете ошибаться и насчет родителей Александра и Татьяны. Они тоже могли казаться милыми только в первом приближении, — не могла не съязвить Марина.

— Да, с драгоценностями дело явно нечисто, но… Словом, Толмачевы не вставляли в свою речь жаргонных слов! Это я могу утверждать, потому что, в отличие от Пироговых, знал дядю Ваню и тетю Лиду с детства.

— Но вы же давно их не видели! Они могли измениться!

— Скажите, Марина Евгеньевна, а вот вы могли бы сейчас измениться настолько, что вдруг начали бы, извините, по фене ботать?

— По… фене… что? — изумилась Марина.

Отец Дмитрий сочно рассмеялся:

— Ну то есть пользоваться жаргонными словечками…

— Я-то? Я… нет… Я даже сына, который у меня довольно трудный подросток, кроме как поросенком, никак и назвать-то не могу…

— Вот вам и ответ на ваш вопрос. Толмачевы не употребляли жаргонных слов.

— Но… но к Пироговым мог кто-нибудь прийти или приехать в гости и… употребить…

— Не исключено, конечно, хотя вряд ли Татьяна услышала бы разговор Пироговых с гостями.

— Почему?

— Потому что по условию договора она не должна встречаться с посторонними. Она чужих людей не выносила. Могла наброситься… Ее комната находилась в самой глубине дома и запиралась на ключ. А когда построили этот огромный домино, что вы видели, то Танечкины «покои» были аж на втором этаже.

— Тогда почему же вас пустили к Татьяне?

— Потому что я родственник, да и она меня узнала. Я сам удивился.

— Скажите… вы… — Марина вскинула на отца Дмитрия широко распахнутые глаза, — вы все-таки в чем-то подозреваете Пироговых?