Виктор Кельнер - 1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II

• Название: 1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II
• Автор: Виктор Кельнер
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991
• ISBN: 5-289-01024-6

Казнь народовольцами Александра II 1 марта 1881 г. стала поворотным моментом в истории российского освободительного движения и на многие десятилетия предопределила внутриполитическое развитие страны. Сегодня настала пора воссоздать целостную и объективную картину тех драматических событий. Попытка решить эту задачу и предпринята в настоящем сборнике.

Основу книги составляют воспоминания и документы народовольцев, свидетельства очевидцев, следственные, судебные и правительственные материалы, мемуары государственных деятелей, литературные портреты погибших и казненных революционеров. Сборник снабжен вступительной статьей.

---

1) По Невскому я встречу чрез 3–4 дня слежения Григория и прослежу за ним все, что возможно, записав сведения и представив по начальству.

2) Коновкин, после моего ареста перешедший на нелегальное положение, даст мне новую нить. Я его узнаю вскоре на Васильевском острову, куда он часто ходит.

3) Кондитерская Кочкурова, Андреева, Исаева и т. п. столкнет меня с Верой Филипповой, урожденной Фигнер, и по ней я могу наткнуться на многие конспиративные квартиры.

4) Прошу выпустить на свободу Евгения Александровича Дубровина, знакомого с Григорием [Г. П. Исаев. — Сост. ], Александром Ивановичем и др. революционерами.

5) Прошу не арестовать всех тех лиц, которых возможно арестовать теперь, если они только тем опасны, что нелегальны, напр[имер] Коновкин.

6) Постоянные прогулки и обеды в столовой на Казанской площади и у Тупицына, вечернее чаепитие в известных мне трактирах, а также слежение за квартирами общих знакомых наведут меня на столкновения с лицами, известными мне только по наружности, каких я имею около 10 человек. Одним словом, возможно лично мне в течение месяца — полутора открыть в С.-Петербурге большую часть заговора, в том числе наверное типографию и, пожалуй, две-три квартиры. Вы представьте себе то, что ведь я имею массу рабочих, с которыми совещается революционная интеллигенция. При этом я обязуюсь каждый день являться в ж[андармское] управление, но не в секретное, и заранее уславливаюсь, что содержание лучше получать каждый день.

Затем я знаю способы отправления газет, что, впрочем, значения не имеет, но важно то, что в начале мая отпечатается совсем брошюра для раскольников, которую повезет какой-то легальный человек, наружность которого описать затрудняюсь, потому что встретился всего один раз. Найти его можно иногда в кухмистерской Васильева, против Публичной библиотеки, и в читальне Черкесова, а также и в иных местах. Для упрочения этой связи прошу выпустить на свободу хорошего его знакомого, студента университета Иваницкого. Оба они для вас почти неинтересны, но я могу с вышеупомянутым человеком проехать в Москву, где есть какая-то Марья Ивановна и учительница Марья Александровна, к которой у меня ключ «лампада». Обе теперь, кажется, нелегальные, но стоят близко к Исполнительному комитету.

Фамилия учительницы — Дубровина. Адресный стол даст мне ее точное отчество. Сама по себе она незначительна и арестовать ее — значит самому обрезать нить, которую держишь в руках, но я думал уехать в Москву, и Желябов написал ей письмо, в котором неопределенно упомянул о мне, прося содействия: она должна передать мне шифрованную ключом «лампада» и за подписью «лампада» записку какой-то Марьи Ивановны, через которую мне можно завести солидные связи в качестве уже революционера; впрочем, это предоставляю на ваше усмотрение.

Далее я изменяю наружность и навсегда фамилию.

Я думаю, я представил достаточно основательный план фактической борьбы с террором, что только и мог сделать. Это единственная и последняя моя заслуга. Я думаю, мне два выхода или ½ года агентства у правительства (что тоже может кончиться смертью), а рассказать я ничего не могу, адресов никаких не знаю, разве могу оговорить моих бывших товарищей — студентов, но это им не повредит.

Видит Бог, что не смотрю я на агентство цинично. Я честно желаю его, надеясь загладить свое преступление. Я могу искренно сказать, что месяц заключения сформировал меня, нравственно поднял, и это нравственное развитие и совершенствование для меня возможнее теперь, чем прежде, когда я проникался гордостью и самомнением.

Пусть правительство предоставит мне возможность сделать все, что я могу, для совершенного уничтожения террора, и я честно исполню его желание, не осмеливаясь даже и думать о каких-либо условиях, кроме тех, которые бы способствовали в агентстве. Себя вполне предоставляю в распоряжение верховной власти и каждому ее решению с благоговением покорюсь.

Николай Рысаков.

Печатается по: 1 марта 1881 года, с. 305–310.

ПОКАЗАНИЯ И ЗАЯВЛЕНИЯ А. И. ЖЕЛЯБОВА

[1 марта]. <…> Признаю, что жил в последнее время по 1-й роте Измайловского полка, д. № 18, кв. 23, под именем Николая Ивановича Слотвинского, которого я совершенно не знаю и который не имел никакого отношения к пользованию дубликатом его документа. Говорю это в надежде, что правдивые во всех отношениях показания мои избавят судебную власть от необходимости принять по отношению к Слотвинскому несправедливые меры, а самого Слотвинского — от напрасных страданий. В показаниях своих от 27 февраля я признал себя членом партии «Народной воли», программа которой рекомендует как одну из форм активной борьбы уничтожение правителей. Согласно этой программе и в силу распоряжения Исполнительного комитета, я принимал известное участие в покушении под г. Александровском. Этим убеждениям я останусь верен и буду служить им до последнего моего издыхания. Для таковых предприятий у меня имелся динамит в коробках, найденных у меня на квартире при осмотре (протокола обыска я не читал и сужу о вещах, им обнаруженных, по словесной передаче г. прокурора). Но употреблен ли хранившийся у меня динамит на предприятие, результатом коего были сегодняшние события, — не знаю, так как арестован раньше. Могу только заявить, что предприятие это в духе программы партии и в этом смысле я разделяю его вполне.

Время цареубийства не было намечено заранее с точностью, так как обусловливалось образом жизни объекта нападения. Что касается зависимости времени совершения от общественного настроения и др. политических условий, то партия имеет на этот счет руки развязанными давно: нападение требовалось всеми сочувствующими освобождению страны, и упреки приходилось выслушивать лишь за промедление. Место действия находится еще в большой зависимости от привычек объекта; о нем (месте) в пятницу вечером (27 февраля) я мог бы сказать лишь одно — по пути его следования. Участниками предприятия могли быть лишь члены боевых дружин Исполнительного комитета; но кто именно участвовал в сегодняшнем деле, я не знаю, за исключением предъявленного мне Рысакова, известного мне за в высшей степени преданного революционному делу деятеля. Лично мое участие физическое не было лишь по причине ареста; нравственное участие полное. О метательных снарядах в идее знаю давно; с системами их также знаком; но какая система была пущена сегодня в дело, не знаю: это решение совета техников Исполнительного комитета, состоявшегося после моего ареста.

[Заявление А. И. Желябова]

Если новый Государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющею несправедливостью сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению. Андрей Желябов.

2 марта 1881 г.

Д[ом] предв[арительного] закл[ючения].

P. S. Меня беспокоит опасение, что правительство поставит внешнюю законность выше внутренней справедливости, украся корону нового монарха трупом юного героя лишь по недостатку формальных улик против меня, ветерана революции. Я протестую против такого исхода всеми силами души моей и требую для себя справедливости. Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две. Андрей Желябов.

[2 марта]. По поводу отношений своих к Рысакову заявляю, что согласен с его показаниями, т. е. познакомился с ним вследствие выраженного Рысаковым желания приступить к занятиям с рабочими; сблизившись с ним на этом деле и определив в нем способность к деятельности боевой, террористической, я повел с Рысаковым разговор о том, что рабочее дело станет прочно, лишь будучи охраняемо от шпионов чрез устранение последних. Оказалось, что Рысаков самостоятельно дошел до взглядов партии на этот предмет; признавая, что для таких дел нужна специальная боевая организация, оставалось предложить ему вступить в боевую рабочую дружину, что и было принято Рысаковым. Первое знакомство наше, если не ошибаюсь, относится к осени прошлого года. В декабре Рысаков был членом рабочей организации, а также «боевой рабочей дружины». Данная дружина, входя в состав боевых сил Исполнительного комитета, имела целью: 1) устранение шпионов, действующих в рабочей среде; 2) привлечение лучших рабочих к участию в подобных делах; 3) собирание определившихся лиц в группы для самостоятельного исполнения террористических предприятий, намеченных рабочей организацией; 4) группы эти должны быть готовы принять на себя инициативу инсуррекционного движения, которое партия считает почти неизбежной переходной ступенью в деятельности подготовительной ко всеобщей революции; 5) наконец, боевая дружина служит школой для выработки из себя характеров, способных к самопожертвованию в интересах общего дела. Рысаков заявил себя с первых шагов прекрасным агитатором среди рабочих. На мой взгляд, в нем были большие задатки спокойного, мужественного террориста. Все это вместе взятое выдвигало его как редкую нравственную силу. Когда нападение на Александра II было поставлено Исполнительным комитетом ближайшей практической задачей, приблизительно в конце января, был сделан вызов добровольцев из боевых комитетских дружин. В числе прочих рвался на это дело и Рысаков. Я, будучи ближайшим агентом Исполнительного комитета и в то же время членом дружины рабочей, рекомендовал Исполнительному комитету Рысакова с наилучшей стороны. Рысаков был зачислен в группу по данному предприятию. Мне было поручено Исполнительным комитетом действовать вместе с группой. Последовал ряд собраний для обсуждения плана нападения: места, времени, средств нападения, распределения сил и т. д. Вызванные из разных дружин, члены данной группы должны были ознакомиться между собой, сблизиться, возыметь доверие друг к другу. На это, впрочем, требовалось немного времени; больше времени уходило на ознакомление группы со средствами нападения, в частности с метательными снарядами. С этой целью на собрания являлся техник; он подробно разбирал разные системы снарядов; указывал все «за» и «против» каждой системы; знакомил с условиями пользования ими. На некоторых из таковых собраний был я; но на последнем не был; посему не знаю, на какой системе остановились в конце концов. Арест оторвал меня от этого дела. Таким образом, окончательный план (время, место, снаряды) и его исполнители были определены после меня и мне неизвестны. Остальных членов группы по данному предприятию я, само собою разумеется, не назову.