Стефан Дичев - Путь к Софии

• Название: Путь к Софии
• Автор: Стефан Дичев
• Издательство: София-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.

Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. 

---

На лице его было удивленное, смущенно-веселое выражение. Оно усиливалось выбивавшимся из-под фуражки русым вихром. В руках у Иванова была длинная «крымка» со взведенным курком

— Вы должны отвести нас к полковнику Сердюку! — крикнул, выйдя из себя, Климент.

— Я не знаю никакого полковника Сердюка, — сказал унтер-офицер. — Мы отведем вас, куда предписывает устав. А тебя мы и слушать не станем.

— Полковник Сердюк — это начальник вашей разведки! Поймите же наконец, что мы принесли исключительно важные сведения. Нам необходимо разыскать его как можно скорее...

— Ага! — понимающе закивал головой унтер-офицер. — Больно много ты знаешь, голубчик! Здорово придумал! Ну, ведите их, ребята! Берите свой мешок! Что ж — раз хочешь в разведку, ладно, будет тебе разведка, так и в уставе сказано... А после — к святому Петру! — холодно рассмеялся он.

Следом за ним захохотал и Моисеенко. А Иванов только сказал:

— Пойдем, что ли!

Не сводя с Климента своих больших девичьих глаз, он направил на него длинный штык с таким выражением, словно извинялся за то, что, если Климент не выполнит приказ, ему придется кольнуть его.

Климент вскинул на плечо мешок, подхватил под руку брата и зашагал вперед. Но идти теперь оказалось куда тяжелее. Они то и дело спотыкались и останавливались, так что некоторое время спустя Иванов испуганно сказал унтер-офицеру:

— Видит бог, господин унтер-офицер, второй-то ведь не может идти, хромает...

— Ты что? Шпиону помогать вздумал? — рявкнул унтер-офицер, шедший немного поодаль.

Когда Климент услышал эти слова унтера, на лице его появилась презрительно-горькая усмешка.

— Они нас приняли за шпионов, — шепнул он брату, который тихонько стонал и проклинал ту минуту, когда решил отправиться в путь. — Конечно, это настолько наивно, до такой степени необоснованно, что едва ли стоит тревожиться.

Пройдя еще шагов пятьсот, Климент, не в силах больше поддерживать опирающегося на его плечо брата, остановился, чтобы передохнуть. Моисеенко, не спросив разрешения у начальства, сам сказал:

— Погоди, я буду поддерживать его с другой стороны.

Унтер-офицер только поджал губы. Но когда они наконец оказались внизу, у подножия горы, и вышли на укатанную Арабаконакскую дорогу, он сам остановил первую обозную повозку, которая нагнала их. Усевшись в нее, они поехали дальше, все время вдоль реки.

«Поверили ли нам русские?» — думал Климент. Нет, они им не верят. Но, наверное, им самим не хотелось больше идти пешком. Правда, Климент хорошо знал русских: и во враге своем они скоро начинают видеть человека... «Нет, просто глупо тревожиться из-за этого недоразумения, — думал Климент, с волнением глядя на встречные артиллерийские части, тянувшиеся по дороге в направлении арабаконакских теснин. — Скоро все образуется, несомненно! Все это ерунда! А вот то, что происходит здесь, вокруг, — это действительно важно... Армия, которая ради нас пришла сюда, эти русские солдаты, которые ради нас мерзнут, страдают, умирают, не зная, что враг стягивает к перевалу вдвое больше сил и что в результате этого удвоятся их жертвы...»

Долина перед ними все расширялась. Повсюду виднелись дымки костров, точно такие же тонкие вьющиеся дымки, какими они виделись сверху. Но сейчас уже ясно различались большие и маленькие палатки, поставленные на утоптанном снегу, где правильными квадратами, где прямоугольниками, где кругами; и коновязи, и солдаты в строю или на отдыхе, целые роты и батальоны: пехотинцы, кавалеристы, артиллерия. Повсюду повозки, телеги. И огромные стога сена с нахлобученными снежными шапками и потому до этого времени незаметные.

Чем больше расширялась долина, тем ровнее становилась она, сливаясь дальше с Орханийской равниной, и тем больше пространство по обеим сторонам реки приобретало вид единого огромного военного лагеря. Встречались здесь, разумеется, и крестьяне и одетые по-городскому мужчины — кто в кожушках, кто в деревенских бурках, кто в шубах, но все только в шапках, ни единой фески не заметили здесь братья. Это было так удивительно, что они то и дело обменивались друг с другом взглядами и радостно улыбались, несмотря на всю сложность положения, в котором оказались.

Наконец повозка, проехав мост и свернув с главной дороги, прогромыхала по деревянному мостику и въехала в большое, раскинувшееся на холмах село, а когда они подъехали к другому мосту — тут повсюду текла вода, — остановилась. Солдаты начали соскакивать, надо было слезать и им. Унтер-офицер направился к ближайшей постройке, над большими воротами которой высился сеновал. Снаружи у ворот стоял часовой, он курил цигарку, притопывая то и дело ногами, потому что сапоги его были вконец разбиты.

— Их благородие тут? — спросил унтер-офицер.

Часовой вытащил изо рта цигарку, но притопывать не переставал.

— Тут много ихних благородий, — ответил он. — Вы к кому?

Унтер произнес какое-то имя, но Климент не расслышал его.

— Их нет, отправились на позицию... Есть у нас еще поручик, да и того сейчас на месте нет... По службе отлучился. Слава богу, все по службе! — сказал часовой и затянулся цигаркой.

Унтер-офицер в сердцах стукнул ладонью по рукояти сабли и зло выругался.

— А этих зачем доставили? Украли что? — полюбопытствовал часовой.

— Шпионы, брат!.. Таким пулю в лоб и только, да вот устав не позволяет! То есть требует расследования. Вот и приходится тащиться с ними... Что ж, отведу их в полк, — сказал унтер-офицер. — Как-никак мне за них Георгий полагается!

— Это уж как вам угодно, — пожав плечами, сказал часовой, но вдруг его словно осенило: — Да, а я ведь позабыл, в доме-то остался еще корнет Кареев. Так что ему их передать можно.

— Вот и хорошо. Отворяй!

Часовой открыл тяжелые ворота, и они вошли во двор, утоптанный, хотя и неровный, застроенный курятниками, свинарниками, конюшнями, — двор богатого крестьянина, о чем говорил и добротный дом, покрашенный в синий цвет.

Они подошли к дому. Оттуда высунулась повязанная платком старушка и тут же скрылась. Из распахнутых дверей конюшни разило навозом, слышались голоса, фырканье лошадей. А под навесом солдат в бескозырке, натянув на руку длинный офицерский сапог, чистил его ваксой и что-то мурлыкал себе под нос. Проходя мимо, унтер спросил солдата, где его благородие, и тот, продолжая напевать, указал сапогом на вход в подвальный этаж дома. Они подошли туда, остановились. Унтер-офицер в нерешительности откашлялся раз-другой и только тогда попросил разрешения войти. Из двери, пригибаясь, вышел молодой кавалерийский офицер в мундире с расстегнутым воротом, без головного убора. В руке у него была книга, которую он заложил пальцем в том месте, где читал.

— В чем дело? — рассеянно спросил он, и уже по тону было ясно, что его очень мало интересует ответ унтер-офицера.

Мысли его были, видимо, где-то очень далеко, может быть, там, где происходит действие книги, которую он читал, а может, еще дальше. На миг взгляд его, безразличный, незаинтересованный, остановился на Клименте. И тот обратил внимание на что-то странное, болезненно-раздвоенное в нем. «А не болен ли он? — подумал Климент. — Что это, апатия? Похоже, пошаливают нервы», — оценивающе рассматривал он молодого офицера не только по привычке, но и потому, что именно от этого корнета Кареева зависела теперь возможность получить свободу… Был Кареев не очень высокого роста, примерно тех же лет, что и Андреа, и такой же, как он, темноволосый, худощавый, с матово-бледным лицом. Казалось, взгляд его глубоко запавших глаз обращен внутрь; коротенькая бородка соединялась с бакенбардами, оттопыренные уши напоминали раскрытую раковину... Что можно от него ждать? Вряд ли он способен самостоятельно что-то решить. И снова, как и при первом взгляде, этот человек показался Клименту безучастным и каким-то странно раздвоенным.

А в это время унтер-офицер рапортовал:

— Шпионы, вашескородие! Захватил их западнее перевала, — и он назвал местность так, как она была обозначена на русских картах, и, разумеется, неверно.

— А, перебежчики! Были при них какие-нибудь материалы?

— Никак нет, ваше благородие! И вообще... Они следовали от турецкой линии.

— Значит, от турецкой линии? — озадаченно повторил Кареев, закрыв книгу. — Но в то же время вы называете место, которое находится в нескольких километрах к западу, как же так?

— Так точно, вы верно соблаговолили заметить, ваше благородие! Осмелюсь вам доложить, что один из них был в турецкой шинели. Офицерской! Своими глазами видел... Шинель тут, в мешке. Вот, соблаговолите поглядеть и на мундир его!

Упиваясь собственным рапортом, унтер-офицер подробно доложил, как Климент переодевался, как затем Моисеенко обшарил его карманы и обнаружил «вот это» — он показал пистолет, кинжал и бумажник, но не показал кошелька, содержимое которого, видимо, собирался разделить со своими товарищами.