Стефан Дичев - Путь к Софии

• Название: Путь к Софии
• Автор: Стефан Дичев
• Издательство: София-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.

Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. 

---

Во дворе Митрополии, обнесенном каменной стеной, несколько учеников — мальчиков и девочек — бегали друг за дружкой и кидались снежками. Пришли словно нарочно, чтобы попрощаться со своим учителем. Андреа не хотелось загонять их в мрачный барак. Он не счел нужным усаживать их сейчас за всеобщую историю или неправильные французские глаголы. Все равно они все позабудут, раз он уезжает. Печка, сложенная заботливым Тарапонтием, остывала; в бараке было холодней, чем на улице. Пускай играют и радуются первому снегу. Кто знает, что им принесет эта зима?

С кафедры, где он сидел в пальто, сняв только феску, Андреа слушал голоса детей. Он с ними расставался. Завтра он отправляется в путь, уезжает, но вернется ли? Освободители придут, обязательно придут. В этом Андреа уже не сомневался. Но придет ли сюда он сам? Доживет ли он до того часа? Он быстро встал, открыл шкаф и вынул оттуда несколько подклеенных карт. Развернул их. Стал сравнивать. Австрийская показалась ему наиболее подробной. Ее он и возьмет, да простит ему школьное попечительство и старый учитель, любезнейший Буботинов... Когда он вернется (тревожное предчувствие заставило его опять оговориться: если он вернется!), ученики будут учиться по другим картам... А что я принесу туда им, братушкам? Надо сегодня вечером попросить Климента пересказать мне все, что он сообщил Дяко... И потом некоторые цифры изменились. Число полков, например... одни прибывают, другие уходят... и артиллерийские части, наверное... Но постой, постой! А новые сведения... ведь мы столько узнали в последнее время, особенно тогда, на приеме...

— Господин учитель в классе, — услышал он звонкий голос Энки, самой шустрой своей ученицы.

«Я здесь, входи, — думал Андреа. — Навытяжку перед тобой не встану, хотя знаю, что ты это любишь. Я не в настроении...»

— Позвать его сюда? — раздался мальчишеский голос.

«Начальство не в духе! — решил Андреа. — Сердит, что в прошлый раз меня здесь не застал! Интересно, почему турки освободили и его? Верно, само слово “главный”, хотя бы это был всего лишь главный учитель, внушает этим скотам уважение...»

И вдруг бледность разлилась по лицу Андреа, он сам не заметил, как вскочил. Дверь отворилась, в барак вошла Неда. Мог ли он предположить, что она когда-нибудь здесь появится?

Она закрыла за собой дверь и остановилась в нерешительности. Щеки ее пылали, широко раскрытые глаза смотрели на Андреа, точнее, чуть в сторону, где кто-то из учеников написал этим утром на доске: «Le neige est blanc!»[21]. Она, видимо, делала над собой усилие, чтобы казаться спокойной и даже чуть надменной и все еще оскорбленной вчерашним разговором, но ей это не удавалось. Она, явившись сюда, чтобы доказать, теперь, наедине с ним, все больше путалась в мыслях и смущалась.

Но сколько очарования и прелести открыл Андреа в ее смущении! Столько душевной чистоты, о которой он не подозревал! Он привык видеть ее гордой и недоступной, а как ей пристало быть именно такой! На ней было короткое пальто ее любимого оливкового цвета, с золотистым, под цвет ее глаз, меховым воротником и муфтой и маленькая кокетливая шляпка, приколотая к волосам спереди, над самыми завитками. Андреа стоял не шевелясь на кафедре, смотрел на нее и не мог насмотреться — такой изящной, такой чистой она ему казалась, еще чудесней, чем вчера, когда он глядел на нее, не зная еще, что это она. Вчера... Разве они тогда не поссорились? Не расстались с враждебным чувством, наговорив друг другу резких слов? Разве он не бросил ей жестокое обвинение и не обидел ее? «Ничего не понимаю, — размышлял Андреа. — Если я ее обидел, зачем она тогда пришла? И уж если я ее обвинил в отступничестве и счел гордячкой, то почему я так волнуюсь сейчас? — И он весь в каком-то смятении, и радуясь, и робея, твердил про себя: — Это опять мираж!» Он хотел удержать его и знал, что это невозможно.

— Добрый день! — сказала Неда и пошла к нему между партами.

Он пошел ей навстречу. Она молча подала ему руку.

— Я удивлен, — заговорил он, пытаясь заглянуть ей в глаза.

— Мы ехали к господину Позитано и по дороге зашли сюда.

— Кто «мы»?

— Мы с Сесиль. Она осталась во дворе...

— С учениками?

— Да. Она попросила меня показать ей нашу школу!

Ее попросила Сесиль, ее будущая падчерица, из любопытства. А ты чего ожидал, Андреа?

— Вот что осталось от нашей школы, — сказал он с горечью, обведя вокруг рукой. А если ей хочется видеть и учителя...

Неда, казалось, его не слушала, она думала о чем-то другом.

— Андреа, — заговорила она изменившимся голосом и в первый раз подняла на него глаза. — Вы вчера...

— Все еще на «вы»? Такие старые друзья...

— Ну хорошо, — сказала она и улыбнулась. — Ты вчера хотел узнать про какого-то турка?

Он порывисто схватил ее за руки.

— Ты узнала?

— Да.

Только тут она осознала, что он держит ее руки и стоит совсем рядом. Она незаметно отстранилась, то короткое мгновение, когда он был близко, оставило в ее душе радостное смятение.

— В Софию прибудет один из самых главных военачальников, — сказала она тихим грудным голосом.

— Это и я знаю, но кто?

— Маршал Сулейман.

— Главнокомандующий?

— Да, ждут его...

Наконец-то он узнал! От нее узнал!

— А когда? Известно ли, когда?

— Через две недели.

— А подкрепления?

— И подкрепления... Большие. Леандр упоминал...

Имя жениха сразу их разделило. Неда отступила еще немного назад, а Андреа подумал: «Мираж скоро исчезнет...»

— Что он сказал? Какие подкрепления?

— Какие-то дивизии.

— Но сколько, сколько? Кто ими командует? Ты не помнишь? Это самое важное!

— Не знаю, — сказала она в отчаянии, побледнев. — Как я могла забыть? Нет! Я не забыла. Тогда вошел отец... и еще тот... Теперь я вспомнила, они заговорили о другом. Да, он отвлекся и больше ничего об этом не сказал. Это действительно так важно, Андреа?

— Да. Эти сведения нужны мне завтра. Я должен завтра их отправить.

— Так я и думала! — сказала она. — Русским?

— Ты боишься?

— Боюсь. Нет, не за себя! Не смейся! Вчера, прости меня, я не знала, что это так страшно. Ты и вчера смеялся. А когда вечером я узнала про повешенного...

— Не будем говорить о том, что было вчера. И вообще может случиться, что мы больше не увидимся.

Он старался говорить насмешливо, но на этот раз голос его выдал, выдали и глаза: темные, горящие, полные отчаяния. «Уезжаю! Уезжаю!» — говорили глаза.

— Ты уезжаешь?

— Да. Впрочем, не так далеко, как ты! Я должен тебя поблагодарить! За все, — добавил он.

Теперь она могла торжествовать. Она ему доказала. И он ее благодарит. Но Неда не торжествовала. Она смущенно улыбалась и молчала, держа озябшие руки в муфте. Взгляд ее снова упал на доску и на детски-наивную фразу, которую она прочитала бессознательно, войдя в барак: «Le neige est blanc!»

— Neige — женского рода, — сказала она. — И поэтому прилагательное «blanche» пишется с che на конце.

Андреа удивленно обернулся.

— Ну, настолько-то я знаю! — сказал он. — Это писал кто-то из детей.

— Да, да... И как это хорошо... Чисто... и так выразительно! «La neige est blanche». До свидания, Андреа, — сказала она вдруг и подала ему руку.

— Уходишь?

— Да, нужно... Сесиль опаздывает на урок музыки.

— Благодарю тебя.

— Не надо.

— Тогда прощай!

— До свидания, — сказала Неда, выдернула свою руку и быстро пошла к двери.

Он шел следом за ней и молчал, чувствуя, что больше не надо говорить ни слова. И только когда они вышли во двор и увидели белое меховое пальтишко Сесили среди темных грубошерстных одежек других детей, сердце его сжалось от боли. Он почувствовал себя таким же бедняком, как эти дети. И чувство это усиливалось, пока Неда и девочка не скрылись в широко распахнутых воротах Митрополии, пока звон серебряных колокольчиков из фаэтона не заглох за высокой стеной и пока окончательно не исчез мираж.

«La neige est blanche!» — прошептал он. Он не понял, какой смысл она вложила в эти слова, но ему казалось, что они единственное, что ему осталось, и он не переставал их повторять.

Глава 25

Неда, пока она находилась в бараке, не придавала особого значения прочитанным ею на доске словам. Просто они показались ей милыми и чистыми, как сам первый снег, которому она так обрадовалась утром. Но когда она села в кресло в маленькой розовой гостиной итальянского консульства, прозванной «семейной» из-за множества фотографий, развешанных по стенам, когда в ее уши полился поток гамм, разыгрываемых довольно рассеянно Сесиль под замечания стоявшей у нее за спиной синьоры Джузеппины, она вдруг испытала мучительную потребность проанализировать все, что с ней произошло. Она обратилась к самому началу и уже в нем усмотрела что-то невероятное и предосудительное. Продолжая перебирать все в памяти, она в то же время не могла избавиться от чувства, что ей открылось что-то новое и что глубоко ее взволновавшее открытие может быть выражено только в тех светлых до бессмысленности простых словах: «La neige est blanche».