Стефан Дичев - Путь к Софии

• Название: Путь к Софии
• Автор: Стефан Дичев
• Издательство: София-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.

Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. 

---

Согласен — он хочет жить, увидеть конец народных мук, сквитаться с тем убийцей, что стоит за его спиной. «Но выдать? Засадить сюда другого вместо себя...» — думал Дяко, и перед ним возникла комната и Андреа, старый комитетский товарищ, а рядом с ним доктор. Он сказал им тогда: «Ждете, чтобы прийти на готовое». И вот доктор уже один, они смотрят друг другу в глаза; взгляд доктора прожигает насквозь... А ты что? Поверил им, спас себе жизнь, выдал нас. «Не выдал и не выдам, братья! Ни за что! Ни за что!»

— Вот доктор, — снова слышит Дяко голос англичанина. — Он тебе сделает укол, чтобы ты почувствовал себя лучше, бодрее. Скажешь все и пойдешь к своей жене, к детям... Хорошо?

Кто-то взял его руку, что-то кольнуло ее. Он как в тумане увидел широкое холодное лицо второго англичанина. И вдруг ему пришло в голову: а ведь то, что сказал сейчас длинный, было напоминанием — он должен принять решение и идти к ним! К ним — властно и мучительно звучало в его исстрадавшейся душе. Зачем откладывать? Ради той обманной искорки надежды? Сердце стучало все быстрее, кровь в жилах закипала.

Это от лекарства. Раньше он не мог найти этих сил в себе. Вот и в мозгу что-то накатывает. Какой-то зуд, нетерпение... «Хочу говорить, кричать... А нож? А Тымрышлия? Вон он... Подходит. Шалишь, теперь тебе не удрать... Подойди поближе», — говорил про себя Дяко. Но почему он слышит свой голос? Неужели он говорил вслух? Как же быть? Опять вслух!..

Сен-Клер обменялся быстрым взглядом с доктором и придвинулся к болгарину.

— Ну, говори! Назови имена всех, и ты свободен!

— Свободен! — повторил Дяко, а глаза его не отрывались от Джани-бея. «И этот навис надо мной. И он ждет, как другие. Чего ждет? Чтобы я сказал? Выдал? Эти сведения очень важные, я должен был отнести их полковнику Сердюку... Я уже уходил, отчаялся в другом, когда он сам...»

— Кто? Скажи его имя!

— Как? Опять вслух? — Дяко в ужасе замотал головой, зажал рукой рот. — Что со мной? Я думал, меня лечат...

— И будем тебя лечить. Скажи, кто дал тебе сведения?

— Сведения? Да он сам. Я уже отчаялся и сказал им... «Опять я говорю! Не могу удержаться...»

— Имя его! Имя!

— Имя... Его имя... Нет! Нет!

Обезумевший от ужаса, Дяко вскочил на ноги, замахал руками. Коч-баба прыгнул на него, но он его отбросил. В руке у него был нож горбуна.

— Берегитесь!

Кто это крикнул? Все бросились врассыпную. Тот, кого он принимал за Тымрышлию, — в самый дальний угол.

— Не стрелять! Его нужно взять живым! — раздался повелительный голос Сен-Клера.

Страдальческая гримаса исказила лицо Дяко, казалось, он вот-вот зарыдает или же разразится горьким смехом. Вдруг он приставил нож к своей окровавленной груди и изо всех сил вонзил его в сердце.

Глава 14

Под вечер, закончив последнюю в этот день операцию, доктор Климент Будинов, выполняя свое обещание, отправился к миссис Джексон, то есть в хорошо ему знакомый дом соседей Задгорских. Американка, вероятно, забыла о своей просьбе — у нее был в гостях генерал Бейкер. Проскучав несколько часов на заседании (том самом, о котором маршал Мехмед Али условился по телеграфу еще из Константинополя), Бейкер улизнул оттуда к Маргарет пить чай. Они много курили и оживленно разговаривали, о ее первой корреспонденции, которую она набросала вчерне, вернувшись из лазарета.

— А, это вы! — сказала она, когда Филипп ввел врача в затянутую дымом комнату. — Входите! Право, у человека столько обязанностей, что для заботы о здоровье не остается времени.

— Я мог бы и завтра, сударыня...

— Нет, зачем же, прошу вас!..

Маргарет представила мужчин друг другу — фамилию Климента она, конечно, забыла, но Филипп подсказал — и с улыбкой обратилась к генералу:

— Валентайн, пожалуйста, посидите в соседней комнате, хорошо? Господин Задгорский, надеюсь, составит вам компанию.

— Почту за честь, — немедля отозвался Филипп.

Маргарет и Климент остались одни. Стараясь держаться с нею, как он обычно держался со своими пациентами, Климент спросил:

— На что жалуетесь?

Она молчала, возможно, припоминая, что говорила ему в лазарете. Потом поглядела на дверь в соседнюю комнату, откуда доносились голоса мужчин, и пожала плечами:

— Ничего определенного, доктор! Когда дышу, ощущаю тяжесть.

— Будьте любезны, сядьте... Откройте рот. Против света, пожалуйста.

Он посмотрел ей горло, посчитал пульс, оттянул нижнее веко. Эти обычные прикосновения сейчас почему-то его смущали, и он старался ни излишней торопливостью, ни медлительностью движений не выдать чувств, с которыми сюда пришел. Его стесняли и мужчины за стеной. Он не ожидал увидеть их здесь. И хотя было вполне естественным встретить у миссис Джексон ее спутника и молодого хозяина дома, Климент почему-то усмотрел в их присутствии обидное пренебрежение к его собственной персоне.

— Вы, оказывается, учились в России? Да? — спросила вдруг американка.

Он быстро заглянул ей в глаза; вспыхнувшая в нем подозрительность мгновенно связала ее приглашение с этим неожиданным интересом к его прошлому и сразу же отодвинула его увлечение куда-то на задний план.

— Удивляюсь, что вам это известно, сударыня...

— Да как-то зашла речь...

— Кто был так любезен вас осведомить?

Она небрежно махнула рукой, но он настаивал:

— Может быть, господин Филипп Задгорский?

— Не помню. И это неважно, — сказала она, окидывая его взглядом кокетливым и в то же время испытующим. — Мне интересно услышать, что думает о войне болгарин, учившийся в России. Любопытство журналистки!

— Но я вас разочарую, сударыня. Я только врач, особого интереса к политике не питаю. Я жду мира, потому что ежедневно вижу страдания...

— И больше вы мне ничего не скажете?

Он пожал плечами.

— Может, вы боитесь? — сказала она с шутливым вызовом.

— Вас?

Она рассмеялась. Рассмеялся и он, хотя нервы у него были натянуты до предела. В самом деле, зачем она его выспрашивает? Кто-то ей поручил это? Сен-Клер? Не взял ли тот его уже на заметку?

— Раз вы уж так настаиваете... хорошо, госпожа Джексон! Признаюсь, лично мне война дала кое-что полезное.

— Да?.. — Она не спускала с него умных глаз.

— Доктора Грина, сударыня.

— Доктора Грина из госпиталя леди Эмили? Нет, я решительно не понимаю.

— Да, доктора Грина, которому я несколько месяцев ассистирую. Это хирург высшего класса. Даже если бы я приехал в Англию, вряд ли я имел бы счастье так долго работать под его руководством.

— Мне кажется, вы увели разговор в сторону, доктор!

— Так же, как и вы, сударыня. Простите, но в данный момент вы моя пациентка, а не журналистка, не так ли? Я должен вас выслушать. Снимите, пожалуйста, корсаж.

— О! — Она сделала комическую гримаску, изображая смущение. — Что поделаешь — раз это необходимо, — со вздохом сказала она.

Обычно ее раздевала горничная, мисс Далайла, но сейчас Маргарет как будто бы забыла про нее. Она подошла к стоявшему на комоде зеркалу и, наблюдая в нем за отражением молодого врача внезапно потемневшими глазами, медленно, одну за другой стала расстегивать пуговицы.

Отойдя к двери, Климент ждал, пока она разденется. Сизые облака табачного дыма, постель, огненные волосы красивой зрелой женщины, стоявшей у зеркала, напомнили ему увлечения студенческих лет в Петербурге. Он вспомнил Олю — милую, хорошенькую девушку. Вспомнил он и квартирную хозяйку, жену купца. Белая, сдобная — та сама с ним заигрывала. Он давно забыл про них, а теперь воспоминания о тех днях всплыли у него в памяти, и причиной этого, наверное, была миссис Джексон. Но вот сейчас она нарочно медленно раздевается, а он сам не свой из-за ее странных вопросов о войне. А вдруг это все-таки ловушка? Пустяки! «Это моя фантазия! — решил он. — Они не стали бы так со мной церемониться!»

— Вы готовы? — спросил он.

Белизна ее тела, сверкающего под светом лампы, под огненной копной волос, властно влекла его к себе. Он подошел, бессмысленно бормоча банальные слова, беспричинно извиняясь, приставил трубку и стал ее выслушивать.

— Не дышите... дышите... Глубже!.. — говорил он, а глаза невольно рассматривали ее плечи, спину, грудь...

Странно! Ее близость охладила Климента. Грудь у нее была уже не такая крепкая, на спине большие желтые пятна. На шее морщинки, незаметные раньше под слоем пудры. «Сколько ей лет?» — подумал он.

— Ну, что вы находите? — спросила она изменившимся, низким грудным голосом.

— Минутку... Дышите глубже! Так. Повернитесь спиной, пожалуйста...

Он начал ее выстукивать. Вслушиваясь в чистые тона грудной клетки, он невольно слышал мужские голоса в соседней комнате. «Как все это гадко. Она здесь, с врачом, обнаженная... они там... их голоса... Возможно, она меня и не намеренно выспрашивала о войне, но как же она порочна, как порочна! — поймал он наконец ускользавшее от него слово. — А ты сам, доктор Будинов, не с таким же намерением сюда пришел?..» — спросил он себя и сразу же почувствовал к себе отвращение.