Владимир Корнилов - Семигорье

• Название: Семигорье
• Автор: Владимир Корнилов
• Издательство: Гуманитарный фонд «СВЕТ»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2011

Вниманию сегодняшних читателей представляется первая Интернет-публикация первой книги из знаменитой трилогии писателя («Семигорье», «Годины», «Идеалист»), которая с успехом выдержала более шести переизданий. Ибо именно этот роман, как и его герои, всегда и по праву оставался наиболее востребованным и любимым читателями самых разных категорий и возраста.

Он начинает повествование о разных и увлекательных судьбах своих героев на фоне сложных и противоречивых событий, происходящих в нашей стране на протяжении середины и до конца прошлого XX века. Эта книга трилогии — о событиях предвоенных 30-х — 40-х годов, пропущенных через пытливый ум и чуткую душу главного героя трилогии — Алексея Полянина, которого автор сделал выразителем для своих впечатлений, пережитых за долгую и трудную, но общепризнанно выдающуюся жизнь. В этой книге мы также начинаем знакомиться и со многими другими персонажами трилогии, которые потом пойдут по жизни рядом с Алексеем, либо, так или иначе, окажут своё влияние на становление в нём настоящего Человека…

---

Давно, ещё лет с двенадцати, придумал себе правило: быть всегда самим собой. Как-то поймал себя на том, что я — разный: на людях стараюсь, чтоб всё хорошо, а когда остаюсь один, уже не стараюсь, как будто распускаюсь, делаю то, что никогда не сделал бы на людях. Поймал себя на таком и поклялся всегда быть одинаковым, даже когда рядом никого! Настоящий человек должен быть честным прежде всего перед собой. Верно ведь?.. Знаешь, о чём я думаю. Юрк? Если бы у меня был друг, такой, как совесть, мы бы вместе скорее настоящими людьми стали. Честное слово!..

Юрочка слушал молча, и, казалось, с интересом. Руки он засунул в карманы, поднял плечи, как будто ему было зябко рядом с огнём, и стоял так в задумчивости.

— Да-а, — сказал он наконец и щекой потёрся о плечо. — Что ты чудик — я знал. Но не думал, что до такой степени… И не обижайся! — крикнул он, заметив, как Алёшка вспыхнул. — Сам знаешь, я тебя за друга считаю. А эта твоя розовая блажь пройдёт. Дурь у тебя от чересчур благополучной жизни. — Юрочка, не вынимая рук из карманов, ходил взад-вперёд, вид его был мрачен.

— Ничего! Ничего!.. — вдруг выкрикнул он, голос его был странно напряжён. — Папочку своего я из-под земли откопаю! На свет произвёл, пусть обеспечивает место под солнцем!..

Алёшка только теперь вспомнил постоянную Юрочкину боль и почувствовал себя виноватым.

— А где он, твой отец? — спросил он осторожно.

— Знал бы, не торчал здесь! Чёрт его прячет. Мамаша всё тайной покрыла! Но где-то есть, если по отчеству я Михайлович… Догадываюсь, где-то в столице. И в каком-то чине… Ладно, тебя, чудик, это не касается. — Юрочка огляделся. — Дрова все пожгли?

Алёшка с готовностью встал, он всё ещё чувствовал себя виноватым перед Юрочкой.

— У меня, понимаешь, ботинки ещё не просохли! — Юрочка переступил босыми ногами, вывесил над затухающим огнём мокрые носки.

— Так ты сушись! Я схожу!.. — Алёшка рад был сейчас что-то сделать за Юрочку.

Он прошёл лугом, на краю леса наломал толстых сухих ольховин; пока перетаскивал их, стемнело.

В ночи Юрочка оживился: он запалил высокий огонь и, щурясь и отворачиваясь от жара. То приседал, палкой вороша поленья, то возбуждённо прыгал вокруг, подсовывая огню и отдёргивая окутанные паром ботинки. Глаза его в эти мгновения азартно горели. Как будто он перехватывал у огня добычу.

Алёшка отмыл от супа ведёрко, почерпнул чистой воды на чай, поставил пока в сторонке: огонь был слишком велик, чтобы навесить ведёрко на перекладину.

Юрочка обсушился, обулся, теперь стоял у костра, опираясь на палку, тонким сосредоточенным лицом бронзовел в отсветах пламени, как индеец.

Алёшка присел на обломыш ольховины, с интересом, некоторым даже трепетом, молча наблюдал за ним.

— Ты, Лёшка, плохо меня знаешь! — вдруг сказал он. — Второй год с тобой дружим, а я для тебя вроде чужого колодца. Знаешь, кем бы я был, если бы не моя железная мамочка? Ну, кем? Кем, думаешь?.. Разбойником!.. Что глаза таращишь, как сова на свет? Страшно? То-то. Душа у меня разбойничья. Понял?.. Я не дурак, понимаю, что времена Стеньки Разина прошли. А всё равно что-то осталось. В каждом. Люди скрывают, а все одного хотят. Душа у всех разбойничья! И ты, чудик, тоже в душе разбойник. Скажешь, нет? — Юрочка сверху вниз, щурясь, смотрел на Алёшку, на освещённых кустах качалась его тень. Маленький Юрочка казался огромным, как дерево.

— Хочешь знать, не из-за кубков и медалей я в спорт пошёл. И чемпионом стал. Что говорить, приятно, когда на груди звенит, да в газете расхваливают! А всё равно не из-за того. Когда ты один такой на город да область, на тебя узды нет. А всякая слабинка — уже воля!.. Потому и охота по мне. Здесь я сам по себе! Я да моё «хочу» — вот!.. — Юрочка отпрыгнул в темноту, подкинул ружьё, и сноп пламени рванулся к звёздам — один, второй. И спящая чёрная громада леса гулко отозвалась: ба-а… ба-а-а…

Алёшке стало жутко. И азартно. Юрочка здесь, в ночи, у костра, колдовал и завораживал, как языческий шаман.

Юрочка вернулся к костру, он тяжело дышал, колечки волос на его впалых висках лоснились, как после жаркого бега.

— Ты не читал, роман есть такой, «Пан» называется, — голос его срывался от возбуждения. — Пан — это лесной бог. А роман про человека, который ушёл от людей в леса. Спать не могу. Прямо обалдел от этого Пана! Вот бы такой жизни, а?.. Ну, давай чай кипятить. Напьёмся да на сено…

День и ещё день прошли в никем не нарушаемом одиночестве и в опьянении свободой. Они делали только то, что хотели: валялись на сене, охотились, палили костёр, ныряли в остуженную осенними ночами воду, ревниво испытывая друг у друга твёрдость духа, потом голые, мокрые прыгали вокруг огня, стараясь унять дрожь занемевшего тела. Им хорошо было вдвоём, и Алёшка, забыв про дом, школу, про железные принципы самовоспитания, с охотой повторял всё, чем жил Юрочка.

На третий день из вечернего тумана, скопившегося над лугом, выплыла, как из воды, тёмная фигура лесника Красношеина.

— Привет охотничкам! — крикнул он издали, зорким глазом охватил всё: раскиданное сено, портфели у стога, костёр, запас дров, немытое ведёрко с грязными ложками, кучи перьев от ощипанной дичи. Радость от того, что преступников он обнаружил на горяченьком месте, так и вылоснила его раскрасневшееся от ходьбы лицо. — Привет, привет, — повторил он, пристраивая к кусту ружьё и одновременно скидывая через голову ремешок своей командирской планшетки. — Шагаю бором, чую — дымом наносит, а откуда — не пойму. А это, значит вы!.. Между прочим, у честных тружеников сегодня не выходной?.. Что молчите, труженики?!

Юрочка отвернулся, поигрывал туго сжатыми скулами: вторжение лесника было явно ему не по душе.

Алёшка стоял, опустив голову, ботинком вталкивал в огонь головешки.

— Ладно уж вам, Леонид Иванович, — бормотал он. — Мы тут на волю вырвались. Отцу-то не обязательно про это знать… — Он с отвращением слушал свой жалкий лепет, но ничего не мог с собой поделать: унижение — первая плата за любое, даже малое, отступничество.

— Лексей! — Красношеин развёл руки, смотрел с укоризной на Алёшку. — Не понимаю, про что разговор? Разве друга продают?! Могила!.. — Только теперь Алёшка заметил, что лесник навеселе. — А ну в круг! К жару-пару!..

Ты, Кобликов, что землю ногой роешь? Не конь! Иди сюда. Вольные люди — свои люди!.. — Красношеин лёг на бок, вытянул из кармана бутылку, заткнутую свёрнутой бумагой. — От Феньки топаю! — шепнул он Алёшке и подмигнул. — Ну, ну, не ревнуй! Кружки у вас, молодцы, есть?

Алёшка взглянул на Юрочку, заметил, что Юрочка отмяк и с любопытством смотрит на бутылку в руках лесника.

— Это и есть то самое, от чего… — он покрутил рукой у головы…

— То самое… — успокоил его лесник.

— Вот, одна на двоих, — сказал Юрочка и протянул жестяную кружку.

— Ну, и валяйте из одной! Я — с горлышка… — Он налил в кружку, поднял над головой бутылку. — Как это в песне? За землю, за волю и за лучшую нашу долю!..

Лесник не пил, смотрел, как пьёт Юрочка, задыхаясь от жарких глотков. Юрочка кинул пустую кружку в ноги леснику, хотел что-то сказать, но сел на землю, открыл рот и замахал рукой, загоняя в рот воздух.

— Ожгло? — с участием спросил Красношеин. — Ничего, поживёшь — глотку вылудишь!.. На-ка, Лексей, держи!..

— Не хочется что-то, — сказал Алёшка, с опаской поглядывая на Юрочку. Он ощущал какой-то одеколонный запах, идущий из кружки, и в самом деле ему не хотелось пить.

— Ну, ты, чудик… — Юрочка остановившимся взглядом смотрел куда-то поверх Алёшкиной головы. Он погрозил пальцем и засмеялся. Засмеялся и Красношеин. Алёшка вздохнул, не дыша и морщась, честно выпил всё, что налил ему лесник. Красношеин и за ним проследил внимательно и только после того, как Алёшка закрыл рот рукавом и отдал ему кружку, не торопясь, допил то, что осталось в бутылке.

… В ночи Алёшка увидел звёзды и снова закрыл глаза. Голову палило, будто под черепом тлели угли. Он приподнялся — плечи были в сене, ноги на земле, — отполз в сторону. Его стошнило. Отдышавшись, он встал, покачиваясь, дошёл до озера, долго прополаскивал рот, умывал лицо, стараясь холодной водой прогнать слабость и дурноту.

Юрочка спал у стога, поджав колени к подбородку, от холода упрятав руки к животу. Алёшка накрыл его охапкой сена, лёг рядом. Голова всё ещё была как не своя и болела.

Странно, но он помнил всё, что было у костра после того, как Красношеин швырнул пустую бутылку в воду.

Помнил, как оглушило его то, что он выпил из кружки, как потерял власть над собой, помнил всё, что было потом. Сначала, как бы удивляясь, они разглядывали друг друга и смеялись. Юрочка пробовал делать стойку на руках, но валился, надувал губы и смешно икал. Друг за другом они перебрались к леснику, и все трое, обнявшись и раскачиваясь, точно в лодке, пели песни, потом просто орали от избытка чувств, стараясь перекричать один другого. Потом он и Юрочка на четвереньках носились по лугу, взбрыкивали ногами, гоготали и мазали друг друга землёй. Юрочка руками залез в озеро, лакал воду, как собака, и кричал: «Эй, чудик, а ты можешь так?»