Сергей Бобров - К. Бубера. Критика житейской философии

• Название: К. Бубера. Критика житейской философии
• Автор: Сергей Бобров
• Издательство: Berkeley Slavic Specialties
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993
• ISBN: 0-933884-83-4

Неизвестная книга Сергея Боброва.

К<от> Бубера. Критика житейской философии. М., Центрифуга, 1918

Из собрания библиотеки Стэнфордского Университета.

Под редакцией М.Л. Гаспарова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Колмогоров в это время, около 1960 г., заинтересовался стиховедением: этот интерес очень помог полузадушенной науке встать на ноги и получить признание. Еще Б. Томашевский в 1917 г. предложил исследовать ритм стиха, конструируя по языковым данным вероятностные модели стиха и сравнивая их с реальным ритмом. Колмогорову, математику-вероятностнику с мировым именем, это показалось интересно. Он усовершенствовал методику Томашевского, собрал стиховедческий семинар, воспитал одного — двух учеников-стиховедов. Бобров ликовал. А дальше получился парадокс. Колмогоров, профессиональный математик, в своих статьях и докладах обходился без математической терминологии, без формул, это были тонкие наблюдения и точные описания вполне филологического склада, только с замечаниями, что такой-то ритмический ход здесь не случаен по такому-то признаку и в такой-то мере. Математика для него была не ключом к филологическим задачам, а дисциплиной ума при их решении. А Бобров, профессиональный поэт, бросился в филологию в математическом всеоружии, его целью было найти такую формулу, такую функцию, которая разом описывала бы все ритмические особенности такого-то стиха. Томашевский и Колмогоров всматривались в расхождения между простой вероятностной моделью и сложностью реального стиха, чтобы понять специфику последнего, — Бобров старался построить такую сложнейшую модель, чтобы между нею и стихом никакого расхождения бы вовсе не было. Колмогоров очень деликатно говорил ему, что именно поэтому такая модель будет совершенно бесполезна. Но Бобров был слишком увлечен.

Здесь и случился эпизод, когда Бобров едва не выгнал меня из дому.

В «Мальчике» Боброва не раз упоминается книга, которую он любил в детстве, — «Маугли» Киплинга, и всякий раз в форме «Маули»: «мне так больше нравится». Не только я, но и преданная Мария Павловна пыталась заступиться за Киплинга, — Бобров только обижался: «моя книга, как хочу, так и пишу» (дословно). Такое же личное отношение у него было и к научным терминам. Увлеченный математикой, он оставался футуристом: любил слова новые и звучные. Ритмические выделения он называл «литавридами», окончания стиха — «краезву-чиями», а стих «Песен западных славян» — «хореофильным анапестоморфным трехдольным размером». Очень хотел применить к чему-нибудь греческий термин «сизигия» — красиво звучал и ассоциировался с астрономией, которую Бобров любил. Громоздкое понятие «словораздел» он еще в 1920-х гг. переименовал по-советски кратко: «слор». Мне это нравилось. Но потом ему понадобилось переименовать еще более громоздкое понятие «ритмический тип слова» (2-сложное с ударением на первом слоге, 3-сложное с ударением на третьем слоге и т. п.): именно после таких слов, справа от них, следовали словоразделы-слоры. Он стал называть словоразделы-слоры «правыми слорами», а ритмические типы слов — сперва устно, а потом и письменно, — «левыми слорами». Слова оказались названы словоразделами: это было противоестественно, но он уже привык.

Колмогоров предложил ему написать статью для журнала «Теория вероятностей» объемом в неполный лист. Бобров написал два листа, а сократить и отредактировать дал мне. Я переделал в ней все «левые слоры» в «ритмотипы слов», чтобы не запутать читателя. Отредактированную статью я дал Боброву. Он, прочитавши, вынес мне ее, брезгливо держа двумя пальцами за уголок: «Возьмите, пожалуйста, эту пародию и больше ее мне не показывайте». Все шло к тому, чтобы тут моим визитам пришел конец. Но статью нужно было все-таки обработать для печати. Я был позван вновь, на этот раз в паре с математиком А.А. Петровым, учеником Колмогорова, удивительно светлым человеком; потом он умер от туберкулеза. («Помните, „Четвертая проза“ начинается: „Веньямин Федорович Каган…“? — я его хорошо знал, это был прекрасный математик…»). Мы быстро и согласно сделали новый вариант, сохранив все «левые слоры», и только внятно оговорив, что это не словоразделы, а слова. Бобров был не очень доволен, но работу принял, и Колмогоров ее напечатал.

От этой статьи пошла вся серия публикаций в «Русской литературе», а потом и большая книга. Книгу он сдал в издательство «Наука», но издательство не спешило, а Бобров уже не мог остановиться в работе и делал новые и новые изменения и дополнения. Когда редактор смог взяться за рукопись, оказалось, что она уже устарела, а новый вариант ее был еще только кипящим черновиком. Работу отложили, книга так и не вышла. Материалы к ней легли в архив, но из них невозможно выделить никакую законченную редакцию; сам Бобров в последние годы не мог уже свести в них концы с концами.

Сосед Боброва по подъезду писательского дома, Ф.А. Петровский, мой шеф по античной литературе, спросил меня: «А вы заметили, в какой подробности устарел силуэт Кругликовой?» Я не знал. «Там у Боброва в руке папироса, а теперь у него в прихожей казенная вывеска: „Не курить“». Бобров не курил, не ел сладкого, у него был диабет. Полосы бурной активности, когда он за неделю писал десятки страниц, чередовались с полосами вялого уныния. Кажется, это бывало у него всю жизнь. («Вы недовольны собой? да кто ж доволен собой, кроме Эльснера?» — писал ему в 1916 г. Аксенов; Аксенов с Эльснером были шаферами при венчании Гумилева с Ахматовой, и Эльснер уверял, что это он научил Ахматову писать стихи). Однажды он среди стиховедческого разговора спросил меня: «Скажите, знаете ли вы, что такое ликантропия?» — «Кажется, оборотничество?» — «Это такая болезнь, которой страдал царь Навуходоносор». — «А». — «Вы ничего не имели бы против, если бы я сейчас немного постоял на четвереньках?» — «Что вы!» Он встал на коврик возле дивана, постоял минуту, встал, сел и продолжал разговор.

«Сколько вам лет?» — спросил он меня однажды. «Двадцать семь». — «А мне семьдесят два. Я бы очень хотел переставить цифры моего возраста так, как у вас». Он умер, когда ему шел восемьдесят второй, — это было в 1971 году.

[Позднейшую републикацию «Воспоминаний о Сергее Боброве» см.: Гаспаров М. Л. Записи и выписки. М., 2000, стр. 385–394]

Neizvestnaia kniga Sergeia Bobrova.

Iz sobraniia biblioteki Stenfordskogo universiteta.

Edited by M.L. Gasparov.

Примечания

1

V.Markov.Russian Futurism: A History. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1968, c. 228–275. Л. Флейшман. «История „Центрифуги“». В кн.: Статьи о Пастернаке. Бремен: К-Прессе, 1977. R. Lauer, «Das poetische Programm der Centrifuga». In: Text. Symbol. Weltmodel: J. Holthusen zum 60. Geburtstag. München, 1984, c. 365–375. С. Казакова. «Творческая история объединения „Центрифуга“ (Заметки о ранних поэтических взаимосвязях Б. Пастернака, Н. Асеева и С. Боброва)». Russian Literature 27 (1990), 459–482.

2

К сожалению, от правки ускользнула по крайней мере одна явная опечатка: на с. 9, строка 3 снизу, видимо, следует читать: <скажем>: «лиха беда начать»

3

Печатается по подлинной беловой рукописи, сверенной с протоколом заседания и стенограммой. С.Б.

4

См. по сему поводу VII стихотворение К. Буберы. С.Б.

5

Место высокой экспрессии, к сожалению, не совсем понятное. Но, если вспомнить, что мышь означает по Бальмонту символизм, а Бубера, натурально, футуризм, эта игра в кошки — мышки сама собой разъясняется. С.Б.

6

Очень запутанное место. Комментаторы расходятся во взглядах на него; — одни полагают, что Великий Могол означает Вяч. Иванова, а кресло аполлинийскую стихию; другие же наоборот утверждают, что Могол — Брюсов, трубка — Северянин, кресло — Кречетов, а яблочки — Ходасевич, Дикс, Пяст, Кондратьев и т. п. С.Б.

7

Эту аллегорию, очевидно, надобно понимать таким образом: Бубера ариторичен, но анаколуф к нему относится, как луна к земле. Сторонники же персонификативной точки зрения на литературу уверяют, что анаколуф — Городецкий, а Бубера — Полигимния, но это явно нелепо, ибо известно, что писанное Городецким около поэзии и не лежало, не то что сидело. С.Б.

8

Замечательный хвост кота Буберы в настоящее время находится в Аддис-Абебе в Абиссинском королевском музее сравнительной вячеславологии (№ по каталогу 17950). С.Б.

9

Вследствие крайнего неприличия начало и середина этого разговора, происходившего между двумя петербургскими литераторами, напечатаны быть не могут. С.Б.

10

Все цитаты — по памяти, кроме немногих обозначенных. Прошу прощения у товарищей-филологов.