Жорж Сименон - Мегрэ напуган

• Название: Мегрэ напуган
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Детектив

---

— Он был маньяком?

— Я этого не говорила.

— Комиссару можешь довериться, — шепнул ей муж.

— Мне не пристало жаловаться на него.

— За исключением того, что он месяцами тебе не платил за работу.

— Это не его вина. Если бы те, кто живет напротив, давали ему те деньги, что должны были…

— А вас не подмывало выбросить этот кусок трубы?

— Естественно, пыталась. Но он приказал его оставить. Использовал как пресс-папье. Помню еще, как однажды заявил, что он может пригодиться на тот случай, если к нему вдруг пожалуют воры. Странная мысль — ведь на стенах висело столько ружей. Он их коллекционировал.

— Это правда, месье комиссар, что его племянник покончил с собой?

— Да.

— Вы считаете, что это он совершал убийства? Еще рюмочку белого? Видите ли, я всегда говорил жене, что даже не пытаюсь понять причуды богатеньких. Они и думают, и чувствуют иначе, чем мы.

— А вы знакомы с семейством Верну?

— Как и все, встречал их на улице. Слушок прошел, что они совсем обезденежили и даже брали взаймы у слуг; наверное, так и было, поскольку хозяин Леонтины не получал более содержания и не мог ей платить.

Жена тайно подавала мужу знаки, чтобы тот не очень-то распускал язык. Ему особенно и нечего было рассказывать, но он был счастлив, что кто-то составлял ему компанию, а тем более видеть воочию самого комиссара Мегрэ.

А тот покинул их с горьковатым привкусом белого вина во рту. На обратном пути дорога была несколько более оживленной. Молодые парни и девушки на велосипедах возвращались из города. В обратном направлении тянулись целыми семьями.

Вся правоохранительная верхушка, надо полагать, по-прежнему заседала во Дворце правосудия. Но Мегрэ не захотел присоединяться к ним, ибо он не желал как-то влиять на решение, которое тем предстояло принять.

Постановят ли они закрыть дело, сочтя самоубийство доктора признанием вины?

Это было вполне вероятно, но в этом случае Шабо до конца жизни будут мучать угрызения совести.

Когда он добрался до улицы Клемансо и бросил взгляд вдоль авеню Республики, то по её обоим тротуарам прогуливалась чуть ли не толпа, люди выходили из кинотеатра, а на террасе кафе «У почты» все столики были заняты. Солнце уже светилось багровыми тонами приближавшегося вечера.

Комиссар направился к площади Вьет, прошел мимо дома своего друга, разглядев за окнами второго этажа мадам Шабо. Вот и улица Рабле, где у особняка Верну все ещё гужевались зеваки, но поскольку сей дом посетила смерть, жители предпочитали находиться от него на некотором расстоянии большинство стояло на противоположном тротуаре.

Мегрэ все твердил и твердил себе, что это дело его не касается, что сегодня вечером он уедет отсюда поездом, что рисковал вызвать всеобщее недовольство и поссориться со своим другом.

И все-таки, так и не совладав со своей натурой, он протянул руку к дверному молоточку. Ждать пришлось долго, под перекрестными взглядами прогуливавшихся горожан; наконец послышались шаги и дворецкий приоткрыл створку.

— Я хотел бы повидать месье Юбера Верну.

— Он не принимает.

Мегрэ все равно вошел в прихожую, хотя его никто и не приглашал делать это. Холл был погружен в полумрак. Стояла мертвая тишина.

— Он в своих покоях?

— Думаю, он в кровати.

— Вопрос: окна вашей комнаты выходят на улицу?

Дворецкий заметно смутился, заговорил потише:

— Да. На четвертом. Жена и я спим в мансарде.

— И вы можете просматривать дом напротив?

Они не уловили ни звука, но дверь салона приоткрылась, и Мегрэ узнал в её проеме силуэт свояченицы.

— Что такое, Арсен?

Она, конечно, видела комиссара, но обращалась не к нему.

— Я сказал господину Мегрэ, что месье не принимает.

Она все же в итоге развернулась к нему.

— Вы хотите поговорить с моим зятем?

Она смирилась и приоткрыла дверь пошире.

— Входите.

Женщина находилась одна в обширном салоне с опущенными на окнах шторами; на одноногом столике стояла единственная лампа, кое-как освещавшая помещение. Ни открытой книги, ни газеты, ни какого-нибудь рукоделия ничего. Она, должно быть, так и сидела тут в одиночестве, в полнейшем безделье, когда он поднял входной молоточек.

— Я могу вас принять вместо него.

— Но я хотел увидеться именно с ним.

Тогда она подошла к столику, на котором стояли несколько бутылок, схватила одну из них, в которой, судя по этикетке, находилась водка из виноградников Бургундии, но теперь она была пуста.

— В полдень бутылка была заполнена наполовину. А он находился тут не более четверти часа, пока мы ещё сидели за столом.

— И часто с ним такое бывает?

— Почти ежедневно. А теперь он будет спать до пяти или шести вечера, а потом взирать на мир мутным взором. Моя сестра и я пытались прятать спиртное, но он все равно как-то ухитряется делать по-своему. Так пусть уж это происходит здесь, нежели в Бог ведает каком питейном заведении.

— А он их посещает?

— Откуда нам знать? Он уходит тайком, через заднюю дверь, а когда, уже потом, мы видим, как у него глаза лезут на лоб и он начинает путаться в речи, то становится ясно, что это значит. Кончит так же, как и его отец.

— И давно это началось?

— Тянется уже годами. Допускаю, что и раньше он попивал, но, видно, это не так бросалось в глаза. Он выглядит моложаво, но на самом-то деле ему уже шестьдесят семь лет.

— И все же я попрошу дворецкого провести меня к нему.

— Вы не желаете прийти попозже?

— Я вечером уезжаю в Париж.

Она поняла, что дискутировать дальше бесполезно и встряхнула колокольчик. Появился Арсен.

— Проводите господина комиссара к месье.

Арсен удивленно взглянул на нее, будто спрашивая, достаточно ли она обдумала это распоряжение.

— Будь что будет!

Без дворецкого Мегрэ, бесспорно, потерялся бы в этих коридорах, которые все время пересекались — широкие и гулкие, как в монастыре. Он мельком увидел кухню, где поблескивала медная посуда и, как и в Гро-Нуайе, на столе стояла бутылка белого вина, вероятнее всего, предназначенная для Арсена.

Тот, казалось, перестал что-либо понимать в поведении Мегрэ. После заданного вопроса о его личной комнате, он ожидал настоящего допроса. А комиссар ни о чем его более не спрашивал.

В правом крыле первого этажа дворецкий постучал в резную дубовую дверь.

— Это я, месье! — произнес он, повысив голос, чтобы его услышали изнутри.

Поскольку оттуда донеслось какое-то неразборчивое бормотание, Арсен добавил:

— Со мной рядом находится комиссар, и он настаивает на том, чтобы встретиться с месье.

Какое-то время они неподвижно простояли около входа, в комнате кто-то ходит туда-сюда, наконец дверь приоткрылась.

Свояченица не ошиблась, говоря о вылезавших из орбит глазах, которые сейчас с каким-то изумлением уставились на Мегрэ.

— Это вы! — прошепелявил заплетающимся языком Юбер Верну.

Он лежал, должно быть, в одежде. Та была сильно помята, волосы свешивались прядями на лоб, и он машинальным жестом провел по ним рукой.

— Что вам угодно?

— Хотел поговорить с вами.

Хозяину сейчас было трудно выставить его вон. Верну, видимо, ещё не пришедший в себя окончательно, посторонился. Помещение было очень просторное, весьма сумрачное, выделялась кровать с деревянным резным балдахином и выцветшие шелковые занавеси на окнах.

Вся мебель была старинная, выдержанная в более или менее одном стиле и напоминала обстановку часовни или ризницы.

— Позвольте?

Верну прошел в ванную, налил стакан воды и прополоскал горло. Вернувшись, он чувствовал себя немного получше.

— Присаживайтесь. В это кресло, пожалуйста. С кем-нибудь уже виделись?

— С вашей свояченицей.

— И она, конечно, сказала, что я напился.

— Она показала мне бутылку из-под виноградной водки.

Он передернул плечами.

— Одна и та же песня. Женщины не могут этого понять. Мужчина, которому так внезапно только что сообщили о смерти его сына…

На глаза Верну навернулись слезы. Голос спал, стал каким-то плаксивым.

— Это тяжелый удар, комиссар. Особенно когда этот сын единственный. Что поделывает его мать?

— Ни малейшего представления…

— Она непременно сошлется на то, что плохо себя чувствует. Это её излюбленный трюк. Заболела и все, и никто ничего не решается ей сказать. Понимаете меня? И тогда её во всем подменяет сестра: она называет это «прибрать дом к рукам»…

Юбер Верну невольно заставлял воспринимать себя как бывалого актера, который любой ценой стремится возбудить к себе жалость. Выражения его слегка одутловатого лица менялись с потрясающей быстротой. Всего за несколько минут на нем последовательно проступили огорчение, некоторая боязнь, затем родительская боль в связи с утратой любимого чада, горечь в отношении обеих женщин. Теперь на поверхности вновь появился страх.