Юрий Сенин - Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?

• Название: Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?
• Автор: Юрий Сенин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41624-0

Эта книга посвящена судьбе последнего российского императора и его семьи. Обобщив все известные на сегодняшний день документы и свидетельства о расстреле в подвале Ипатьевского дома, проанализировав вновь открывшиеся материалы, автор выдвигает свою версию событий и неопровержимо доказывает, что в июле 1918 года вместо императора и его семьи были убиты двойники, а та история, которую мы знаем, — всего лишь миф, не имеющий с действительностью ничего общего.

---

Первое богослужение — Светлую заутреню, совершил вечером 21 апреля старого стиля (4 мая по новому) о. Меледин.

Второе богослужение — 6 мая старого стиля (19 мая по новому), пасхальный молебен, пятидесятилетие Николая Александровича.

Третье богослужение — 20 мая старого стиля (2 июня по новому), обедницу, служил о. Сторожев. Сторожев на допросе сказал, что это было «когда прибыла из Тобольска вся семья Романовых», хотя дети появились в доме Ипатьева 10 (23) мая.

Четвертое богослужение — 23 июня старого стиля (10 июня по новому), день Святой Троицы, в 11 ½ службу, обедню и вечерню, совершил о. Меледин.

Пятое богослужение — 1 июля старого стиля (14 июля по новому) обедницу служил о. Сторожев.

Священник о. Сторожев дал подробные показания на допросе его следователем Сергеевым, благодаря которым мы теперь имеем представление об обстановке в доме Ипатьева и о состоянии членов семьи Романовых во время этих богослужений. Наиболее знаменательным, если не говорить наиболее загадочным, было богослужение 14 июля (нового стиля). Случайным, но тем не менее, символичным совпадением явилось то, что 14 июля 1792 года восставший французский народ штурмовал Бастилию, что предшествовало аресту и казни короля Людовика XVI и концу правящей королевской династии во Франции. Но 14 июля 1918 г. в доме Ипатьева было знаменательно не этим. В этот день Александра Федоровна записала в своем дневнике:

«Yekaterinburg 1/14 July

12° Sunday

Beautiful summers morning. Scarcely slept because of back & legs.

10:30 Had the joy of obednitsa — the young Priest for the 2nd time

11:30–12:00 The others walked — Olga with with me. Spend the day on the bed again Tatiana stayed with me in the afternoon. Spin Readings, Book of the Propher Hosef, ch. 4—14, Pr.Joel 1 — the end.

4:30 tea-tatted all day & laid patiences. Played a little bezique in the eveing, they put my long straw couch in the big room so it was less tiring for me.

10:00 Took a bath-& went to bed».

Перевод («Последние дневники императрицы Александры Федоровны Романовой». Новосибирск, 1999):

«Екатеринбург. 1 (14)Июль.

Воскресение, + 12°

Прекрасное летнее утро. Почти не спала из-за спины и ног.

10½ [часа].Имела радость от слушания обедницы — молодой священник отслужил во 2-й раз.

307

11½ —12 [часов].Остальные гуляли. 0<льга> — со мной. Снова провела день лежа в постели. Т<атьяна> оставалась со мной днем.

Дух<овное> чтение, Книга пр<орока> Осии гл. 4-14, про<рока>, Иоила (так в тексте, правильно: «Иоиля». — Сост.), 1 — до конца.

472 [часа]. Чай. Плела кружева весь день и раскладывала пасьянсы. Вечером недолго поиграли в безик, в большой комнате поставили длинную соломенную кушетку, поэтому было менее утомительным для меня.

10 ч<асов>. Приняла ванну и легла в постель».

Так, что же происходило в доме Ипатьева 14 июля?

То, что этому богослужению предшествовало, было рассказано Якимовым на допросе его следователем Соколовым 7—11 мая 1919 г.: «Что-то такое непонятное для меня вышло и со священником. Богослужение, как я помню, при Юровском было один раз. Это было в субботу 13 июля. Позвал меня к себе Юровский и велел мне позвать «которого-нибудь» священника. Он меня сначала спросил, какие священники служат. Я ему назвал о. Меледина и о. Сторожова. Тогда он мне и велел позвать которого-нибудь. А как о. Меледин жил поближе, то я тогда же в субботу вечером его и позвал. Вечером я и сказал Юровскому, что Меледина позвал, назвав его по фамилии. Утром Юровский меня позвал и снова спросил, какого священника я позвал. Я сказал ему, что позвал о. Меледина. Тогда Юровский меня послал к Меледину сказать ему, чтобы он не приходил: «поди и скажи Меледину, что богослужения не будет: отменено. А спросит, кто отменил, так скажи, что они сами отменили, а не я. Вместо Меледина позови Сторожева». Ну, я что же? Пошел к Меледину и говорю: «так и так, обедницы не будет». Он меня спросил: «почему?». Я сказал, как велел Юровский, что они сами отменили. Тут же я пошел к Сторожеву и позвал его. Что это означало, что не захотел Юровский Меледина, а пожелал Сторожева, не знаю».

Поведение Юровского не понятно не только Якимову. С чего бы это Юровский проявил такую выборность в отношении священников. Вроде бы никаких связей между ним и священниками не могло быть. Не похоже также, что Романовы сами потребовали именно Сторожева. Но не только это не понятно в богослужении, которое происходило в доме Ипатьева 14 июля 1918 года.

О том, как оно происходило, известно из протокола допроса священника Сторожева следователем Сергеевым 8—10 октября 1918 г. Итак слово протоиерею Екатеринбургского Собора Иоанну Владимировичу Сторожеву: «30 июня (13 июля) я узнал, что на другой день 1/14 июля — воскресение, о. Меледин имеет служить в доме Ипатьева литургию, что о сем он уже предупрежден от коменданта, а комендантом в то время состоял известный своей жестокостью некий Юровский — бывший военный фельдшер. Я предполагал заменить о. Меледина по Собору и отслужить за него литургию 1/14 июля. Часов в 8 утра 1/14 июля кто-то постучал в дверь моей квартиры, я только что встал и пошел отпереть. Оказалось, явился опять тот же солдат, который и первый раз приезжал звать меня служить в дом Ипатьева. На мой вопрос «Что угодно?» — солдат ответил, что меня комендант «требует» в дом Ипатьева, чтобы служить обедницу. Я заметил, что ведь приглашен о. Меледин, на что явившийся солдат сказал: «Меледин отменен, за вами прислано». Я не стал расспрашивать и сказал, что возьму с собой о. дьякона Буймирова — солдат не возражал — и явлюсь к десяти часам. Солдат распростился и ушел, а я, одевшись, направился в Собор, захватил здесь все потребное для богослужения и в сопровождении о. дьякона Буймирова в 10 час. утра был уже около дома Ипатьева. Наружный часовой, видимо, был предупрежден, так как при нашем приближении сказал через окошко внутрь ограды: «Священник пришел». Я обратил внимание на совершенно необычное для красных наименование «священник» и, всмотревшись в говорившего, заметил, что как он, так и вообще вооруженные постовые на этот раз как-то выглядят интеллигентнее того состава, который я видел 20 мая, мне даже показалось, что среди них были б. ученики Горного училища, но кто именно, не знаю. По-прежнему внутри за забором, на площадках лестницы и в доме было очень много вооруженных молодых людей, несших караул. Едва мы переступили через калитку, как я заметил, что из окна комендантской на нас выглянул Юровский. (Юровского я не знал, видел лишь его как-то раньше ораторствовавшим на площади.) Я успел заметить две особенности, которых не было 20 мая — это 1) очень много проволочных проводов, идущих через окно комендантской комнаты в дом Ипатьева и 2) автомобиль (легковой), стоящий наготове у самого подъезда дома Ипатьева. Шофера на автомобиле не было. На этот раз нас провели в дом через парадную дверь, а не через двор. Когда мы вошли в комендантскую комнату, то нашли здесь такой же беспорядок, пыль и запустение, как и раньше: Юровский сидел за столом, пил чай и ел хлеб с маслом. Войдя в комнату, я сказал Юровскому: «Сюда приглашали духовенство, мы явились, что мы должны делать». Юровский, не здороваясь, в упор рассматривал меня, сказал: «Обождите здесь, а потом будете служить обедницу». Я переспросил: «Обедню или обедницу». «Он написал обедницу» — сказал Юровский. Мы с дьяконом стали готовить книги, ризы и проч., а Юровский, распивая чай, молча рассматривал нас и, наконец, спросил: «Ведь ваша фамилия С-с-с», — и протянул начальную букву моей фамилии, тогда я сказал: «Моя фамилия Сторожев». «Ну да, — подхватил Юровский, — ведь вы уже служили здесь». «Да, — отвечаю, — раз служил». «Ну так вот и еще раз послужите». В это время дьякон, обращаясь ко мне, начал почему-то настаивать, что надо служить не обедню, а обедницу. Я заметил, что Юровского это раздражает и он начинает «метать» на дьякона свои взоры. Я поспешил прекратить это, сказав дьякону, что и везде надо исполнять ту требу, о которой просят, а здесь, в этом доме, надо делать то, о чем говорят. Юровский, видимо, удовлетворился. Заметил, что я зябко потираю руки (я пришел без верхней рясы, а день был холодный), Юровский спросил с оттенком насмешки, что такое со мной. Я ответил, что недавно болел плевритом и боюсь, как бы не возобновилась болезнь. Юровский начал высказывать свои соображения по поводу лечения плеврита и сообщил, что у него самого был процесс в легком. Обменялись мы еще какими-то фразами, причем Юровский держал себя без всякого вызова и вообще был корректен с нами. Одет он был в темной рубахе и пиджаке. Оружия на нем я не заметил. Когда мы облачились и было принесено кадило с горящими углями (принес какой-то солдат), Юровский пригласил нас пройти в зал для служения. Вперед в зал прошел я, затем дьякон и Юровский. Одновременно из двери, ведущей во внутренние комнаты, вышел Николай Александрович с двумя дочерьми, но которые именно, я не успел рассмотреть. Мне показалось, что Юровский спросил Николая Александровича: «Что у вас все собрались» (поручиться, что именно так он выразился, я не могу)? Николай Александрович ответил твердо: «Да — все». Впереди за аркой уже находилась Александра Федоровна с двумя дочерьми и Алексеем Николаевичем, который сидел в кресле-каталке, одетый в куртку, как мне показалось, с матросским воротником. Он был бледен, но уже не так, как при первом моем служении, вообще выглядел бодрее. Более бодрый вид имела Александра Федоровна, одетая в то же платье, как и 20 мая (старого стиля). Что касается Николая Александровича, то на нем был такой же костюм, что и первый раз. Только я как-то не могу ясно себе представить, был ли на этот раз на груди его Георгиевский крест. Татьяна Николаевна, Ольга Николаевна, Анастасия Николаевна и Мария Николаевна были одеты в черные юбки и белые кофточки. Волосы у них на голове (помнится у всех одинаково) подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч. Мне показалось, что Николай Александрович, так и все его дочери на этот раз были — я не скажу в угнетении духа, — но все же производили впечатление как бы утомленных. Члены семьи Романовых и на этот раз разместились во время богослужения так же, как и 20 мая ст. ст. Только теперь кресло Александры Федоровны стояло рядом с креслом Алексея Николаевича, — дальше от арки несколько позади его; позади Алексея Николаевича стала Татьяна Николаевна (она потом подкатила его кресло, когда после службы они прикладывались к кресту), Ольга Николаевна и, кажется (я не запомнил, которая именно), Мария Николаевна. Анастасия Николаевна стояла около Николая Александровича, занявшего обычное место у правой от арки стены. За аркой в зале стояли доктор Боткин, девушка и трое слуг: высокого роста, другой низенький, полный (мне показалось, что он молился, складывая руку, как принято в католической церкви) и третий молодой мальчик. В зале за богослужением в этих комнатах никого не было. Стол с иконами, обычно расположенными, стоял на своем месте — в комнате за аркой. Впереди стола, ближе к переднему углу, поставлен был ^большой цветок, и мне казалось, что среди его ветвей помещена икона, именуемая «Нерукотворный Спас» — обычного письма, без ризы. Я не могу точно удостоверить, но я почти убежден, что этот была одна из тех двух одинакового размера икон «Нерукотворного Спаса», которые вы мне предъявляете. По-прежнему на столе находились те же образки-складни, иконы «Знамения Пресвятой Богородицы», «Достойно есть» и справа — больших в сравнении с другими размером — писанная масляными красками без ризы икона святителя Иоанна Тобольского. Вы мне показываете две такие иконы Свят. Иоанна, причем, на одной я вижу небольшую выемку в виде углубления. Я должен пояснить, что такие выемки обычно делаются в иконах для помещения в них металлического (золотого или серебряного) ковчежца с какой-либо святыней (частицей святых мощей или одежды святого), сверху этот ковчежец обычно защищен стеклом, вставленном в узенький металлический ободок, который и выступает над уровнем самой иконы. Иногда вокруг такого ковчежца делается сияние в виде звезды или расходящихся лучей. Сияние это устраивается из драгоценного металла, иногда осыпанного камнями. Я подробно осматривал предъявленную мне Вами икону святителя Иоанна, на коей имеется описанная выемка, я полагаю, что выемка эта сделана именно для вложения ковчежца со святыней, каковая очевидно и была здесь. Не усматривая никаких следов в виде нажимов, царапин или углублений от шипов и гвоздиков на иконе вокруг этой выемки, я полагаю, что сияния около ковчежца (если таковой был в иконе) не было и, следовательно, ковчежец имел снаружи обычную узенькую металлическую каемочку и в смысле денежной стоимости едва ли мог представляться ценным. Мне трудно определить, которая из этих двух предъявляемых мне икон Св. Иоанна Тобольского находилась на столе во время богослужения 1/14 июля, но та икона, которая была там, имела такой же вид и размер, как и эта предъявляемая. Тогда (1/14 июля) я не заметил в иконе ковчежца со святыней, но это могло произойти и потому, что ковчежец был заслонен впереди стоящими иконами. Став на свое место, мы с дьяконом начали последование обедницы. По чину обедницы положено в определенном месте прочесть молитвословие «со святыми упокой». Почему-то на этот раз дьякон, вместо прочтения, запел эту молитву, стал петь и я, несколько смущенный этим отступлением от устава, но, едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большой степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высоко поэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест. После богослужения все приложились к св. Кресту, причем Николаю Александровичу и Александре Федоровне о. дьякон вручил по просфоре. (Согласие Юровского было заблаговременно дано.) Когда я выходил и шел очень близко от бывших великих княжон, мне послышались едва уловимые слова «благодарю» — не думаю я, чтобы это мне только «показалось».