Л. Дымерская-Цигельман - АЛИЯ 70-Х...

• Название: АЛИЯ 70-Х...
• Автор: Л. Дымерская-Цигельман
• Издательство: «Став»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Сборник, который вы сейчас держите в руках, подготовлен группой репатриантов из Советского Союза, организаторов и участников семинара по гуманитарным проблемам. Большинство из нас приехали в 1976 и 1975 годах, когда уже были известны и, более того, широко рекламировались неудачи и трудности наших предшественников. Всем нам памятны неутихающие споры и упорные попытки доискаться до причин, понять, представить, объяснить. А доходившая до нас информация была достаточно противоречивой.

Однако уже там, в России, было ясно, и наш некоторый опыт в стране подтвердил, что алия и абсорбция — трудные для всех, но особенно для репатриантов из Союза — не исчерпываются неудачами и усталостью, конфликтами и разочарованиями. Но каков он — тот опыт жизнеустройства и жизнеутверждения, который исподволь накапливался на протяжении семи лет нынешней российской алии? Ведь ясно, что опыт и позиции наших друзей и коллег — знакомых и незнакомых, сумевших утвердить себя в новой жизни, во многом облегчают устройство и наше, и тех, кто за нами последует. Поэтому важно было понять как и какой ценой они строят свою жизнь, свой дом в этом новом для нас мире. Мы попытались узнать, что думают они, как живут, как чувствуют себя в стране, где, по словам Сола Беллоу, одновременно присутствует и дух Спарты и дух Афин, в стране, где при самой жестокой борьбе за ее существование нужно делать все для сохранения и обогащения традиционного творчества евреев — в области духовной, этической, интеллектуальной и социальной.

Мы взяли интервью у многих людей, чтобы узнать, с какими проблемами они сталкивались и какими путями их решали; как входили они в жизнь страны и как складывались при этом отношения с израильтянами; что вызывало протест и каковы были их предложения; как они оценивают опыт прошлого, новые жизненные перспективы — свои и детей; как менялось их мироощущение по мере пребывания в стране; как понимают они проблемы еврейства и Израиля, какую роль, по их мнению, играет и может сыграть российская алия.

Это и были вопросы, с которыми мы обратились к приехавшим в разное время и из разных городов Союза, людям различных профессий и поколений, объединенных лишь тем, что каждый из них нашел свое место в новом для них мире.

Поскольку мы убеждены, что проблемы алии и абсорбции — это прежде всего проблемы нравственные, психологические, социальные, нашей целью была не статистика, не цифры, не сводки и не справки, но попытка документально, живыми свидетельствами, воссоздать реальные судьбы российских евреев в Израиле, их отношение к стране, их перспективы и надежды.

Перед вами рассказы более двух десятков людей[1], которые, понятно, не могут представлять всю алию. Они лишь свидетельствуют о том, как многообразны пути и возможности тех, кто стремится к жизни, пусть нелегкой и небеспроблемной, зато осмысленной и гармоничной. Жизни, в которой человеческое и национальное достоинство перестают быть поводом и причиной постоянной душевной раздвоенности.

Нам кажется, они свидетельствуют и о том, что есть среди нас люди, которые, спустя годы, сумеют повторить то, что старый израильтянин сказал одному из олим[2]: «Вы еще увидите, прожив несколько лет, что есть очень много недостатков. Возможно увидите и хорошие стороны, если способны увидеть. Но всегда знайте, что мы старались. Мы хотели только лучшего для страны и для тех, кто приедет после нас».

Может быть, мы излишне самонадеянны. Но люди, с которыми мы встречались, их способности, профессионализм, умение отстоять свои позиции, глубокая и личная заинтересованность в судьбах страны и еврейства (российского, понятно, прежде всего) — все это поддерживает в нас надежду, что и наша алия, подобно прежним, сумеет вписать собственную страницу в историю народа и страны. Но страница эта только начата.

Мы — это канд. филос. наук Л. Дымерская-Цигельман (Киев, Иерусалимский университет)[3], канд. физ. наук В. Яхот (Москва, Реховот, ин-т им. Вейцмана), литератор Л. Уманская (Киев, Хайфа), главный редактор журнала «Сион» Р. Нудельман (Владимир, Тель-Авив), литератор М. Каганская (Киев, Иерусалимский ун-т), канд. мат. наук М. Лихт (Харьков, Цфат, ин-т прикладных исследований), социолог К. Мирошник (Киев, Хайфа), радиожурналист С. Заферман (Баку, Иерусалим), кинорежиссер И. Чаплина (Ленинград, Тель-Авив), литератор Я. Цигельман (Ленинград, Иерусалим), журналистка Е. Шехтман (Москва, Беер-Шева), студентка Ф. Кантер (Москва, Иерусалимский ун-т).

Председатель организационного комитета семинара

Л. Дымерская-Цигельман

---

— Вика, пока муж плавал, как вы себя чувствовали в новом городе без знакомых, без языка?

Вика: Вот в это-то время я чувствовала себя совсем нехорошо! Муж поднялся на пароход. До этого он никогда в жизни не плавал, и я не надеялась ни на какую морскую карьеру. Но мешать ему не хотелось. Материально нам тоже поначалу было трудно. Зарплата кадета небольшая, а я не работала. Муж перевез нас в Хайфу на временную квартиру и через три дня ушел в плавание. Я осталась одна с дочерью в доме, где жили только израильтяне, т.е. не было никого из русскоговорящих. Теперь-то я довольна, что так сложилось. Это помогло мне быстрей освоить иврит. Но тогда было тяжело. К тому же раз в 22 дня я ездила в Эйлат, куда приходил пароход мужа. Т.е. не ездила, а летала самолетом. Во-первых, это стоило денег, и кроме того, путешествовать без языка, без знания местных условий — это далеко не развлечение. Приходилось искать порт, выяснять, когда придет пароход и когда можно будет на него подняться. Часто случались недоразумения, которые сейчас вспоминаются с улыбкой, а тогда вызывали досаду. Кроме всего этого, меня угнетало, что я не могу найти работу.

— А почему у вас возникли сложности в этом вопросе?

Вика: Я очень трудно устраивалась на работу по ряду причин. Во-первых, я логопед и работа моя связана с языком. Для того, чтобы учить как правильно говорить, нужно, как минимум, хорошо знать язык. Хотя бы, чтобы вести получасовую беседу со своим пациентом. И я учила язык. Сначала пять месяцев в ульпане под Иерусалимом, потом в ульпане в Хайфе, затем ходила в вечерний ульпан. И уже работая, я продолжала учить язык. Была еще сложность: я была вторым логопедом, приехавшим из России. Раньше специалистов мой профессии поставляли англосаксонские страны. И здесь вообще не знали, что в России эта отрасль существует, в какой степени и в каком направлении она развита. Было сильное недоверие к моим способностям и возможностям. Но вот уже 4 года я работаю логопедом в школе и больнице. И сейчас мне говорят, что в Союзе хорошие специалисты. Из России приехали еще логопеды. Все они нашли работу, все устроились и, насколько я могу судить, ими довольны.

— Вика, а вы довольны своей работой?

Вика: Моя основная работа — это школа для слаборазвитых детей. Сначала меня пугала перспектива работы с больными детьми. Я помнила по России тяжелую нервную обстановку таких школ. Когда же я начала работать, меня поразила атмосфера терпимости и доброжелательности. Никогда в жизни я не встречала такой заботы, такой любви и преданности этим обездоленным детям, какую я встретила у своих коллег и у директора школы, человека одержимого заботой об этих детях. Я училась у них этой чисто израильской терпимости, которая не свойственна русским педагогам и русской школьной системе. Именно училась в самом прямом смысле этого слова. Не относиться свысока к этим несчастным детям. Понимаешь, что они тоже могут быть счастливы. Это очень важно. Я училась у своих коллег гуманизму без громких слов, ежедневному и ежечасному. На службе у меня сложились хорошие отношения, по вечерам мы ходили друг к другу в гости. По субботам вместе устраивали пикники. Наверное, это и называется дружбой.

— Элла, а как ты себя чувствуешь в израильской школе, с новыми друзьями?

Элла: Когда я пошла в школу, мне было очень трудно. Иврит я знала плохо и стеснялась говорить. Поэтому я всегда молчала и сторонилась остальных ребят. В школе из-за того, что я стеснялась говорить, не могли определить мои способности. Но постепенно я заговорила, дети поправляли меня, подсказывали слова и стало легче. Когда с языком стало лучше, меня перевели в более высокий класс. Учиться стало интересней, но подруг я по-прежнему выбирала себе среди приехавших из России. Сейчас для меня не имеет значения на каком языке говорить, и новые мои друзья — в большинстве сабры[20]. Я вообще думаю, что язык — это не главное. В Москве я говорила со всеми на одном языке, а чувствовала себя чужой. И вообще не представляла себе, что отношения в школе могут быть такими близкими.

— А как ты относишься к тому, что тебе предстоит идти в армию?

Элла: Ну как можно к этому относиться? С одной стороны, жалко прерывать занятия на два года. Но с другой стороны, это нужно делать. Если нужно идти в армию, то почему кто-то, а не я. Я отношусь к этому спокойно, так нужно.

— Я знаю, что вы любите природу. Не возникло ли у вас чувство психологического непринятия израильской природы, такой непохожей на русскую?

Вика: Нет, не только не возникло, а наоборот, было чувство самого открытого ее приятия. С самого начала страна поразила меня своей зеленью. А потом мы много ездили и ездим, и чем больше узнаем, тем сильнее привязываемся к израильской природе. Я часто встречаю у приехавших из России желание найти в природе Израиля что-то похожее на русскую природу. То им кажется, что Верхняя Галилея похожа на Подмосковье, то Иудейская пустыня напоминает Среднюю Азию. Такой подход мне кажется порочным и разочаровывающим. Я никогда в этом плане не искала ассоциаций с Россией. Я узнала и полюбила природу этой страны, такую богатую, интересную и разнообразную. И еще одно мне кажется стоит упомянуть. В России для меня природа была возможностью уйти от многих явлений жизни и от людей. Мы всегда проводили отпуск то на море, то в лесу, то в байдарке на реке, но всегда одни. Без людей. Здесь же мне ни от чего уходить не хочется: ни от событий, ни от людей. Отсюда и отношение к природе несколько иное.

— Насколько вам понятна и близка израильская культура?

Вика: Нам очень хотелось приобщиться к ней, и мы многое для этого делали. Мы начали ходить в театр на спектакли с ивритом более простым, я бы сказала, будничным. Это не так уж страшно, просто нужно решиться один раз пойти. Мы решились и теперь уже ходим на спектакли со сложным и красивым ивритом и все понятно, так как не только слушаешь, но и смотришь. Поначалу мы ходили на фильмы, озвученные русским переводом. Сейчас это уже немного раздражает, так как слушаем сразу два языка. И предпочитаем ходить на фильмы, где просто говорят на иврите без перевода. Мы полюбили израильские песни и часто ходим на концерты. Бываем на различных выставках. Но главное — это приобщение не к отдельным сторонам жизни, а то чувство сопричастности со своим народом, которое я испытала здесь. Оно настолько глубоко и радостно, что прожить без него, мне кажется, было бы так же обидно, как прожить без любви, без дружбы, без счастья.

*****

Каменковская Ольга, филолог, дефектолог.

Каменковский Мирон, 1942 г. рождения, инженер.

Дочери Анна и Елизавета, близнецы 1969 г. рождения.

Приехали из Москвы в 1976 г. Живут в Хайфе.

Я родилась и выросла в Москве в семье, которая мало чем отличалась от остальных московских семей. Кроме обсуждения антисемитизма и степени его влияния на нашу жизнь, других еврейских тем в семье не затрагивалось. Теперь я уже изредка вспоминаю рассказы бабушки о ее детстве, об еврейских традициях в доме ее родителей. В свою семью она этого уже не внесла и, естественно, в доме, где я выросла, никаких национальных традиций не поддерживали.

Мама до 1937 г. училась в Куйбышеве в еврейской школе. В 1937 г. школу закрыли, но со многими своими соученицами она дружила всю жизнь. Это были люди близкие ей по духу и, видимо, этот еврейский дух жил в нашей семье, не проявляясь в конкретных действиях и традиционных обрядах. Думаю, что не случайно я вышла замуж за еврея. С детства из разговоров в семье у меня сложилось мнение, что в жизни есть много трудностей и одна из них — браки людей разных национальностей. И в то же время я знала, что это не было определяющим и если бы я полюбила человека другой национальности, это не помешало бы нам быть вместе. Хотя в семье это было бы встречено без удовольствия.

Мой муж рос в традиционной еврейской религиозной семье, каких в Москве мало. Отец его был постоянным и активным прихожанином синагоги. В 13 лет муж прошел обряд Бар-Мицвы. Когда мы с ним познакомились, он успел позабыть многое из того, чему учился в детстве. Но по своему восприятию мира он оставался евреем. Его отец мечтал, что мы когда-нибудь уедем в Израиль, он считал, что это единственное место, где могут жить евреи и где они должны жить. Мы же относились к перспективе жить в Израиле скептически и никогда об этом не думали.

Началось все с рождения детей. Когда мы оценивали свою жизнь, становилось страшно за их будущее. Положение осложнялось тем, что наши девочки-двойняшки, которым сегодня по 8 лет, глухие.

Все это накапливалось годами — неудовлетворенность, сознание своей никчемности, как граждан, как специалистов, как людей.

Долгие годы я не видела никакого выхода. Я наблюдала, как в России честные, умные люди губят себя: спиваются, уходят из жизни. Это вызывало чувство безнадежности, безвыходности и безысходности. Как-то мы узнали, что одни из наших знакомых уехали в Америку и устроились там. Мы увидели просвет в нашем положении и стали думать о выезде из Союза. Но наши планы ориентировались на Америку. Об Израиле мы вообще не думали, плохо себе представляли что это за государство. От борющейся еврейской молодежи мы были далеки и, в силу своей неосведомленности, ни о чем, кроме Америки, не думали. Мы знали, что в Америке найдем самую совершенную аппаратуру и самую развитую систему для обучения детей. Случайно я узнала, что учреждения для глухих есть и в Израиле и что они не хуже, чем в США. И тогда наши планы изменились, мы решили ехать в Израиль. Надо сказать, что это решение я восприняла с большим облегчением. Почему это было так, я не знаю. У меня было мало общего с Израилем, с еврейством, с еврейской культурой. Но чувство облегчения я отчетливо помню. Я думала, что наверняка в Израиле будут люди, которые нас поймут и примут, и что я еду не в чужой лом.