Сергей Литовкин - Фотограф

• Название: Фотограф
• Автор: Сергей Литовкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Литовкин Сергей Фотограф

Сергей Литовкин

Фотограф

( Лица, события и обстоятельства изменены, но факты, несомненно, имели место быть).

Заболел фотограф. Не смертельно, но довольно тяжело. Если б это случилось в фотоателье на Приморском или Большой Морской, тогда нечего было бы и рассказывать. Но это был не рядовой кустарь, а военно-морской ас экстра класса в звании мичмана, правда, - самоучка, как, впрочем, и множество других, небесполезных для флота специалистов. Долбануло его, буквально, в бок. Аппендицит. Вроде, не проблема: вырезать, да зашить. Однако, произошло это на гидрографическом судне в западном Средиземноморье. Судно следовало через Гибралтар для выполнения задания, главным действующим лицом которого и был, как раз, этот мичман. Требовалось засечь, подкрасться и сфотографировать во всех видах новую американскую атомную подводную лодку, ныне, по всем данным, пересекающую Атлантику по пути в Испанию в подводном, естественно, положении. Америкосы фотографироваться не очень любили и всплывали только почти у самого побережья, что препятствовало получению приемлемых снимков. Если, конечно, не впереться по - нахалке в чужие терводы с приближением к объекту на дистанцию фотозалпа. Можно было, наверно, и чуток подождать, когда в зарубежных журналах появятся качественные изображения лодки на стапелях, на ходу и у причалов. Обычно, больших задержек с этим в семидесятые годы прошлого века не было. Налогоплательщикам исправно демонстрировали этих монстров, сжиравших их трудовые доллары в лихорадочных попытках запугать "красных", то есть - нас, а, заодно, и своих - "синих", наверно, или "голубых". Мы их такими цветами рисовали на своих оперативных картах. Руководство, однако, потребовало изображения новой супостатской подлодки безотлагательно, со сроком готовности - вчера и до обеда, что обсуждению не подлежало. Потому-то и был послан специалист по фотосъемкам с двумя ящиками уникальной техники, хитрыми объективами и многими километрами пленок. И, на тебе, - заболел.

Корабельный доктор на гидрографе, старлей Веня, был врач толковый, но вовсе не хирург, а дерматолог по призванию и основной специальности. Диагноз он поставил дня через два, пощипав кожную складку на пузе мичмана, пролистав стопочку своих справочников и переговорив в телеграфном режиме с флагманским медиком эскадры, тертым и опытным, как старая повитуха. Тот сообщил, не мудрствуя лукаво, что по собранной им за многие годы статистике, у моряков в этом месте может быть только один дефективный элемент - аппендикс. Дети, женщины, алкаши, слесаря, бухгалтера, администраторы и прочие штатские типы с такими симптомами способны страдать десятком заболеваний, что моряку - ни к лицу, ни к заднице. Поэтому, надо без сомнений и раздумий удалять лишний отросток, пока тот не рванул, как старая якорная мина, сорванная штормом с вечной привязи и выброшенная к причалам.

На живом человеке Вениамин раньше ничего, более серьезного, чем волосы, ногти и прыщи, не терзал. Оперировать в одиночку он отказался категорически и потребовал себе в ассистенты хотя бы такого же пытливого медика, каким был сам. И надо же было случиться, что поблизости, в суточном переходе, оказался только один советский корабль - эсминец, на котором служили добрый доктор Леня и я.

Леня тоже не был хирургом, а имел прекрасную специальность анестезиолога, что позволяло ему безапелляционно заявлять о своей способности вырубить кого угодно по мере необходимости. Иногда, когда доктор был обижен или слишком возбужден, он обещал вырубить всех без исключения. Звучало это несколько самоуверенно, учитывая его небольшой рост и худощавое телосложение. Вместе с тем, он смело применял на нас все имеющиеся знания и заблуждения, а в прошлом месяце произвел уже вторую за этот поход операцию по удалению аппендикса. Его жертвой на сей раз оказался мичман Мизин, старшина команды БЧ-2, известный своей прижимистостью. На корабле с недоверием отнеслись к известию, что тот дал у себя что-то вырезать. Ассистентами в ходе данного действа были кок Слава и я. Кок был выбран, естественно, благодаря своему опыту работы с соответствующими продуктами животного происхождения на камбузе. Вторым подручным я оказался случайно, пытаясь выпросить у доктора стакан спирта для празднования Дня Парижской Коммуны. Он пообещал выделить даже больше запрошенного, но при условии моей встречной поддержки в ходе предстоящей операции. Добровольцев не было. А на прошлом аппендиците штатный санитар отключился, увидев первый неглубокий, но кровавый разрез, и, чуть было, не упал головой в операционное поле. Была небольшая качка и, к счастью, его отшатнуло в сторону. Я нерешительно колебался с ответом, но Леня подкупил меня тогда заявлением об ограниченности перечня лиц достойных доверия. По его мнению в этот круг, кроме нас с ним, могли войти ещё человека два-три, которые отсутствовали ныне в ближайшем и отдаленном окружении. Операция и праздник Коммуны прошли успешно.

Я был на вахте во время получения указания с эскадры встретиться с гидрографом и рубануть общими силами по отростку фотографа. У меня засосало под ложечкой и появилось нехорошее предчувствие, что без меня здесь не обойдется. С прошлого раза осталось тошнотворное впечатление от кровавых пятен, слепящего света и панического напряжения поиска, куда-то пропавшего, объекта удаления, а потом - моточка ниток и, наконец, после завершения манипуляций, - зажима с тампоном. Предположения подтвердились с избытком. Оказалось, что кроме работы ассистентом, мне предстоит ещё одна особо ответственная миссия.

Дело в том, что прибытие лодки ожидалось в течение последующих двух-трех дней. Трудно было рассчитывать на эффективную работу фотографа сразу после операции и в ближайшую неделю. Его должен был кто-то заменить, желательно, знающий толк в технологии получения волшебных картинок. Об этом тоже было указание с эскадры, чему я значения почему-то не придал. Командир нашего эсминца, которому был поручен выбор фотомастера, назначил, однако, меня. Решение его было основано на одной несуразности, возникшей ещё несколько месяцев назад при проходе Босфора на пути в Средиземку. Меня засек особист за киносъемкой чудесного моста через пролив. Я тогда прозевал появление нашего домашнего контрразведчика, рассматривая в видоискатель полуметровой толщины тросы подвески моста и красоты побережья. Кинокамеру отобрали на основании правил хранения подобного имущества на военных кораблях и заперли в старпомовский сейф. Через пару дней я погорел уже с фотоаппаратом, но успел его припрятать от экспроприатора. С тех пор я частенько выполнял групповые и индивидуальные съемки, выставляя дозор и оцепление, скрывая свой "Зенит" от неприятеля. Тот, однако, открыл на меня охоту и даже провел два обыска в каюте и на боевом посту, но безуспешно. Возможно, как мне тогда показалось, ему не очень-то и хотелось меня ловить, но долг, как он его понимал, - был выше всего и требовал жертв. История эта стала широко известна, благодаря чему рядом со словом "фотография" мгновенно возникало мое подозрительное имя. Отбрехаться не удалось.

План был прост и легко выполним, а поэтому вызывал сомнения. Нам с Леней надлежало перебраться на гидрограф, который полным ходом аж в двенадцать узлов следовал к району предполагаемого всплытия лодки. Далее следующее: режем и откачиваем фотографа, ловим в прицел подлодку и делаем снимки, возвращаемся на гидрографе в Гибралтарскую зону , пересаживаемся назад к себе на эсминец, принимаем поздравления и грамм по сто с лишним, далее - по плану. Все довольны и радостны. Проблемы начались уже на начальном этапе.

Погода была, что называется, - свежая. Гидрограф вышел в точку встречи с задержкой на десять часов и подскакивал на волне, как мячик. Доктор взял с собой небольшой чемоданчик с хирургическими штучками, медицинскими шпаргалками и роскошным атласом внутренней компоновки человеческих органов. Я же - прихватил почти все свое имущество, включая съестные, табачные и алкогольные запасы, в двух парусиновых сумках. Нацепил даже на себя шинель, которая не влезла в поклажу, но старпом, сделав несколько издевательских и едких замечаний, принудил оставить её в каюте, о чем я потом жалел. Флотский опыт учил тому, что перебравшись с корабля на корабль ты, вроде как, заново открываешь свой личный вахтенный журнал, делая первый ход. Каким будет ход ответный и куда тебя занесет - зависит уже от моря, корабля, звезд на небе и суммарного количества везенья у членов экипажа. Сменил борт - сменил судьбу.

Посадка на баркас и высадка из него прошли почти без происшествий и потерь, если не считать пилотки Лени, унесенной свежим атлантическим ветром, и трехлитровой банки консервированных огурчиков, разбитой вдребезги внутри одной из моих емких сумок при подходе к борту гидрографа. Кому-то пришло в голову использовать багаж вместо причального кранца. Запах ароматного маринада, мгновенно окутавший нас в тот момент, до сих пор ассоциируется у меня с безвозвратными утратами и незаслуженными обидами.