Генри Миллер - Аэрокондиционированный кошмар

• Название: Аэрокондиционированный кошмар
• Автор: Генри Миллер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068162-4

Непривычный, необычный Генри Миллер. Яростный обличитель буржуазного ханжества и лицемерия, массовой культуры и всеобщей погони за материальным благосостоянием. Потрясающая воображение книга, в которой «великий бунтарь» выносит приговор Америке, используя для этого все возможности своего колоссального таланта. Книга, в которой переплетаются реализм и сюрреализм, художественный вымысел и публицистика. Книга, позволяющая читателю заглянуть в бездну отупляющей бездуховности, пронизывающей современную западную цивилизацию.

---

После нескольких экспериментов подобного сорта до вас даже если вы такой же тугодум, как я, дойдет, что надо быть осмотрительней. Остановившись на какое-то время в каком-нибудь городе, осмотревшись и попривыкнув, заведя хорошие знакомства, вы начинаете зондировать почву; узнаете, что сразу за углом большого автосервиса, в каком-нибудь с трудом отыскиваемом закутке, имеется некий малый, просто чудодей по части ремонта машин, берущий за свои услуги смехотворную плату. Вам расскажут, что он делает все, причем справляется даже с иностранными марками.

Точно так и случилось со мной в Альбукерке благодаря дружбе, которую я свел с доктором Петерсом, выдающимся хирургом и таким же выдающимся бонвиваном. Однажды, когда мне решительно нечем было заняться, в один из тех дней, когда принимаешься названивать друзьям или отправляешься на чистку зубов, я решил, несмотря на ливень, отправиться за консультацией к великому умельцу, безболезненному Паркеру автомобильного мира, Хьюгу Даттеру. Дело-то было пустяковое: у меня постоянно грелся мотор. В автосервисе особого значения этому не придали — виновата, мол, высота, возраст автомобиля и так далее. Я думал, что там нет ничего такого, что нужно отремонтировать или заменить. Но когда в холодный дождливый день мой автомобиль выдал температуру в 180 градусов[40], я понял, что дело обстоит серьезнее. Если мотор так температурит на высоте 5000 футов, что же будет с ним на высоте в 7000 или 10 000?

Почти час дожидался я у входа в автомастерскую возвращения Даттера. Никак не ожидая, что в такой ливень появится какой-нибудь клиент, он отправился перекусить. Его помощник, родом из Канзаса, потчевал меня канзасскими историями о переправах через разлившиеся реки. Из его рассказов становилось ясно, что людям в Канзасе нечем себя занять в дождливую пору, кроме как поупражняться в рискованных маневрах на дешевых фордовских жестянках. Однажды, рассказывал он, во вздувшийся от дождей рукав реки ухнул целый автобус, его перевернуло вверх колесами, подхватило и понесло; так этот автобус и не нашли. Канзасцу дождь нравился, он напоминал ему о родных местах.

Но вот явился и Даттер. Мне пришлось подождать, пока он подойдет к полке, покопается там, готовя необходимые аксессуары. После того как я почтительно доложил ему о своих трудностях, он не спеша поскреб в затылке и, даже не взглянув в сторону машины, произнес:

«Есть куча причин, из-за которых случается перегрев двигателя. У вас кипел радиатор?»

Я сказал, что это было в Джонсон-Сити, Теннесси.

«А когда это было?» — спросил он.

«Месяца три назад».

«Понятно. Я-то думал, вы скажете года три…»

Машина моя все мокла под дождем.

«А вы не хотели бы посмотреть машину?» — робко осведомился я, боясь, как бы он не потерял интереса к моему случаю.

«Можете загнать ее сюда, — согласился он. — Вреда не будет. В девяти из десяти случаев это радиатор. Может быть, напортачили ребята в Кливленде».

«В Джонсон-Сити», — поправил я.

«Ладно, где бы это ни было». — И он приказал помощнику подогнать машину.

Особого энтузиазма от предстоящей работы он, сразу было видно, не испытывал; словно я пришел к нему с лопнувшим желчным пузырем или с ногами, пораженными слоновьей болезнью. Я подумал, что лучше было бы на время оставить его одного, а не торчать над душой; может быть, тогда он немного разохотится. Так что я извинился и отправился перекусить.

«Я скоро вернусь», — сказал я.

«Ничего, ничего, не беспокойтесь, — ответил он. — Тут могут часы понадобиться, чтобы найти болячку».

Я заправился чоп-суи[41] и потащился обратно, ничуть не торопясь, чтобы дать ему время поставить точный диагноз. Чтоб убить время, забрел в Торговую палату выяснить состояние дорог до Меса-Верде. Я уже знал, что в Нью-Мексико, чтобы узнать, как куда проехать, одних дорожных карт недостаточно. Прежде всего дорожная карта ничего не скажет о том, сколько вам придется заплатить, если вы завязнете в глубокой глине где-нибудь и вас придется тащить на буксире миль пятьдесят, а то и все семьдесят пять. И о том, что между гравийным шоссе и асфальтовым целый океан различий. Вспоминаю человека в Автомобильном клубе в Нью-Йорке. Жирным красным карандашом он прочерчивал мой маршрут на карте и одновременно отвечал на звонки двух телефонов и выдавал деньги по чекам.

«Меса-Верде официально откроется не раньше середины мая, — сказал этот малый. — Я бы все же не рисковал. Если пойдут теплые дожди, никто не скажет, что может с вами случиться».

Я решил ехать в Аризону. Конечно, было жаль миновать Скалы-корабли и заповедники ацтеков, но ничего не попишешь.

Вернулся в гараж. Даттер склонился над машиной; приложив ухо к двигателю, он выслушивал его, как врач выслушивает больного воспалением легких. Из жизненно важных внутренних органов машины свисала электрическая лампочка на длинном проводе. Вид горящей лампочки всегда меня успокаивает: он означает, что дело идет. Во всяком случае, Даттер был во внутренностях занедужившей и что-то там двигал и проверял — так мне показалось по крайней мере.

«Выяснилось, в чем там дело?» — осмелился я поинтересоваться.

«Нет еще», — ответил он, погружая руку по запястье в путаницу переплетенных кишок, в которых что-то жужжало и фыркало. Не знаю, как называлась эта штуковина, но выглядела она как вполне способная к самостоятельной жизни часть автомобиля. Кажется, я в первый раз видел то, что заставляет автомобиль двигаться. И это было красиво, на свой, механический лад.

Словно паровая каллиопа, исполняющая Шопена в грязной засаленной трубе.

«Вам зажигание неправильно выставили, — сказал Даттер, повернув голову, чтобы взглянуть на меня, продолжая, однако, как искусный хирург, орудовать своей умной правой рукой. — Я это понял еще до того, как увидел ее. Оттого и двигатель греется». И голосом, звучавшим из глубин машины, он начал объяснять мне, как работает зажигание. Насколько мне помнится, суть была в том, что в восьмицилиндровом двигателе зажигание происходит во втором, третьем, пятом, седьмом цилиндрах от одного кулачка и в третьем, четвертом, шестом, восьмом от другого. Могу ошибиться в цифрах, но слово «кулачок» меня заинтересовало. Красивое, ласковое такое слово, а когда Даттер попытался показать мне эту деталь, я просто полюбил это слово — кулачок. Рассчитано на совсем неподготовленного слушателя, так же как поршень и привод. Даже такой невежда, как я, выведет из самого звучания слова «поршень», что это нечто «порхающее», то есть двигающееся в разных направлениях, и, значит, тесно связано со способностью автомобиля двигаться.

Он возился с зажиганием еще некоторое время. Объяснил мне, что может сотворить разница даже в четверть градуса. Работал с карбюратором, если не ошибаюсь. Я смиренно впитывал эти его объяснения, как и другие, не задавая вопросов. А тем временем познакомился с маховиком и с прочими более или менее необходимыми частями таинственного механизма. Да, все части автомобиля более или менее необходимы, за исключением разве гаек под шасси; эти могут ослабнуть и выпасть, как зубы у старика, без всякого видимого повреждения. Я не говорю об универсале — там дело другое. Но все эти ржавые гайки… Когда машину устанавливают на подъемник и вы видите, как они одна за другой вываливаются, по-настоящему это почти ничего не значит. В худшем случае может отвалиться подножка, но и это невелика беда.

Касаясь то того, то этого, Даттер вдруг спросил меня, какую температуру ставить на термостате. Я ничего не мог ему сказать. О термостате я много слышал и знал, что он должен быть в машине, но где именно должен быть и как он выглядит, не имел ни малейшего понятия. С величайшим искусством избегал я разговоров о термостате, снова стыдясь признаться, что ничего не знаю об устройстве своей машины. Отправляясь из Нью-Йорка, получив беглое объяснение о принципах действия и бездействия термостата, я рассчитывал, что створки радиатора открываются автоматически, когда индикатор температуры показывает 180 или 190. Термостат для меня был чем-то вроде кукушки в настенных часах. Я не сводил глаз с индикатора, чтоб не пропустить цифру 180. Раттнера, тогда еще мы путешествовали вдвоем, немного раздражало это неотрывное наблюдение за индикатором. Из-за этой моей одержимости мы несколько раз съезжали с дороги. Но я по — прежнему ждал, что вот-вот, и невидимый человечек откроет клетку, вылетит кукушка и — бац! створки раскрываются, воздух циркулирует, и мотор начинает мурлыкать, точно кот-музыкант. Конечно, эти чертовы створки и не думали открываться, и когда указатель добирался до 190, первое, что я представлял себе дальше, — кипящий двигатель и сорок миль пути до ближайшего города.

Итак, зажигание выставлено правильно, все узлы отрегулированы, карбюратор калиброван, акселератор отзывается тут же, все гайки, замки, винты и шурупы там, где им и надлежит быть, и Даттер приглашает меня составить компанию в испытательном полете. Он решил проехать через Тихейра-каньон — там большой градиент пути — и сразу же взял скорость в пятьдесят миль. Я немного заволновался: механик автосервиса сказал мне, чтобы первую сотню миль я ехал не спеша, пока мотор не раскочегарится. Стрелка индикатора поползла к 180, а когда мы подъехали к самому перевалу, скакнула до 190 и продолжала лезть вверх.