Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни

• Название: Лучшее лето в её жизни
• Автор: Лея Любомирская
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00890-6

Португалия заполучила наконец превосходного толмача, способного переводить не только с португальского на русский, но и с языка цвета, шорохов, шепотов и ароматов, с языка ветра, птиц и камней, с языка сумерек, с языка трамвайного звона, с языка скрипа половиц – на человеческий.

---

И не обращая больше внимания на взбешенную Изабел, бабуля порылась в кармане цветастого халата и вручила Ритине измятую бумажку в тысячу эшкуду.

– На, ласточка, купи себе чего-нибудь, – прогудела она умиленно. – Кто ж тебя еще и побалует, как не родная бабушка?

* * *

После рождения Тьягу и Диогу Изабел, и без того не слишком добродушная, стала еще раздражительней. Чуть что – сразу хваталась за ремень.

– Мамочка, не надо, я больше не буду!!! – визжала Ритиня, бегая вокруг обеденного стола.

– Сейчас вот отлуплю, тогда точно не будешь, – скрежетала Изабел, пытаясь достать юркую дочь металлической пряжкой. – Тварь неблагодарная! Заботишься о вас, заботишься, а вы в душу плюнуть норовите!

Привычно уворачиваясь от ремня, Ритиня прикидывала, стоит ли попытаться удрать к бабуле Машаду или Изабел от этого разозлится еще сильнее. Под столом тихо как мыши сидели Тьягу и Диогу и завороженно глядели, как мимо них с топотом пробегают ноги в тапках.

* * *

Зе Мария, отец Тьягу и Диогу, продал свой дом и переехал жить к Изабел.

По вечерам после школы Изабел посылала Ритиню в бар «Викторианский уголок» – звать Зе Марию к ужину.

В «Викторианском уголке» было душно, накурено и пахло кислятиной.

Зе Мария сидел за лучшим столиком – напротив телевизора, и пил красное вино, которое хозяйка бара Манела подливала ему из огромного пластикового баллона.

– Дочь моей Белы! – хвастливо говорил Зе Мария, хлопая Ритиню по спине. – Хорошая девчонка. Люблю ее как родную!

– Как такую не любить, – кивала Манела и протягивала Ритине тресковый пирожок или сливочное пирожное.

Ритиня вежливо благодарила, но не брала. Тресковые пирожки и сливочные пирожные у Манелы тоже пахли кислятиной.

Когда Изабел увезли в роддом, Зе Мария прямо из «Викторианского уголка» пришел к Ритине в комнату.

– Хорошая девчонка, – сопел он, тиская Ритиню, только что вышедшую из душа. – Сладкая! Как можно не любить такую сладкую девчонку?!

Зе Мария пах хуже, чем тресковые пирожки Манелы. Ритиня пиналась и пыталась укусить Зе Марию за руку.

В дверях, прижавшись друг к другу, стояли Тьягу и Диогу в одинаковых пижамах. Тьягу громко дышал ртом. Под носом у него засохли зеленые сопли. Диогу с хлюпаньем сосал большой палец.

* * *

Милу Вашконселуш очень нервничала. Когда она решила усыновить ребенка, она думала, что возьмет себе совсем крошку – годовалую или около того. Она все распланировала: как выберет, как привезет домой, как подаст заявление в Министерство образования и переведется куда-нибудь на Мадейру, куда можно будет приехать сразу с ребенком и никто не спросит – откуда он у ни разу не беременевшей Милу.

В мечтах Милу видела себя прогуливающейся по скверу с коляской, в которой сидит хорошенький щекастый мальчик в красной панамке и, улыбаясь двумя новенькими зубами, трясет погремушку. Милу исправно читала все, что касалось маленьких детей, прошла курсы первой помощи и молодых матерей. Она записалась сразу на несколько интернет-форумов, где обсуждались детские проблемы, и даже купила дорогущий светлый ковер, чтобы ребенку было приятно по нему ползать, и огромную упаковку подгузников – на них была такая скидка, что грех было упускать.

И вдруг – восьмилетняя девочка. Милу тихонечко вздохнула, прощаясь с мечтой о коляске и погремушке. Конечно, в приюте были и мальчики – хорошенькие щекастые мальчики, годовалые или около того. Но худенькая большеглазая девочка, прижимающая к себе попорченного огнем серебристого плюшевого медведя, напомнила Милу ее саму в детстве.

– Бедный ребенок, – сказала Милу директриса приюта, сухонькая монахиня сестра Беатриш. – Круглая сирота. Вся родня погибла.

– Несчастный случай? – спросила Милу, сглатывая ком в горле.

Сестра Беатриш покачала головой.

– В каком-то смысле, – сказала она и скорбно пожевала губами. – Я точно не в курсе, газовый баллон взорвался, что ли? А эти старые дома, знаете… вспыхнул как спичка. Девочка проснулась и выскочила в окно, а остальные не успели. Может, спали очень крепко. Отчим, я слышала, пил. Знаете, ее мать буквально накануне родила еще одну дочку, вернулась из роддома – и вот такая страшная смерть…

Милу часто замигала, смаргивая слезы. Сестра Беатриш оглянулась – не слышит ли кто, и, почти прижавшись губами к уху Милу, зашептала:

– Полиция думает, что это поджог. Вроде двери были как-то так закрыты, чтобы никто выйти не мог. Говорят, бабушка девочки ненавидела невестку и зятя. Ее привезли в полицию, она там стала кричать, возмущаться, устроила жуткий скандал. Такая, знаете… – сестра Беатриш замялась, – тяжелая старуха, властная, шумная. Бывшая торговка рыбой. Кричала, кричала, всех взвинтила, потом вдруг взяла и упала. Ее стали поднимать, а она уже… – Сестра Беатриш оторвалась от уха Милу и печально перекрестилась.

* * *

Милу тихонько вошла в комнату. Девочка сидела, как она ее и оставила час назад, – очень прямо, глядя куда-то в угол и прижав к себе обожженного медведя.

– Зайчик, – позвала Милу. – Смотри, что я тебе купила!

Девочка повернулась и уставилась на Милу большими светло-карими глазами.

– Что вы со мной будете делать? – спросила она.

Милу поперхнулась.

– Ну… – промямлила она, – для начала я бы хотела с тобой познакомиться поближе…

Девочка продолжала смотреть не мигая и даже как будто не дыша.

– А потом, наверное, усыновлю, – закончила Милу.

Девочка нахмурилась. Она явно не знала слова «усыновить».

– Ну… Ты будешь у меня жить… Я буду тебе все покупать… Мы будем с тобой везде ходить…

Девочка еле заметно улыбнулась и слегка обмякла на стуле.

– Я буду о тебе заботиться, – продолжила обрадованная Милу. – И любить, конечно. Любить как родную дочь.

Девочка наклонилась, и ее вырвало прямо на светлый дорогущий ковер.

Малютка

В полдень Клаудиня начинает скрипеть. Она всегда начинает скрипеть ровно в полдень, и Саломита всякий раз изумляется – откуда у Клаудини это? Ну хорошо, допустим – биологические часы. Но где это видано, чтобы биологические часы тоже переходили на зимнее время?

Клаудиня не дает Саломите как следует сосредоточиться на этой мысли.

Клаудиня скрипит на повышенных тонах, как рассерженная дверь.

Клаудиня хочет есть.

Саломита быстро накрывает на стол.

Кладет на стол клеенку.

Поверх клеенки – скатерть.

Поверх скатерти – полотенце.

На полотенце ставит поднос.

На подносе – тарелка с супом, ложка и стакан томатного сока.

Клаудиня любит запивать еду томатным соком.

Она приоткрывает рот, скашивает глаза и внимательно смотрит, как красные струйки сбегают изо рта на светлый слюнявчик.

Саломита сгребает Клаудиню в охапку. В спине у Саломиты что-то хрустит и взрывается. Вчера Саломита собирала яблоки и упала со стремянки. Потом она долго лежала на земле и смотрела на худого голубя, который судорожно отрыгивал еду, чтобы накормить толстого птенца. Птенец прыгал вокруг голубя и скрипел, как Клаудиня.

Ружериу перепугался. Ружериу метался между Саломитой и телефоном.

– Я вызываю «скорую», – сказал он.

– Не вздумай, – ответила Саломита.

– Тогда я сам отвезу тебя в больницу.

– А как же малютка? – спросила Саломита.

– Я убью ее, мам, – сказал Ружериу. – Однажды я ее просто убью.

– Знаешь что? – сказала Саломита, лежа на земле и глядя на него снизу вверх. – Тебе уже, наверное, пора. Я положила тебе джинсы, свитер в полоску и теплую пижаму. Если заночуешь в Визеу, поцелуй от меня тетю Джулию.

Саломита шипит от боли и роняет Клаудиню обратно на кровать. Скрип Клаудини переходит в визг.

Ружериу уехал. Годом раньше разъехались близнецы. Еще раньше ушел Карлуш.

До этого он довел ее до истерики, уговаривая устроить Клаудиню в специализированный интернат.

Саломита вначале возражала спокойно, потом кричала, потом плакала и, наконец, в бессильной ярости, завизжала, как Клаудиня.

Карлуш вскочил и выбежал из дома. И больше не вернулся – даже за вещами попросил заехать сослуживца.

«Я не могу спокойно смотреть, как моя сумасшедшая дочь сводит с ума мою нормальную жену», – сказал он адвокату.

Саломита подкатывает к кровати кресло на колесиках и перетаскивает на него Клаудиню. Клаудиня не любит кресло. Она отбивается изо всех сил и визжит не переставая.

Раньше только Жоане удавалось без проблем усадить Клаудиню в кресло. Жоана что-то шептала ей, напевала, приговаривала, и Клаудиня сидела тихо, жмурясь и ритмично поскрипывая. Жоау глядел на них и качал головой: «Ну вы даете, сестренки!»

«Ситёнки», – повторяла разомлевшая Клаудиня.

Близнецы перестали оставаться с Клаудиней после того, как Клаудиня в приступе бешенства вырвала Жоане косу, а потом, наказывая себя, несколько раз ударилась лицом об стол.