Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

• Название: Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
• Автор: Ингеборг Фляйшхауэр
• Жанр: История

---

Поэтому Гитлер 10 мая 1939 г. вместе с начальником штаба верхов­ного главнокомандования вермахта Кейтелем с интересом ожидал по­явления специалистов министерства иностранных дел по России[606]. Присутствие Кейтеля и Шнурре свидетельствовало о том, что в докла­дах экспертов Гитлера интересовали как военные[607] аспекты, так и проблемы (военной) промышленности.

Если даже сделать скидку на вызванную спешкой путаницу при об­мене распоряжениями и телеграммами, то и тогда остается много неяс­ного в вопросе определения различных сроков, связанных с этим важным докладом специалистов по России. 4 мая Шнурре телеграфи­ровал в германское посольство в Москве о том, что Хильгеру следует не­медленно выехать в Берлин и в понедельник, 8 мая, быть готовым к совещанию; в тот же день в Мюнхен после переговоров в Милане дол­жен был прибыть Риббентроп, откуда после предварительной беседы с Шуленбургом, Хильгером и Шнурре вместе с ними выехать в Берхтесгаден для доклада Гитлеру[608]. Однако Шуленбург все еще находился в Тегеране. Там он 7 или 8 мая и получил телеграмму от 6 мая, которую ему переслал Типпельскирх; телеграмма была подписана Францем фон Зоннляйтнером, сотрудником бюро министра, и обязывала Шуленбурга вместе с находившимся в поездке по Азии адъютантом воен­ного атташе, капитаном фон Шубутом, инкогнито быть 9 мая в Мюн­хене и приготовиться к докладу. Наряду с этим Типпельскирх в телеграмме от 7 мая обратил внимание МИД на отсутствие Шуленбур­га и предложил, чтобы его представлял Хильгер, который выехал в тот же день и 8 мая уже находился в Берлине. Выяснив, что Риббентроп в Мюнхене, он незамедлительно отправился туда. После целого дня ожи­дания Хильгер узнал от Риббентропа, что Гитлер хочет лично выслу­шать его днем, в среду, 10 мая. Между тем Шуленбург выехал из Тегерана раньше, чем ожидалось. В четверг, 11 мая, он телеграммой из Афин информировал о своем приезде в Берлин в пятницу, 12 мая[609]. Следует иметь в виду, что Шуленбург еще раньше мог оказаться в Вене или Мюнхене и через несколько часов быть у Гитлера, который все еще находился в Бергхофе и лишь утром 14 мая отправился в район так на­зываемого «западного вала». Никаких особых встреч Гитлер на эти дни не планировал, поэтому возникает вопрос, почему он вместо Хильгера и Шнурре (10 мая) или по крайней мере в дополнение к их докладу не принял самого посла 12 или 13 мая. Складывается впечатление, что чи­новники МИД или из-за своей расхлябанности составили для посла ошибочный график полета, или же лишили его возможности изложить Гитлеру свои взгляды из других соображений. Все это тем более удиви­тельно, что произошло тогда, когда Гитлер в сложившейся ситуации впервые проявил желание ознакомиться с точкой зрения экспертов по России[610].

Гитлер с большим напряжением ожидал информации от прибыв­ших из Москвы. Раздраженный опозданием, происшедшим по вине Риббентропа, он встретил гостей «каким-то особенно нетерпеливым взглядом»[611]. Уже первый вопрос выдал смысл его нетерпения: фюрер жаждал знать причины смещения Литвинова.

Положение, в котором оказался Густав Хильгер, представлявший посла, было в высшей степени двойственным: с одной стороны, он на­деялся убедить Гитлера в том, что Сталин является серьезным партне­ром, а с другой — ему не хотелось делать Сталина заложником германской игры или слишком тесно связывать судьбу Германии с тоталитарной Россией. Чтобы избежать этих опасностей, он ограничился сжатым, ясным и понятным Гитлеру изложением материала, которое не нарушило правдивости аргументации. Центральное место заняла близкая германским интересам интерпретация доклада Сталина на XVIII съезде партии.

Отвечая на первый вопрос, Хильгер утверждал, что Литвинов искал взаимопонимания исключительно с западными державами, в то время как Сталин испытывал к ним недоверие и считал, «что в случае войны западные державы намерены предоставить России таскать каштаны из огня». Гитлера это заявление убедило.

Затем Гитлер спросил, «будет ли Сталин готов при определенных условиях договориться с Германией». Хильгер не стал долго распро­страняться о советских усилиях по восстановлению добрых отношений в первые годы национал-социалистского режима в Германии, а ограни­чился кратким сообщением о том, что «Сталин заявил 10 марта: для конфликта между Германией и Советским Союзом нет никаких види­мых оснований».

Хильгер и Шнурре, к своему изумлению, обнаружили, что ни Гитлер, ни Риббентроп, по-видимому, не были знакомы с текстом выступления Сталина, хотя посольство и МИД, сообщая о нем ра­нее, старались пробудить к этому докладу интерес. Хильгеру «по просьбе Риббентропа... пришлось дважды процитировать соответст­вующее место».

Третий вопрос Гитлера касался «дел в России вообще», особенно по­ложения в Красной Армии, ее морального состояния. Отвечая, Хильгер подробно рассказал о новом патриотизме советского общества, о вновь пробудившейся силе, боевом духе и оборонительной мощи Красной Ар­мии, о чем германское посольство в Москве писало уже в течение ряда лет. Он подчеркнул, что революционное Советское государство Ленина перешло на позиции прагматической и реальной политики Сталина и неоднократно намекнул на структурное сходство обеих тоталитарных систем. Как видно, для Гитлера все это было новостью, и он «внима­тельно слушал». Затем он внезапно попрощался с гостями, не сказав ни слова о том, как представляет себе будущие отношения между Герма­нией и СССР.

Доклад Хильгера произвел на Гитлера сильное впечатление. С точ­ки зрения длительной перспективы он дал обратные результаты. Эту опасность хорошо осознавали в германском посольстве в Москве. После ухода Хильгера фюрер выразил неудовольствие его описанием мощи Красной Армии и заметил, что если Хильгер стал жертвой русской про­паганды, то его сообщение о положении в России ценности не представляет. А если он прав, то нельзя «терять ни минуты и следует предупредить дальнейшее укрепление Советской державы»[612].

Пока же Гитлер ухватился за высказанную Хильгером мысль о том, что Сталин может пойти на урегулирование отношений. Ведь в изобра­жении Хильгера Сталин предстал готовым к переговорам, в чем-то по­нятным по манере поведения человеком. Гитлер был уверен, что Сталин согласится. В тот же день, 10 мая, он продиктовал инструкции для экономической войны и защиты собственной промышленности. Они стали экономическим и «внутриполитическим дополнением к ди­рективе от 11 апреля по плану "Вайс"»[613].

После того как преисполненный новым оптимизмом Гитлер 14 мая 1939 г. отправился в шестидневную инспекционную поездку по «запад­ному валу» — по непреодолимому, как он считал, для Франции и Анг­лии «валу из стали и железа», — министр иностранных дел принял (предположительно в понедельник, 15 мая, или во вторник, 16 мая) на Вильгельмштрассе[614] посла Шуленбурга. Первое с момента возникно­вения «третьего рейха» важное указание германскому послу в Москве было дано по поручению Гитлера имперским министром иностранных дел устно и при условии сохранения строжайшей тайны[615]. Риббент­роп начал с неслыханного до тех пор заявления о том, что, «по мнению германского правительства, коммунизм в Советском Союзе больше не существует, что Коммунистический Интернационал теперь не являет­ся важным фактором советской внешней политики. Поэтому-де воз­никло ощущение, что между Германией и Россией больше нет никаких реальных идеологических барьеров». В этих условиях германскому правительству, мол, представляется желательным, чтобы посол как можно быстрее возвратился в Москву и в тактичной форме дал понять Советскому правительству, что Германия не питает к нему враждеб­ных чувств. Послу следовало выяснить «нынешнюю точку зрения со­ветского руководства на советско-германские отношения». Риббентроп строго наказал действовать при этом с «величайшей осторожностью». Любое известие о подходах Германии к Советскому Союзу встревожи­ло бы Японию и повредило бы особым германо-японским отношениям.

В свою очередь Шуленбург спросил, какое воздействие должен ока­зать на проходящие англо-советские переговоры такого рода зон­даж[616]. Риббентроп ответил, «что германское правительство не волнует перспектива заключения договора между Великобританией и Советским Союзом, так как оно уверено, что Англия и Франция не склонны оказывать какому-либо государству Восточной Европы щед­рую и серьезную военную помощь». Этот ответ не убедил посла. Как стало известно послу США в Москве от ближайшего окружения Шу­ленбурга после его возвращения, «несмотря на то что Риббентроп это и отрицал, тем не менее существует мнение, что цель сближения в изве­стной мере связана с советско-английскими переговорами».

Это было первое прямое предостережение посольства западным державам относительно стремления Гитлера с помощью предложения Сталину воспрепятствовать заключению англо-советского соглаше­ния. В отношении Польши указания содержали в скрытой форме пер­вое известное нам предложение СССР к участию в разделе польских земель. Оно гласило: «В случае конфликта с Польшей Германия не на­мерена оккупировать всю (выделено мною — И.Ф.) страну».