Пьер Грималь - Цмцерон

• Название: Цмцерон
• Автор: Пьер Грималь
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

Книга посвящена Марку Туллию Цицерону, знаменитому оратору и государственному деятелю Древнего Рима, автору философских работ и теоретику красноречия. Она написана крупнейшим специалистом в области римской литературы и истории, автором многих книг, бывшим профессором Сорбонны Пьером Грималем.

---

Спокойствие души, о котором Цицерон так много говорит в своих письмах, отход от политики не помешали ему вернуться в Рим в конце мая или, самое позднее, в начале июля. К этому времени Аттик уехал из столицы, и переписка друзей возобновилась. В письмах Цицерона — все то же чередование надежды и тревоги, все та же неуверенность. В первой половине октября он выступает защитником своего друга претория Луция Валерия Флакка, обвиненного в лихоимстве на основе только что принятого Юлиева закона (то есть закона, принятого по предложению Юлия Цезаря). Флакк был претором в 63 году, именно он в ночь со 2 на 3 декабря руководил засадой на Мулиевом мосту, которая задержала послов племени аллоброгов; с тех пор он стал заклятым врагом заговорщиков, и те из них, что уцелели после поражения Катилины, хранили к нему вечную ненависть. Позже Флакк стал наместником провинции Азия, в каковой должности его сменил в 61 году Квинт Цицерон. По возвращении сенат направил Флакка в Галлию, где вспыхнули вооруженные столкновения между гельветами и «друзьями римского народа» — эдуями. Перед Флакком и другими членами его миссии стояла задача: удержать другие галльские племена от вступления в конфликт, не дать ему перерасти в подлинную войну. Состав миссии определялся по жребию; жребий выпал и Цицерону, но сенаторы единодушно воспротивились отъезду оратора, уверяя, что место его в Риме. Все это происходило в марте 60 года. Результат миссии Флакка нам неизвестен. По возвращении в Рим Флакк был обвинен в лихоимстве в пору его наместничества в Азии. Как обычно, в роли обвинителя выступал совсем молодой человек, Децим Лелий, связанный и с Помпеем, и с Цезарем. Удар целил не столько в наместника Азии, сколько в сотрудника Цицерона. Процесс как бы повторял ситуацию процесса Гая Антония, которому те же самые люди не могли простить победы над войском Катилины и Манлия. Так что конкретное содержание обвинения не имело большого значения. Шло развитие все той же политической линии, все те же недовольные вели борьбу против государства, делая ставку на насилие. Когда Гая Антония осудили, друзья Катилины усыпали цветами могилу своего вождя, в котором видели жертву сенаторов, человека, отдавшего жизнь за то самое дело, которое ныне отстаивали триумвиры. Никто не хотел принимать во внимание, что заговор — всего лишь преступная попытка захватить почетные магистратуры и связанные с ними выгоды, уничтожив прежних магистратов; постепенно заговор Катилины окутывался романтической дымкой, превращался в миф. Так что приговор, зависевший в значительной мере от судей-сенаторов, мог быть только оправдательным. В речи, произнесенной ранее, другой защитник обвиняемого, Квинт Гортензий, показал несостоятельность предъявленных обвинений; на долю Цицерона выпал анализ политической стороны дела, вновь обнажавшего язвы республики. Защищая Флакка, Цицерон защищал собственную политику. Суд, в который входили 25 сенаторов, 25 всадников и 25 эрарных трибунов, полностью оправдал обвиняемого.

Консульство Цезаря тем временем подходило к концу. Народным голосованием был утвержден закон, делавший его наместником обеих Галлий и Иллирика — провинций, к управлению которыми он больше всего стремился, надеясь, что здесь сумеет провести крупные и победоносные военные операции и сравняться в воинской славе с Помпеем. Но прежде всего надо было увериться, что враги в Риме не смогут бросить тень на его действия, как то случилось сравнительно недавно с Лукуллом. Сразу после принятия Ватиниева закона Цезарь предложил

Цицерону сопровождать его в качестве легата; жест этот, с одной стороны, выражал неподдельную симпатию и уважение, но с другой — позволял удалить Цицерона из Рима. Цицерон сначала колебался, но вскоре решил, что отъезд будет слишком походить на уклонение от политической борьбы в столице, и отказался. «Бегство не для меня, — пишет он Аттику, — я жажду борьбы». Слова эти весьма знаменательны. Борьба была естественным состоянием Цицерона; к ней толкал даже не разум, а скорее темперамент, страсть, уверенность, что общественное мнение на его стороне. Он не испытывает большого страха перед Клодием, ибо рассчитывает на поддержку тех общественных сил, которые помогли ему в борьбе с Катилиной, прежде всего — на всадников. Рассчитывал Цицерон и на Помпея, который сумел обуздать Клодия и добился от него обещания не предпринимать ничего против Цицерона.

Тем не менее отношения Цицерона с Помпеем в те годы производят странное впечатление. Связавшись с Цезарем и Крассом, Помпей, по всему судя, нанес серьезный урон своей популярности и даже репутации полководца. Цицерон не раз выражал по этому поводу сожаление. Казалось, борьба самолюбий, которая еще так недавно отравляла их отношения, забыта, и между ними установилась дружба не столько даже политическая, сколько личная, не в последнюю очередь основанная на том, что Помпей, как представлялось, навсегда лишился былой dignitas. Сентиментальные порывы, однако, были Помпею отнюдь не свойственны, и, когда Цицерон обратился к нему с просьбой о помощи, он нашел множество предлогов, чтобы ее не оказать.

Народное собрание, посвященное консульским выборам, состоялось 18 октября. Избраны были Авл Габиний, в прошлом легат Помпея, и Луций Кальпурний Пизон, чья дочь, Кальпурния, только что стала женой Цезаря. Союз триумвиров, который обеспечивал им или их ставленникам все ключевые магистратуры, сохранял пока что всю свою силу. Пизон оказался первоизбранным и должен был владеть фасцами в нечетные месяцы. Избранный народным трибуном Публий Клодий вступил в должность уже 10 декабря и сразу же предложил ряд законопроектов, которые сенаторы расценили как направленные на подрыв государства. В проектах предусматривался прежде всего пересмотр Элиева и Фуфиева законов об ауспициях — законов, которые позволили Бибулу отказать в религиозной санкции мероприятиям Цезаря; затем предлагался новый порядок деятельности добровольных сообществ-коллегий (из них, как мы видели, подчас формировались вооруженные отряды, поддерживавшие демагогов); предложения Клодия касались также положения и полномочий цензоров и порядка распределения дарового зерна. Все четыре предложения Клодия были приняты трибутными комициями 4 января. Помня об обещании Клодия не предпринимать никаких шагов против него, Цицерон не выступил против обсуждавшихся законопроектов и в комиции не явился. Однако Клодий недолго оставался верен своим обещаниям. Он предложил следующий законопроект, озаглавленный «О казни граждан». Против кого он был направлен, не оставалось ни малейших сомнений: проект требовал восстановить и укрепить законы, запрещавшие казнь римского гражданина без решения особого суда, избранного непосредственно народом. В тот год по старому римскому календарю между 23 февраля и мартовскими календами вводился дополнительный месяц из двадцати семи дней, чтобы восстановить соответствие гражданского календаря солнечному — законопроект Клодия зарегистрирован 13-го или 15-го числа дополнительного месяца. Цицерон в нем не назван.

Герой наш, однако, прекрасно понимал, что проект Клодия направлен лично против него. Взволнованный, испуганный, он решился на опрометчивый шаг, о котором вскоре пожалел: он перестал носить тогу и тунику сенатора и облачился в одежду простого всадника, получалось, что он как бы признает, что находится под подозрением и угрозой. Поначалу, правда, жест имел благоприятные последствия: всадники шумной толпой явились ка Капитолий, они кричали, что всем им пришла пора облачиться в траур, что они сами возьмут на себя заботу о жизни и здоровье Цицерона, ведь государством, кричали они, никто не управляет. Всадники были не одиноки. Значительная часть сенаторов, все «добропорядочные граждане», boni, заклинали консулов выступить против законопроекта Клодия, но Габиний и Пизон не слушали никого. А когда сенат решил, что все члены его облачатся в траур, Габиний — консул-суффект этого месяца, наложил на решение сенаторов запрет, и второй консул, Пизон, подписался под запретом. Вскоре нашелся народный трибун, который согласился наложить вето на законопроект Клодия. То был Луций Нинний Квадрат, друг

Цицерона, на него можно было положиться. Однако и этот шаг не дал результатов. Тогда Цицерон решил посетить Пизона, он взял с собой своего шурина, который принадлежал к одному с Пизоном роду Кальпурниев. В речи «Против Пизона» он рассказал, что вышло из их визита.

«Помнишь ли ты, чудовище, тот день, когда в пятом часу явился я к тебе вместе с Гаем Пизоном? Ты только что вылез из какого-то кабака, закутанный с ног до головы, дабы укрыться от людских взглядов; обдав нас зловонным дыханием, ты принялся объяснять, что слабое здоровье заставляет тебя будто бы пить лекарства, разведенные на вине. Мы сделали вид, будто поверили — что другое нам оставалось? — и принуждены были долгое время вдыхать кабацкую вонь, которую ты постоянно источаешь. До нас доносились вперемешку наглые твои ответы и икота, так что в конце концов мы обратились в бегство». Если верить этой яростной разоблачительной речи, Пизон еще и в начале дня не мог оправиться от ночной оргии; Цицерону он, впрочем, в просьбе его отказал.