Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)

• Название: На крутом перевале (сборник)
• Автор: Марин Ионице
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1985

В книгу включены произведения современных румынских писателей. В романе М. Ионице «Солдат как солдат» и в рассказах А. Михале повествуется о ратном труде солдат и офицеров румынской Народной армия в наши дни.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

— Ну как у тебя с твоим прошлым, Вишан? Все так же?

— Да нет.

— Не мучает оно тебя по ночам? Как у тебя с бессонницей?

— Сплю хорошо, товарищ доктор.

— Ну что? Что я говорил? Разве я не был прав? Какие там медикаменты, пусть природа сама поработает! Это не тот случай, когда нужно снотворное. Навязчивые мысли совсем исчезли?

— Не совсем. Видите ли, я начал вспоминать некоторые случаи из моего прошлого, за которые мне не стыдно.

— Хороший признак, хороший признак… Ну а, например, этой ночью?

— Копал колодец на ферме. Была засуха, и надо было раздобыть воду. Руки у меня раздулись, как две колоды, но я не бросил работу.

— Хорошо, хорошо, очень хорошо.

Я выглядел все лучше и лучше. Похоже, период выздоровления заканчивался.

* * *

Рассветы бьют в окна, луч солнца — в кровать. Пора наступила солдату вставать. Первым пройди ты по полю в росе. Армию, службу люблю я, как все.

Солдат Стан Д. Стан. Возможно, самый честолюбивый из нас. В большом и в малом. Никто так, как он, не надраивает пряжку ремня. Снаружи и изнутри. Пряжку на ремне, которая и без того могла бы просуществовать сотни лет. Никто так, как он, не моет кафель коридора и ступеньки лестницы. В этом отношении он настоящий педант. А о различных стойках, поворотах на месте и в движении и многом другом, что не имеет видимой, прямой связи с боевой подготовкой, и говорить не приходится.

— Это — армия, она не предлагает меню на выбор. С того момента как я пришел к убеждению, что мне необходимо стать хорошим солдатом, я стараюсь все делать только на «отлично».

Рядовой Стан Д. Стан может аргументированно объяснить, почему так необходимо быть во всем образцовым солдатом. Поэтому я его и порекомендовал майору:

— Я вряд ли смогу быть для вас интересным, но у меня есть друг, рядовой Стан Д. Стан. Мы в шутку называем его ротным философом.

Майор… Представился просто, без всяких церемоний, как будто мы встретились случайно, где-то, например, в купе вагона, и в гражданской одежде. С седыми волосами, но все же моложе, чем наш капитан. Мундир на нем сидел ладно, как на всех кадровых офицерах, а это, как известно, для солдат имеет большое значение — они все замечают. Складка на кителе, чуть приподнятое плечо, пуговица на рукаве, пришитая всего лишь на миллиметр в сторону, нитка на колене — любой пустяк ставит авторитет офицера под сомнение. Но вот чего недоставало майору, так это командирского тона, который свойствен войсковым, офицерам. Я бы не сказал, что он разговаривал с нами как равный с равными, но ступенька, на которую он над нами поднялся, была не выше ступеньки нашего сержанта, который с нами марширует, с нами поет, с нами ест за одним столом, с нами спит в одной казарме. Поэтому, говоря с майором, чувствуешь неловкость.

На этот раз речь шла об интимной беседе с глазу на глаз, где ты можешь выложить все, что у тебя на душе. Майор приехал с киносъемочной группой. Пожалуйста, становись под ослепительный свет прожекторов и по сигналу «мотор» поведай микрофону свои самые сокровенные мысли, которые услышат в каком-нибудь журнале военных новостей солдаты в столовых, в то время как из кухни будет доноситься звон моющейся посуды.

Рядовой Стан Д. Стан. Появилась и у него возможность перестать быть безымянным, но счастье от него отвернулось. Что ни фраза — то банальность.

— Очень любопытные вещи происходят, — качает головой майор из студии военных фильмов, обращаясь к нашему капитану, но так, чтобы слышали все сидящие вокруг. — Не знаю, почему это происходит, но у наших солдат нет сенсационных воспоминаний. Спроси у любого солдата наших дней, какие самые важные моменты в его солдатской жизни, и он расскажет о принятии присяги, об одном из тактических учений, о переправе, строительстве Трансфэгэрэшана, о том, как очистили от снега станцию, как погасили пожар, как участвовали в уборке кукурузы и картофеля!..

— А я думаю, — говорит наш капитан, — что вы должны только радоваться тому, что живем мы во времена, когда героизм не отождествляется, даже для солдат, лишь с боевыми подвигами.

— Да, конечно, это так, но что мне делать с моим репортажем? В объективе постоянно одно и то же: солдаты, которые прицеливаются, стреляют из автоматов по мишеням и из пушек по картонным макетам; из них невозможно ничего вытянуть, кроме обычных заявлений типа: «Мы выполняем свой солдатский долг», «Не пощадим сил для поднятия уровня боевой подготовки», «Сделаем все, чтобы крепить обороноспособность родины», «Приказ командира — закон для подчиненных» и тому подобное.

— Почему вы ищете непременно что-то сенсационное? Разве вы не замечаете, сколько душевного спокойствия, какое ощущение безопасности несут людям эти мирные будни — значит, ничего не случилось из ряда вон выходящего, не был сбит какой-нибудь иностранный самолет, не была потоплена лодка-пират, не была уничтожена группа нарушителей границы, не надо разряжать оружие в человека, чтобы защитить страну, ни один солдат не погиб на посту. Хотя в случае необходимости мы в состоянии выполнить свой долг.

— Как хорошо вы сказали, товарищ капитан… Очень убедительно и очень правильно. Необходимо все это записать и снять на пленку. Свободно и естественно… Мотор!

Наш дисциплинированный капитан дал прикрепить себе на лацкан кителя микрофон и сделал все, что было в его силах, чтобы повторить им уже сказанное. Но, несмотря на его старание и усилия съемочной группы, ничего особенного опять не вышло. Так, кое-что для журнала новостей, без претензий, но в номер пойдет…

* * *

Двигатель насоса работал вхолостую. Колодец высыхал. На ферме обезумевшие от жажды животные стучали в автоматические поилки. Пришлось поднимать воду из старого колодца, который был заброшен уже несколько лет.

Доставали ведрами, пока на дне колодца ничего не осталось. Казалось, что и меня вычерпали до дна, и я повис на колодезном срубе, как тряпка, повешенная для просушки.

Коровы мычали в загонах. Раздирали себе губы, надавливая на каучуковые сифоны, облизывали желоба и стены, оставляя, как фантастические рисунки, кровавые следы.

Подошел заведующий фермой, довольно молодой еще инженер, совершенно растерянный:

— Что будем делать?

Его заместитель чертил что-то пальцем на остатках ила в колодезном ведре.

— Ничего уже не сделать! — ответил он безучастным голосом.

Я помутившимся взглядом смотрел на них, как на каких-то незнакомцев. У них были такие же воспаленные глаза и взгляд, полный неясной паники, как и у животных. Они так терли веки ладонями, будто у них ресницы были проволочными, но не появилось даже слезинки.

— Отведем их на реку, — сказал после некоторого молчания заместитель заведующего фермой без особой уверенности.

— Исключено! По реке плывет мазут.

— Попробуем, что остается делать? — проговорил я как во сне.

— Попробуем. Риск большой, но выхода нет. Подождем, пока спадет немного жара.

Мы выгнали коров щелканьем бичей. Нас обогнало несколько грузовиков с оборудованием для бурения. Инженер ехал на первом, стоя на подножке.

— Хотя бы три дня продержаться, хотя бы три дня! — кричал он.

Били коров по спинам кнутами, как по бревнам. Те тыкались друг в друга. Прогибались ноги, трещали кости, но животные отказывались двигаться. Заместитель заведующего послал меня вперед в надежде, что животные последуют за мной.

Промучились до полуночи — один гарцевал на лошади впереди стада, другой шел за стадом и кричал так, словно ревели все звери земли, прежде чем мы додумались, что можно погнать скот зажженными пучками соломы. Шли, казалось, бесконечно долго, но дойти так и не могли. Коровы топтались на месте, вязли ногами в песке и шатались, как в больном сне.

На небе луна как краюха хлеба, такого старого и сухого, что его даже плесень не взяла бы. Звезды же казались клецками, мягкими и разлапистыми. Я начал сомневаться, дойдем ли мы вообще когда-нибудь. Но тем не менее старался изо всех сил перед стадом, увлекая за собой животных, в то время как сзади стадо подгонял пучками зажженной соломы заместитель заведующего фермой.

Пахло паленой шерстью, обожженной кожей и преждевременно высохшей полынью. Трудно было понять, продвигаемся ли мы вперед или стоим на месте, так как на поле, плоском, как ладонь, не было никаких ориентиров — луна и звезды в расчет не брались.

Так продолжалось, пока животные не почувствовали воду. Прекратилось это ленивое скольжение. Ноздри задрожали: животные, вытянув шеи, шумно втягивали воздух. Сначала едва заметно, а затем все быстрее стадо устремилось вперед. Я видел, как катится на меня этот коричнево-серый вал, в какую-то долю секунды было ощущение, что я уже раздавлен, что слышится даже хруст костей. Сзади, чуть не падая от изнеможения, бежал заместитель заведующего фермой. Начали успокаивать животных, щелкая бичами над их головами. Все напрасно. Они мчались как обреченные. Заместитель заведующего закричал мне, чтобы я пустил коня вскачь, иначе меня опрокинут. Но конь, подталкиваемый, зажатый стадом, обезумевшим от ощущения близости воды, не мог бежать быстрее.