Сири Хустведт - Что я любил

• Название: Что я любил
• Автор: Сири Хустведт
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24545-9

Сири Хустведт — одна из самых заметных фигур в современной американской литературе: романистка, поэтесса, влиятельный эссеист и литературовед, а кроме того — на протяжении без малого тридцати лет жена и муза другого известного прозаика, Пола Остера. "Что я любил" — третий и, по оценкам критики, наиболее совершенный из ее романов. Нью-йоркский профессор-искусствовед Лео Герцберг вспоминает свою жизнь и многолетнюю дружбу с художником Биллом Векслером. Любовные увлечения, браки, разводы, подрастающие дети и трагические события, полностью меняющие привычный ход жизни, — энергичное действие в романе Хустведт гармонично уживается с проникновенной лирикой и глубокими рассуждениями об искусстве, психологии и об извечном конфликте отцов и детей. Виртуозно балансируя на грани между триллером и философским романом, писательница создает многомерное и многоуровневое полотно, равно привлекательное как для "наивного" читателя, так и для любителя интеллектуальной прозы.

---

Неожиданно передо мной вырос Джайлз. У меня возникло жуткое чувство, что все это время он был где-то поблизости.

— Обопритесь на мою руку, — сказал он.

В его голосе звучала неподдельная забота, и я испугался. В следующее мгновение он завладел моим локтем. Чтобы не дать ему до себя дотрагиваться, мне пришлось бы дернуть рукой и переместить таким образом центр тяжести всего тела, но я не мог этого сделать.

— Вам же к врачу нужно, — продолжал Джайлз. — Если бы мы были в Нью-Йорке, я бы направил вас к моему мануальному терапевту. Он просто кудесник. Знаете, я один раз спину вывихнул, когда танцевал, представляете?

— Мы доведем вас до вашего номера, дядя Лео. Поможешь, Тедди?

— Не вопрос!

Это был долгий и мучительный путь. Каждый сделанный шаг посылал болевой удар от бедра до самой шеи. Голову я поднять не мог, поэтому практически не видел, что творится вокруг, но присутствие с одной стороны Джайлза и с другой Марка вызывало во мне смутное чувство опасности. Они устроили по пути такую демонстрацию галантности и заботы, ну ни дать ни взять актеры, которым поручили сымпровизировать этюд с калекой в качестве реквизита. Говорил в основном Джайлз, пространно рассуждая о мануальной терапии и иглоукалывании. Он настоятельно рекомендовал китайские снадобья на травах и гимнастику пилатес, потом переключился с альтернативной медицины на искусство, упомянув о коллекционерах, покупающих его работы, о последних продажах, о большом очерке, посвященном его творчеству. Я знал, что это не пустопорожняя болтовня, что он куда-то клонит и вот-вот перейдет к главному. И он перешел. Он заговорил о холсте Билла.

Я прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от его трепотни. А он распинался о том, что у него и в мыслях не было кого-то обидеть, что ему это "и во сне не могло присниться", что все нахлынуло как порыв вдохновения, как путь к ниспровержению, как нечто доселе в искусстве неизведанное. В общем, можно было подумать, что я слышу Хассеборга. Думаю, что даже слова он выбирал те же. Говоря, он все сильнее сжимал мой локоть.

— Уильям Векслер, безусловно, был художником замечательным, но работа, которую я купил, явно проходная. В моем преломлении в ней открылись новые грани.

Слава богу, что я не мог на него в этот момент посмотреть!

— Мура это ваше преломление, — произнес, вернее, почти прошептал я.

Мы свернули в длинный коридор, который вел в мой номер. В нем не было ни души, и от этого мое смятение только увеличилось. В дальнем конце маячил автомат прохладительных напитков. Почему-то по дороге туда я его не заметил и теперь не мог взять в толк, каким образом мне удалось не заметить этот горевший множеством лампочек агрегат чуть ли не у самой моей двери.

— Вы просто отказываетесь понять, — продолжал Джайлз, — что в моей работе тоже присутствует личностный аспект. Написанный Уильямом Векслером портрет его сына, портрет моего ММ, моего второго Я, из которого состоит моя 7-Я, отныне является частью той скорбной дани, которую я приношу своей покойной матери.

Я почел за лучшее промолчать. Мне хотелось только одного: как можно быстрее отвязаться от этой парочки. Только бы дотащить свое искореженное болью тело до номера и захлопнуть за собой дверь.

— Мы с Марком питаем одинаковые сыновние чувства к нашим матерям, профессор. Вы, я надеюсь, в курсе?

— Хорош, Тедди, — оборвал его Марк.

Тон был резким, даже грубым.

Я не мог поднять глаз от ковра на полу. Джайлз и Марк остановились, и я услышал легкий щелчок. В дверь номера вставили магнитную карточку.

— Позвольте, но это не мой номер, — сказал я.

— Совершенно верно, это наш. Он ближе. Вы располагайтесь. У нас тут две кровати.

— Спасибо, не стоит, — сказал я, переведя дух, но Джайлз уже толкал дверь, и она медленно открывалась.

Я ожидал, что за ней окажется такой же номер, как у меня, но даже сквозь открывшуюся щель понял, что ошибся. Комната была полна дыма, но не табачного, нет. В ней что-то жгли. Я стоял на пороге, поэтому видел только ограниченный участок номера. Пол передо мной был усеян какими-то отбросами. На подносе, принесенном из кухни отеля, валялись сигаретные окурки и недоеденный гамбургер, политый кетчупом, причем кетчуп растекся по ковру. Рядом с подносом лежала пара женских трусиков-бикини и сильно обгоревшая скомканная простыня. Я заметил неровные коричнево-оранжевые следы пламени и еще какие-то пятна, похожие на кровь. Их было много, и при взгляде на них у меня перехватило горло. Тут же, на простыне, была брошена свернутая кольцом нейлоновая веревка, а рядом с ней лежал черный пистолет. Я отчетливо помню каждую деталь, хотя весь этот чудовищный натюрморт уже в тот момент, когда я его увидел, казался скорее галлюцинацией.

Джайлз потянул меня за локоть:

— Проходите, не стесняйтесь. Хотите выпить?

— Мне нужно в свой номер, я сам дойду, — пробормотал я.

Казалось, мои ноги приросли к полу.

— Ну, дядь Лео, проходите, — канючил Марк.

Я пытался встать ровно и осторожно, позвонок за позвонком, превозмогая боль, выпрямить спину. Мне удалось сбросить с плеча руку Марка. С трясущимися губами я сделал шаг от двери и доковылял до противоположной стены.

Я привалился к ней, собираясь с силами перед тем, как припустить по коридору, но Джайлз метнулся за мной следом.

— Меня тут посетили несколько новых идей, — сказал он, жестом приглашая меня в номер.

Я снова скрючился. Сохранять вертикальное положение было выше моих сил. Джайлз нависал надо мной, стоя почти вплотную.

— Ну же, профессор, неужто вам не любопытно? — прошептал он.

Он дотронулся до моей головы. Мои черепные кости чувствовали прикосновение его ладоней, его пальцы перебирали пряди моих волос. Перехватив мой взгляд, он засмеялся:

— А почему вы не краситесь? Никогда не пробовали?

Я пытался стряхнуть его руку, но теперь он сжимал мне голову с обеих сторон так, что оправа очков впивалась в кожу. Потом он со всего маху резко толкнул меня назад. И ударил затылком о стену. Я захрипел от боли.

— Ах, простите, пожалуйста, — прожурчал он. — Вы, случайно, не ушиблись?

Джайлз не отпускал меня. Его ладони по-прежнему стискивали мне виски. Я извернулся, пытаясь отпихнуть его коленом, но это лишь вызвало новый приступ боли. Я хватал воздух ртом, чувствуя, как у меня подгибаются ноги и я медленно сползаю по стене на пол. Мне стало страшно. Я перевел глаза на Марка и позвал:

— Марк!

Это было похоже на вой, я звал громко и отчаянно, я тянул к нему руки, но он застыл на месте и стоял передо мной не шелохнувшись. Лицо его ничего не выражало. В этот момент дверь рядом со мной распахнулась, и на пороге появилась женщина. Джайлз бросился меня поднимать. Он ласково гладил меня по плечу и приговаривал:

— Сейчас все будет хорошо. Вызовем врача, и все пройдет.

Потом он отскочил назад, повернулся к женщине из номера напротив и любезно ей улыбнулся. В это мгновение, воспользовавшись тем, что Джайлз смотрит в другую сторону, Марк скользнул ко мне и на одном дыхании произнес, едва шевеля губами:

— Вам сейчас надо в свой номер. Завтра я лечу с вами домой. Встретимся в десять в холле. Я хочу домой.

Женщина была стройной и миловидной блондинкой с пышными волосами, падавшими ей на глаза. Из-за ее спины выглядывала девчушка лет пяти с каштановыми косичками, наверное дочка. Она цеплялась маме за ноги.

— Что-нибудь случилось? — спросила блондинка.

Джайлз торопливо попытался прикрыть дверь в свой номер, но я заметил, что женщина кое-что успела разглядеть сквозь щель. Рот ее слегка приоткрылся. Она внимательно посмотрела на Марка, который чуть отступил под ее взглядом, потом перевела глаза на меня:

— Это ведь не ваш номер?

— Нет, — прохрипел я.

— Вам плохо?

— Что-то со спиной. Надо лечь, но я, похоже, заблудился.

— Свернул не туда, — дружелюбно улыбаясь, вставил Джайлз.

Женщина смерила Джайлза взглядом и плотно сжала губы. Затем, ни на шаг не отходя от двери своего номера, она громко крикнула:

— Арни!

Я посмотрел на Марка, пытаясь перехватить его взгляд. Он едва заметно моргнул. Я истолковал это движение век как "да". Да, в десять в холле.

Арни довел меня до моего номера. Они с женой были под стать друг другу, по крайней мере внешне — молодые, сильные, стройные, с открытыми лицами. Я шел, пытаясь унять дрожь в теле, а он поддерживал меня под локоть. Прикосновение его руки было совсем не похоже на руки Джайлза или Марка. В его осторожных пальцах я чувствовал сдержанность. Это была обычная деликатность по отношению к телу постороннего человека. Она всегда воспринимается как что-то само собой разумеющееся, но буквально мгновение назад я испытывал нечто прямо противоположное. Арни несколько раз спрашивал, не нужно ли мне передохнуть, но я не хотел останавливаться. И только дойдя до своего номера и увидев свое отражение в зеркале рядом с ванной, я смог сполна оценить всю степень его доброты. Седые всклокоченные волосы на голове перепутались, одна прядь стояла дыбом, как жесткий обломок пера. Сгорбленная, скрюченная фигура чахлой восьмидесятилетней развалины. Но сильнее всего я испугался собственного лица. Зеркало отражало знакомые черты, но невозможно было поверить, что это действительно я. Ввалившиеся щеки заросли трехдневной щетиной. В глазах, покрасневших от усталости, застыло выражение, которое я много раз видел у насмерть перепуганных зверьков, мечущихся в свете фар перед автомобилем на вермонтских дорогах. Изнемогая от отвращения к самому себе, я отвернулся, пытаясь сменить затравленный звериный взгляд, который увидел в зеркале, на что-то более человекоподобное. Нужно было поблагодарить Арни за заботу. Он стоял в дверях, скрестив руки на широкой груди, обтянутой голубой фуфайкой с надписью "Малая лига".