Марина Цветаева - Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки

• Название: Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки
• Автор: Марина Цветаева
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01389-7, 5-300-01284-X

Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) — великая русская поэтесса, творчеству которой присущи интонационно — ритмическая экспрессивность, пародоксальная метафоричность. В Собрание сочинений включены произведения, созданные М. Цветаевой в 1906–1941 гг., а также ее письма разных лет и выполненный ею перевод французского романа Анны де Ноаль «Новое упование».

В первую книгу третьего тома вошли вызвавшие многочисленные и противоречивые отклики поэмы М. Цветаевой, а также написанные по мотивам русского фольклора поэмы-сказки.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

1928

Несбывшаяся поэма

Будущее — неуживчиво!
Где мотор, везущий — в бывшее?
В склад, не рвущихся из неводов
Правд — заведомо-заведомых.
В дом, где выстроившись в ряд,
Вещи, наконец, стоят.

Ни секунды! Гоним и гоним!
А покой — знаешь каков?
В этом доме — кресла как кони!
Только б сбрасывать седоков!

А седок — знаешь при чем?
Локотник, сбросивши локоть —
Сам на нас — острым локтем!

Не сойдешь — сброшу и тресну:
Седоку конь не кунак.
Вóт о чем думает кресло,
Напружив львиный кулак.

Брали — дном, брали — нажимом —
Деды, вы ж — вес не таков!
Вот о чем стонут пружины —
Под нулем золотников

Наших… Скрип: Наша неделя!
  …Треск:
В наши дни — много тяжéле
Усидеть, чем устоять.

Мебелям — новое солнце
Занялось! Век не таков!
Не пора ль волосом конским
Пробивать кожу и штоф?

Штоф — истлел, кожа — истлела,
Волос — жив, кончен нажим!
(Конь и трон — знамое дело:
Не на нем — значит под ним!)

Кто из вас, деды и дяди,
В оны дни, в кресла садясь,
Страшный сон видел о стаде
Кресел, рвущихся из-под нас,

Внуков?
  Штоф, думали, кожа?
Что бы ни — думали зря!
Наши вещи стали похожи
На солдат в дни Октября!

Неисправимейшая из трещин!
После России не верю в вещи:
Помню, голову заваля,
Догоравшие мебеля —

Эту — прорву и эту — уйму!
После России не верю в дюймы.
  Взмахом в пещь —
Развеществлялась вещь.

Не защищенная прежним лаком,
Каждая вещь становилась знаком
  слов.
Первый пожар — чехлов.

Не уплотненная в прежнем, кислом,
Каждая вещь становилась смыслом.
Каждый брусок ларя
Дубом шумел горя —

И соловьи заливались в ветках!
После России не верю в предков.
В час, как корабль дал крен —
Что ж не сошли со стен,

Рýшащихся? Половицей треснув,
Не прошагали, не сели в кресла,
Взглядом: мое! не тронь!
Заледеня огонь.

Не вещи горели,
А старые дни.
Страна, где всё ели,
Страна, где всё жгли.

Хмелекудрый столяр и резчик!
Славно — ладил, а лучше — жег!
По тому, как сгорали вещи,
Было ясно: сгорали — в срок!

Сделки не было: жгущий — жгомый —
Ставка óчная: нас — и нар.
Кирпичом своего же дома
Человек упадал в пожар.

Те, что швыряли в печь —
Те говорили: жечь!
Вещь, раскалясь как медь,
Знала одно: гореть!

Чтó не алмаз на огне — то шлак.
После России не верю в лак.
Не нафталин в узелке, а соль:
После России не верю в моль:

Вся сгорела! Пожар — малиной
Лил — и Ладогой разлился!
Был в России пожар — молиный:
Моль горела. Сгорела — вся.

* * *

Тоска называлась: ТАМ.
Мы ехали по верхам
Чужим: не грешу: Бог жив,
Чужой! по верхам чужих

Деревьев, с остатком зим
Чужих. По верхам — чужим.

Кто — мы? Потонул в медвéдях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто — мы? Не из тех, что ездят —
Вот — мы! а из тех, что возят:

Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые за везучесть.

Везло! Через Дон — так голым
Льдом! Брат — так всегда патроном
Последним. Привар — несóлон,
Хлеб — вышел. Уж так везло нам!

Всю Русь в наведенных дулах
Несли на плечах сутулых.

Не вывезли! Пешим дралом —
В ночь — выхаркнуты народом!
Кто — мы? Да по всем вокзалам…
Кто — мы? Да по всем заводам…

По всем гнойникам гаремным, —
Мы, вставшие за деревню,
За дерево…

С шестерней как с бабой сладившие,
Это мы — белоподкладочники?
С Моховой князья, да с Бронной-то,
Мы-то — золотопогонники?

Гробокопы, клополовы —
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
— Хорошо! хорошо!

Судомои, крысотравы,
Дом — верша, гром — глуша,
Это мы пустили славу:
— Хороша! Хороша —
Русь.

Маляры-то в поднебесьице —
Это мы-то — с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили —
Мы, ребятами.
  — История.

Баррикады, а нынче — троны,
Но всё тот же мозольный лоск!
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских тоск.

Мрем от них. Под шинелью рваной —
Мрем, наган наставляя в бред.
Перестраивайте Бедламы!
Все малы — для российских бед!

Бредит шпорой костыль. — Острите! —
Пулеметом — пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья,
Ледяного похода знак.

Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно — там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам!

* * *

У весны — ни зерна, ни солоду,
Ни ржаных, ни иных кулей.
Добровольчество тоже голое:
Чтó, весна или мы — голей?

У весны — запрягать, так лешего! —
Ничего кроме места ввысь!
Добровольчество тоже пешее:
Чтó, весна или мы — дрались?

Возвращаться в весну — что в Армию
Возвращаться, в лесок — что в полк.
Доброй воли весна ударная,
Это ты пулеметный щелк

По кустам завела, по отмелям…
Ну, а вздрогнет в ночи малыш —
Соловьями как пулеметами
Это ты по …… палишь.

Возвращаться в весну — что в Армию
Возвращаться: здорóво, взвод!
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый год.

Добровольцы единой Армии
Мы: дроздовец, вандеец, грек —
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый век!

Но первый магнит —
До жильного мленья! —
Березки: на них
Нашивки ранений.

Березовый крап:
Смоль с мелом, в две краски —
Не роща, а штаб
Наш в Новочеркасске.

Черным пó белу — нету яркости!
Белым пó черну — ярче слез!
Громкий голос: Здорóво, марковцы!
(Всего-нáвсего ряд берез…)

Апрель — май 1926

Певица

1

Лопушиный, ромашный
Дом — так мало домашний!
С тем особенным взглядом
Душ — тяжелого весу.

Дом, что к городу — задом
Встал, а пéредом — к лесу.
По-медвежьи — радушен,
По-оленьи — рогат.
Из которого души
Во все очи глядят —

Во все окна! С фронтона —
Вплоть до вросшего в глину —
Чтó окно — то икона,
Чтó лицо — то руина
И арена… За старым
Мне и жизнь и жилье
Заменившим каштаном —
Есть окно и мое.

А рубахи! Как взмахи
Рук — над жизнью разбитой!
О, прорехи! Рубахи!
Точно стенопись битвы!

Бой за су — ще — ство — ванье.
Так и ночью и днем
Всех рубах рукавами
С смертью борется дом.

Не рассевшийся сиднем,
И не пахнущий сдобным.
За который не стыдно
Перед злым и бездомным:

Не стыдятся же башен
Птицы — ночь переспав.
Дом, который не страшен
В час народных расправ!

В этом доме, ведомом
К . . . . .из pyк,
В этом призраке дома —
Жили бабка и внук.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

2

И так как речь — о русских,
То будет быль — проста.
Внук был, конечно — грузчик,
А бабка, бабка — «ста

Лет — как дождусь — так кончу
Шить…» (жить не подскажи!)
У ней на счастье слончик
Стоит, глаза — свежи

И живы, руки — спросу
Ждут, всё-то ей — добро!
У той старушки — косы
Живое серебро!

А щеки — и с морозу
Таких не наживу!
Внук приходил с извозу.
Сажала бабка розу
— В саду — и на канву.

Но всё ж — не будем проще,
Чем жизнь — имущим зрак.
Внук был, понятно — возчик,
Но непонятно — как,

Им будучи, сверх мóчи
Трудясь за хлебный грош —
Был тот чернорабочий
Собой — как день хорош!

Хребтом — как тополь — статен,
Зрачком — как цвет — лучист,
Платком — как франт — опрятен,
Лицом — как месяц — чист,

Ну, просто — жить приятней,
В калитке повстречав.
И вовсе непонятно:
Кáк этот лебедь — шкаф
Несет?

3

Сидели — парой,
Кот разводил муры.
Сидели, ждали — пара,
А чайник ждал — поры

Своей. Почти что смеркся
День. Кот сидел, как гость.
Вдруг — потолок разверзся
И хлынул в келью — дождь

Нот! За пиджак! за кофту!
Так грянул, так хватил,
Что разом и спиртовку,
И душу затопил!

На ангельские звуки —
Чтó сделала чета?
Сложила бабка руки,
Внук приоткрыл уста…

И в яме той, в квартире
Посмертной — с дна реки —
Воздвигнуто четыре
Молитвенных руки —

Как с пальмами. В предзнаньи
Неотвратимых мук,
С пасхальными глазами
Сидели: бабка, внук —

Покамест лба и лица
Не поглотила тень.
То верхняя жилица
В дом въехавшая в день
Тот…

И стало у них как в церкви
В Светлый праздник, в речной разлив.
Стала бегать старуха к верхней,
Внуку — слова не проронив.

— Не наскучу и не нарушу,
Только рученьку Вам пожму!
Пойте, пойте! Ласкайте душу
Внуку бедному моему.

В нашей жизни — совсем уж дикой —
Вы — родник для него, магнит.
Как с извозу придет — так лику
Не умыв — в потолок глядит!

Да, великое Ваше дело!

За высокое Ваше là —
В ножки кланяюсь старым телом.
Молода была — тоже пела,
И — сама молода была!

4

Не ветхой лестницей, где серó
От дыма и пахнет ближним —
На крыльях голоса своего
Спустилась верхняя — к нижним.

В сие смешение пустыря
Со складом, костра — с затоном,
На круглом облаке ниспаря,
Как феи во время óно.

С той разницей, что у фей — из рук
Алмазы, для глаз — соблазны.
— «Мой внук любезный, — а это — друг
Заглазный: наш звук алмазный!»

Я знаю: вида читатель ждет.
Читатель, прости за смелость!
Условившись, что и нос и рот,
Все, все у нее имелось —

Не хуже нашего, это «все»
Смахнем, как с подушки волос.
Зачем певицыно нам лицо,
Раз вся она — только голос:

Невидимость! Раз видней всего
Нам небо — сквозь слезы градом!
От этого ль иль еще чего —
Но так и не поднял взгляда

От — и не óтпитой чашки — внук
Вчерашний, жених навечный.
Как дева в зеркало, в чайный круг
Глядится, как в пруд зловещий

Глядится лебедь, и в нем гроза
Читает
(Немногим легче порой — глаза
На гостя поднять — чем руку!

И многим легче, конечно — шкаф
Дубовый!)
  Сухих ли, влажных —
Но глаз не поднял и, не подняв,
Звезд не показал — алмазных.

5

Ветки тише, птицы тише,
Тише снежного куста.
Так стучат, чтоб не услышал
Тот, к кому стучишься (— тa!).

Капли, падающей с крыши,
Быть услышанной — испуг.
Так стучат, чтоб не услышан
Был в сем стуке — сердца стук.

Врач — в ключицу,
Грач — в крупицу,
Страх — стучится,
Страсть — стучится…

Стук, дыханья осторожней.
— Дома? — Дома. — Можно?
— Можно.
Торс, виденья неподвижней.
— Это — я: сосед Ваш нижний.
К Вам от бабушки.
  — Гвоздики
Жгут — как светоч вознеся:
— Ну, и тьма ж у вас! — Входите.
Лампы нет, а свечка — вся.
Первая пройду. Вы — следом.—
И наследным, деда — дедом
Вытянутым коридором,
Точно бредом, точно — бором,
Точно — бродом, точно — Рода
Сводчатым кровопроводом,
Несомненнее, чем глотом
Собственным, без оборота,
Без возврата, тьмы — агатом
И базальтом — и гранитом…
  В рот — монету
Взяв — за вход подземный —
  плату —
Душ подземным водоемом
За Вожатою — ведомый.

Ну, а дальше? То ли дернул
Гвоздь за шалевый лохмот,
То ли просто коридорным
Ходом оказался грот —
Словом — стали:
Он — из стали
Вылитый, она — но шали
Кроме, да лезгинской тальи…
Поздно встали — всё проспали!
Не застали ничего!

(Если ж, позже, дочь — его
Именем — ее звалася —
Это только в память часа
Полного (Так помнит насыпь —
Розами.) Никак не мяса —
Белого — иль смуглого!)

Губы — мела суше. Грушей
Спелой — пение лилось.
Пела — слушал. Тело — душу
Слушало — и слушалось.

* * *

Так с тех пор и повелось:
Чтó ни ночь — из тьмы наружной:
— Дома? — Дома. — Можно? — Нужно.

— Можно? — Можно. (Нежно, нежно…)

1935