Киприан Керн - Антропология Св.Григория Паламы

• Название: Антропология Св.Григория Паламы
• Автор: Киприан Керн
• Издательство: YMCA-Press
• Жанр: Философия
• Год: 1950

---

Искупление нас от первородного греха занимает богословскую мысль св. Фотия неоднократно и обозначается им разными выражениями и способами. Как и другие писатели церкви, он отдал дань вопросу, почему "исправление рода человеческого произошло не посредством кого-либо из бесплотных сил или обычного человека, но именно через истощание Логоса"[1369]. Воплощение и вочеловечение Единородного Сына Божия называется им и воспринимается, как таинство, как всемирное таинство[1370]. Сын Божий восприял наше падшее естество и спас его, тогда как ангельское – нет"[1371], и, благодаря этому, "мы, посаждением воспринятого от нас естества, на Отчем престоле превзошли и славу и честь ангелов"[1372].

"Прежде веков определенное таинство для всеобщего спасения человеческого рода, т. е. единение Бога с людьми и обитание с ними"[1373], показывает, что "Спаситель не неудостоил воспринять человеческое естество и что Он не гнушается того, что связано с человеческим естеством"[1374]. Отсюда необходимо сделать вывод о так наз. "безупречных" или "неукоризненных" страстях у Спасителя; Фотий пользуется охотно этим термином христологических споров[1375].

Воплощение и вочеловечение есть акт человеколюбия Божия и промышления[1376]. Цель боговоплощения усматривается сотериологически. Оно изволено ради спасения нас. Вочеловечение Логоса дало, прежде всего, людям путь истинного боговедения; кроме того, только Сын Божий мог связать крепкого диавола; вочеловечение Слова, наконец, и Его жительство с нами показало нам идеальный пример подвига[1377]. Мы сможем, взирая на Христа, подвигоположника легче исполнять то, что в нас заложено потенциально; Фотий называет заложенное в нас стремление к благочестию или добродетели "посеянными в нас логосами"[1378].

Как же совершилось боговочеловечение или, точнее, что же было Христом воспринято? В "Амфилохиях" 231-й ответ посвящен специальному вопросу, "воспринял ли Христос человека вообще или какого-то отдельного?"[1379] и приходит к заключению, что нельзя говорить о восприятии человека вообще или какой-то Ипостаси в отдельности, а правильнее говорить о восприятии Христом человеческого естества. Это восприятие Христом плоти не отняло от него власти Божества, тогда как воспринятый Христом человек усвоил себе мощь воспринявшего его Христа"[1380]. "Молниями Своего Божества Бог пронизывает облекающую Его плоть, как некий мрак"[1381], По примеру и мы "привязываемся к уподоблению Божественному"[1382].

Все плоды пришествия Сына Божия на землю, точнее: "приятие Логосом тела и вочеловечение Его, производит головокружение"[1383]. Все это непостижимо для разума. В самом деле: "ангельское целование свыше, зачатие бессеменное, ношение несказанное, рождение безболезненное, печать девства и освобождение от страданий, рождение нетленное, и Родившая девствует и после рождения. Рожденное – Бог во плоти и лик ангелов, воспевающих чудо"[1384].

Самое исправление наше, спасение или воссоединение (Фотий любит это слово "апокатастазис", не боясь в данном случае приразиться к Оригену, которого он называет "многоученым и никак не менее полным заблуждений")[1385], совершается смертью Господа на Кресте. Эта смерть Сына Человеческого "желательна была Отцу и нежелательна лукавому"[1386]. "Отцу желательно спасение человеческого рода и освобождение от тирании диавола, но грех, сопровождавший смерть Христову и зло иудеев нежелательны, почему Спаситель и просит Отца простить им этот грех"[1387]. "Крестом и смертью Господа падший человек восстал и удостоился большего, чем была его первобытная слава"[1388].

4. Назначение человека

Из того, что нам дало искупление, можно сделать выводы и о назначении человека на земле. Об этом часто говорит святой константинопольский патриарх. Здесь замечается одна любопытная подробность: Фотий, конечно, не учит иначе, чем свв. отцы; как раз обратно, он верен отеческой традиции больше, чем кто-либо, но он не любит столь обычного и вполне узаконенного выражения нашей патристики "обóжение". Это не значит, что он не хочет знать и говорить о "теозисе", но это слово как будто бы чуждо его слуху. Учение о конечном и совершенном прославлении нашей природы, т. е. обоготворении нас ему, конечно, известно, но его он меньше употребляет, чем его синонимы. Слово "теозис" он произносит в значении идололатрии, обоготворении создания "паче Создавшего"[1389]; или же под "теозисом" подразумевается обманное обещание диавола в раю "будете, как боги"[1390], иногда глагол "обоготворение" применяется к случаю с ап. Павлом в Листре и Дервии, когда его приняли за сошедшего на землю Гермеса, а Варнаву за Зевса[1391].

Правда, он говорит о "всепречистом и богоподобнем теле" Христовом[1392]. С другой стороны, он объясняет, что Писание называет богами любителей (друзей) добродетели и служителей правды и что "по причастию Первой Причине говорится "Бог" и о том из людей, кто, насколько это возможно тварному естеству, в подражание этой Причине, в подвигах добродетели, становится Богом. Бог и людей удостаивает быть причастниками этого имени "Бог"[1393].

Вот редкие случаи, когда слово "обóжиться" все же сказано в сотериологическом смысле: "человек как бы на границе (двух миров) и, если хочет, может обóжиться"[1394]. "Прежде веков определено таинство для всеобщего спасения человеческого рода…, т. е. единение Бога с людьми и обитание с ними; в будущем же должно быть восхождение людей к Богу и совершенное с Ним соприкосновение, когда мы по благодати сделаемся богами"[1395]. Это очень напоминает учение Максима Исповедника о катабазисе и анабазисе.

Но, вероятно, для аристотелизирующего Фотия "теозис" является слишком нео-платоническим. Создается впечатление, что сотериологические концепции классических свв. отцов им несколько забыты.

Но нечувствующий особого вкуса к словам "обóжение" и "обоготворять", "обóживать", Фотий, тем не менее, охотно употребляет все синонимы этого. Как примеры, можно привести: "обновление" рода человеческого[1396], "воссоединение"[1397], "исправление"[1398] и "апокатастазис". Это последнее применяется или в смысле "восстановления в древнее благородство" нашего естества"[1399], т. е. как конечное назначение человека или же, как таинство крещения[1400]. Фотий говорит иногда еще более общим словом "спасение". Но всего чаще он пользуется словом "усыновление", "усыновлять". Это, пожалуй, одно из его любимых выражений о конечной судьбе нашей. Достаточно сказать, что слова "усыновление" и "усыновлять" в одних только "Амфилохиях" встречаются 18 раз. Он говорит о небесном даре или небесной харизме усыновления.

Усыновляемся мы через исполнение добродетелей[1401]. В "Амфилохиях" эта мысль поясняется. "Есть два образа усыновления: первый, который нам показывает Усыновляющий нас (Бог), из одной только любви к почести нашей; второй соединяется с нашим рвением, в котором наши добродетели проявляются. Подаваемая в таком случае свыше благодать усыновления, соответственно с разумным исполнением добродетелей, всецело преображает усыновляемого к уподоблению Усыновляющему, насколько вообще человеку возможно подражать Богу"[1402]. Плодами усыновления является, кроме того, искупление тела и наслаждение благами" (вероятно: вечной жизни).[1403].

Предпочитая библейское слово "усыновление" позднейшему святоотеческому "теозис", патриарх Фотий тем самым ближе к понятиям Евангелия и ап. Павла. Духом усыновления мы вопием: "Авва, Отче", и это наше сыновное отношение к Богу находит заметный отклик в сознании Фотия. "Называть Бога нашим Отцом, – говорит он, – отнюдь не нечестиво и для слуха не оскорбительно; эта близость и дерзновение не бесчестят Бога, тогда как называть нашим сыном Сына Божия или Всесвятого Духа, нестерпимо для разумения. Наименование же Бога Отцом и по обычному употреблению и по врожденному стремлению нашему к Нему, человеческий ум без труда может принять"[1404].

Все эти сотериологические термины: "исправление", "воссоздание", "спасение", сравнительно редкое у Фотия "обóжение" и, излюбленное им, "усыновление", показывают, что для него не могло быть никакого hiatus между Богом и тварью, какое наблюдается всегда в дуалистических концепциях мира. Все четыре книги "Против Манихеев" являются исповеданием любви и почитания тварного начала, материи, человека. Никакого гнушения миром, как созданием Божиим, нет и быть не может. Радостный космизм, свойственный всей нашей патристике, вполне разделяется и патриархом Фотием. Он, как и все свв. отцы, отличает "мир", как созданную природу, как эмпирическое и видимое от "мира", как понятия аскетико-религиозного, как сферы греха и искажения этой видимой и прекрасной природы. Толкуя, например, Еф. VI, 12, св. Фотий говорит: "миром здесь, как это и обычно в Св. Писании, называется не то, что создано на небе или на земле или между ними; но это суть те, кто обременены мирскими и плотскими мудрованиями, кто охвачены чувственными увлечениями"[1405].