Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

• Название: Отдайте мне ваших детей!
• Автор: Стив Сем-Сандберг
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35670-4

В этой книге рассказывается о еврейском гетто, созданном нацистами в польском городе Лодзь, о Мордехае Хаиме Румковском, который возглавлял юденрат, орган еврейского якобы самоуправления гетто, и о повседневной жизни в гетто. Румковский был крайне противоречивой фигурой — «отец гетто», сначала отвечавший за все, потом лишившийся всякой возможности влиять на события, казнивший и миловавший, строивший школы и приюты и подавлявший забастовки, которого многие считают предателем и слепым орудием в руках немцев, но который разделил с жителями гетто их судьбу до конца, был депортирован в Освенцим и погиб со всей семьей. Это роман о жизни в обнесенных колючей проволокой районах на глазах у всего города, о предписанной немцами мертвящей дисциплине, об уносящем жизни рабском труде, холоде, голодных смертях — и о сытой, полной светских развлечений жизни элиты гетто. О депортациях, когда из семей вырывают детей, стариков, больных и отправляют на смерть, и о том, как постепенно из гетто отправляют в лагеря смерти все 250 тысяч жителей. Лишь 10 тысяч из них чудом выжили. Но в первую очередь это книга о том, как люди остаются людьми, заботятся о других, о чужих, о том, как они всем миром создают «Хронику гетто» — газету, служившую автору уникальным источником информации, о том, как они учат детей, хранят веру, влюбляются, спасают любимых. Своим романом Стив Сем-Сандберг дает незабываемое, не имеющее прецедентов в мировой литературе представление о реальности Холокоста. Книга переведена на двадцать языков, удостоена высшей шведской литературной награды — «Приза Августа». Эта книга, которую теперь уже нельзя не прочитать.

---

Доктор Миллер собирался лично заняться борьбой с эпидемиями в гетто. «Люди жалуются, что не могут больше соблюдать кошер, но кипятить воду или содержать плиту в чистоте они даже не думают!» Доктор неутомимо мерил своей палкой с металлическим наконечником глубину открытых канализационных стоков, шарил оставшимися на руке пальцами в отходах и в желобах выгребных ям; прощупывал вздувшиеся или отставшие от стены обои в поисках тифозных вшей. При малейшем подозрении на тиф или дизентерию в доме объявлялся карантин.

Со временем эта борьба увенчалась успехом. В течение года число случаев дизентерии уменьшилось в десятки раз — с 3414 в первый год существования гетто до неполных 300 в следующем году. Кривая тифа тоже поползла вниз; она достигает вершины (981 случай) в период с января по декабрь 1942 года и постепенно снижается в следующие два года.

Однако что касается вспышки дифтерии, то здесь происходит нечто странное. В первые сутки после беспорядков в хасидской молельне поликлиники гетто регистрируют семьдесят четыре новых случая дифтерии, в последующие сутки — всего два, а потом и вовсе ни одного. Болезнь пришла и ушла — словно дымка, которая на глазах господина Таузендгельда скользнула по лицу больной женщины, словно еле слышный шепот. Даже принцесса Елена не успела ничего заметить — и вот она уже лежит на втором этаже дома по улице Мярки, сотрясаясь от лихорадки, и ждет, когда ее настигнет ужасный голос, исторгнутый распухшим горлом Мары.

Но ничего не происходит. Во всяком случае, пока.

~~~

Ранним утром 9 мая 1941 года Шмуль Розенштайн, свеженазначенный министр пропаганды Румковского, взошел на ящик из-под пива и известил всех желавших послушать, что господин председатель уехал в Варшаву добывать врачей для гетто. Везде, где собирались люди, от парикмахерского салона Вевюрки на улице Лимановского до ателье на Лагевницкой, известие передавали из уст в уста: председатель уехал в Варшаву, чтобы найти средство спасти больных.

Не успел председатель уехать, как началась подготовка к его возвращению. Встречу следовало организовать с размахом, ро królewsku — с коляской, почетным караулом и толпами ликующих зрителей, которых должны были удерживать на почтительном расстоянии полицейские. Хотя на самом деле речь шла об обычном организованном гестапо и ходящим по расписанию транспорте, который ежедневно с конвоем проезжал около ста тридцати километров до Варшавы; никто не имел ничего против того, чтобы на нем прокатился и еврей — если у этого еврея хватит глупости выложить за билет двадцать тысяч марок.

Румковский пробыл в Варшаве восемь дней.

Днем и ночью он встречался с членами юденрата Чернякова. Еще к нему приходили участники Сопротивления и их посланцы, которые пытались выжать из гостя все, что он мог знать о перемещениях немецких войск и положении оставшихся в Вартеланде евреев. Однако председателю было совершенно неинтересно слушать, как живут варшавские евреи, как они организовали свой aleinhilf, как распределяют продукты, заботятся о детях или проводят политическую агитацию. Куда бы он ни направлялся, он везде таскал с собой дорожный сундук. В сундуке лежали брошюры и информационные буклеты, которые он велел адвокату Нефталину из статистического отдела подобрать, а Розенштайну — напечатать. В книжках содержались подробные сведения о том, сколько корсетов и бюстгальтеров производят в месяц его ателье и сколько шинелей, перчаток, фуражек, кожаных камуфляжных шапок заказала ему немецкая Heeresbekleidungsamt. Старик с дорожным сундуком произвел неизгладимое впечатление на варшавских евреев.

«На днях прибыл „Король Хаим“ — 65-летний старик, страшно амбициозный и со странностями [a bil a tsedreyter]. Он рассказывает о лодзинском гетто невероятные вещи. Говорит, что в Лодзи существует еврейское государство, в котором 400 еврейских полицейских и три тюрьмы. У него собственный „кабинет министров“ и несколько министерств. На вопрос почему, если все так хорошо, то все так плохо и столько народу умирает, он не отвечает.

Себя он видит избранником Господа.

Тем, кто в состоянии слушать, он рассказывает, как борется с коррупцией среди полицейских. Говорит, что входит в штаб-квартиру полиции и срывает фуражки и нарукавные повязки со всех, кто там окажется.

Так избранник Господа вершит справедливость в гетто Лицманштадта.

В правящем совете старейшин Лицманштадта — семнадцать членов. Они слушаются его малейшего кивка, выполняют любой его приказ. Румковский называет их — мой совет старейшин. Он, кажется, смотрит на всё, что ни есть в гетто, как на свою собственность. Его банки и его пункты закупок, его магазины, его фабрики. А также, очевидно, его эпидемии, его нищета, его вина за все унижения, которым он подвергает своих жителей».

Адам Черняков и другие члены Варшавского юденрата тоже встречались с ним. Черняков пишет в своем дневнике:

«Сегодня встречались с Румковским.

Этот человек немыслимо глуп и заносчив; а еще — деятелен.

Он без конца рассказывает о своих достижениях. И не слушает, что говорят другие.

Однако он еще и опасен: утверждает, будто известил власти, что вся его маленькая держава — к их услугам».

Но Румковский на все смотрел собственными глазами, и из виденного можно было сделать только один вывод: в отличие от гетто Лицманштадта, в Варшавском гетто царили хаос и произвол. Днем люди, похоже, не работали, а бесцельно слонялись по улицам. Вдоль тротуаров возле опухших от голода матерей длинными рядами сидели и побирались истощенные дети. Из ресторана — здесь еще остались рестораны! — доносился страшный шум и пьяные песни. Контрасты были дичайшими. Румковского проводили в магазин пряностей, переделанный в легочный диспансер. В витрине магазина стояли козлы с положенными на них досками; на этих примитивных койках лежали старики, умиравшие на глазах у прохожих. Председатель зашел в столовую, открытую «Поалей Цион»: люди там сидели и лежали везде, где нашлось место, хлебая бесплатный суп.

Куда бы он ни пришел — везде люди жаловались.

Везде грязь, теснота; отвратительные санитарные условия.

Румковский созвал на устроенную в молельном доме встречу всех евреев, уехавших из Лодзи в начале войны и застрявших здесь под покровительством Абрама Ганцвайха или в лакеях у Чернякова. Речь шла о тысячах лодзинских евреев, старых и молодых — их набилось в зал столько, что многим пришлось стоять.

Председатель откинул крышку своего дорожного сундука и сказал:

— Все, абсолютно все сегодня свидетельствует о том, что европейские евреи смогут жить спокойно только в гетто!..

Сегодня Европа охвачена войной. Но для евреев Европы война не новость. Многие годы темные тучи ползли над нашими селами и городами, и мы свыклись с тем, что отрезаны друг от друга границами и не можем больше передвигаться свободно.

Раньше, если в наших городах царили нужда и нищета, если не было врачей или не хватало лекарств, городские советы решали отправить гонца, чтобы он расспросил людей и узнал, есть ли в ближайшем городе врач, которого можно привести, чтобы он исцелил больных.

СМОТРИТЕ НА МЕНЯ КАК НА ТАКОГО ГОНЦА — я простой еврей, который пришел к вам, моля о помощи (…) Большинство из вас, конечно, слышали рассказы о моем гетто. Злые языки утверждают, что мои евреи добровольно согласились на рабский труд. Что мы надрываемся на непосильной работе, в грязи и беспорядке. Что мы добровольно нарушаем субботний день, что мы с охотой едим нечистую пищу. Что мы унижаемся, чтобы исполнить любой приказ оккупантов.

Те, кто так говорит, не умеют оценить важности труда. Ибо в Пиркей Авот сказано: «НЕ ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ЗАВЕРШИТЬ РАБОТУ, НО ТЫ НЕ ВОЛЕН ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ НЕЕ».

Что это значит? Это значит, что работа нужна не только для твоего или моего дохода. Работа делает общество обществом.

Труд не только очищает. Труд еще и защищает.

В моем гетто никто не умирает от голода. Все, кто работает, имеют право на часть того, что можно разделить. Но права влекут за собой и обязанности. Того, кто присваивает, того, кто берет общее ради собственной выгоды, исключают из хевре, и нигде больше ему не найти пищи. Негде ему спать. И некуда ему пойти с мольбой.

Но тот, кто готов работать на благо общества, получает за это плату. Я пришел к вам не как пророк и не как учитель к маленьким детям. Я простой человек. Бог дал мне, как всем прочим людям, две руки. Эти руки я сейчас протягиваю к вам с мольбой — вернитесь назад, в Лицманштадт, и помогите нам построить дом для всех евреев.