Екатерина Шереметьева - Весны гонцы 2

• Название: Весны гонцы 2
• Автор: Екатерина Шереметьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

---

— Ты разозлись. На что? — Валерий торопливо затягивался, выдувал дым в сторону от Алены и вызывающе громко говорил: — В сознании наших папаш и мамаш намертво вбито, что вся прелесть жизни в «знатности», в положении — кто высок, тому все позволено, все доступно. И папочки-мамочки продираются к высоким постам, наградам, званиям, степеням, наступают на совесть, на любовь, на чужую жизнь… Скажешь — неправда?

Алена взяла его за локоть:

— А разве правда? Папочки-мамочки — всякие, разные, непохожие, и мы разные…

Валерий бросил папиросу, спросил тихо, то и дело останавливаясь:

— Можно уважать человека, если он… эксплуатирует?.. Ну, подчиненных, что ли? Их зависимость и даже… чувства. Ну, в общем заставляет работать. А почести там, всякие блага — ему. Можно уважать? Поняла?

— Поняла. Мне тоже плохо сейчас.

— Чувствую.

— Может быть, хуже, чем тебе. Давай, давай, давай завтра же работать. А то возненавижу себя, тебя и вообще… Лучше думается, когда работаешь. Не кажешься себе никчемушной, «вроде шестого пальца»…

Валерий засмеялся:

— Думаешь, от всех болезней — работа? «Восемь дней в неделю»…

— Если бы от всех!..

* * *

Саша не вышел навстречу. Злится. Пусть, лучше даже! Когда он злой, не так жалко, легче. Не зажигая свет в передней, Алена медленно расстегивала пальто. Сказать спокойно: «Мы не можем вместе, Саша. Ты не виноват, пусть я. Но это уже неважно. Просто я не люблю тебя».

Алена тихо, ощупью прошла узкий коридор. Из-под дверей слабый свет — настольная лампа. Саша читает. Может быть, лег?.. Все равно теперь, больше нельзя. Это подло.

Саша спал. Необычно вытянулся на спине, дышал часто и громко, лицо какое-то растекшееся. Заболел? Алена быстро подошла. Как от компрессов, во время его ангины, пахнуло водкой. Ее замутило. Она все-таки нагнулась — водка! Ее затошнило так, что, зажав рот, она едва успела добежать. Отравилась? Чем? Сразу стало легко, только слабость, лоб мокрый. Никогда Саша не пил. В купленной для компрессов поллитровке так и оставалось больше половины. Летом, в поездке, на концерте у него отчаянно схватило зуб. Кто-то посоветовал выпить на ночь стакан водки. Саша действительно спал тогда как мертвый.

От зубного порошка тоже мутит. Лекарство бы какое-нибудь… Скорее лечь!

Алена потушила в кухне огонек под чайником, оставленным для нее на плите, — куда уж тут ужинать! — заглянула в шкафчик — нет поллитровки. Неужели все выпил? Ох, мутно как! Алена села на табуретку. Вот она, поллитровка, в углу за плитой с пустыми молочными бутылками. Как должно быть ему плохо, чтоб он… Всю эту неделю часто просыпалась по ночам и всегда слышала — Саша не спит. Не выдержал. «Сгорает сердце..» И он так ужасно… один. Никого. Дружил раньше с Мишкой, потом с Валерием и Зиной. Теперь никого.

У нее — Глеб. И дом, и Агния, Джек. А разбить тоненькую стенку, и все прежние друзья — Олег, Женька, Глаша, — все будут с ней.

Почему Саша один? Почему с ним трудно не только ей? Индивидуалист? Нет, все его планы, мысли, жизнь, каждый день — коллектив, товарищи, их театр. Он добрый — любому отдаст все, сделает все. Почему же? Товарищи для него тоже все сделают, если заболеет, например. Вступятся, если какая-нибудь неприятность. Его ценят, уважают. И все-таки один. Может быть, из-за нее? Раньше он блистал на всяких сборищах: в спорах, чтении стихов, выдумке игр, капустников — всегда впереди. Теперь его никогда никуда не вытащишь. Неужели из-за нее? Конечно, не та жена! В спорах «одни эмоции и минимум логики», не хватает призы на политических викторинах, может вдруг захохотать на весь институт, на вечерах всему предпочитает танцы. Его жена! Какие удары для непостижимого самолюбия! А ведь она еще может «кокетничать» на виду у всей мировой общественности. Хуже того: познакомиться и танцевать «неизвестно с кем» и пригласить на спектакль. Или в далекой аудитории петь с «чужими ребятами». Почему «чужие», если не со своего курса?

Неужели такое самолюбие? Даже страшно. Какая в нем путаница. Вдруг эта водка! Как ему плохо… Что же с ним делать?

Еще на знаменитом самоотчете его упрекали за фанатизм, вспыльчивость, грубость, а Джек насмешил, сказал про «агрессивное, аскетически высокомерное» отношение к окружающим, назвал Сашу Савонаролой, непримиримым, несгибаемым.

Почти четыре года назад показывали первые самостоятельные этюды. Саша легко и ловко огородил высокими кубами небольшое пространство, сбоку поставил лестницу, уходившую вверх за кулису, и ушел за кубы. «Худой — одни кости, а какой сильный», — подумала тогда Алена. (Сейчас он еще худее.)

Саша спиной показался на верху двухметровой лестницы. Стремительно, будто его сбросили, слетел на пол. Девчата ахнули. Он лежал, не шевелясь, и Алене на мгновение стало страшно, что это не по этюду, а в самом деле он упал и расшибся. Но Саша поднялся. Встал быстро, ничего не изображал, а было видно, как ему трудно, больно двигаться. Незаметно отер плечом щеку и угол рта, из которого, казалось, текла кровь. Заложил руки назад, выпрямился, поднял голову, дерзко посмотрел вверх, куда уходила лестница, точно сказал врагам: «А я отлично себя чувствую!» Постоял, очевидно дождался, пока вверху закрылась дверь. Перемогаясь, хромая, подошел к стене и начал негромко постукивать в разных местах. Сосредоточенно прислушивался, ждал ответа, проверял — не следят ли за ним сверху. Вдруг его глаза вспыхнули — из-за стены ответили! Он принялся торопливо выстукивать что-то. Потом, чуть шевеля губами, выслушал ответ. И внезапно ослаб. Долго, осторожно укладывал расшибленные ногу и руку, вытянулся на полу, закрыл глаза.

Товарищи долго молчали, потом закричали, обсуждали жарко, много спорили. Все уже тогда ощутили талант и жутковатую «несгибаемую» силу Саши. Алена от восторга простила ему все, даже «манную кашу».

Очень изменился он с тех пор. Тузенбах — роль совсем «поперек данных» и долго не давалась ему, сейчас он чудесный, нежный, деликатный… В сущности, неудач у Саши не было. В «20 лет спустя» он и Олег всех побили. Теперь мечтает ставить и сам играть Егора Булычова. И все у него выйдет, если… Почему, откуда эта его беззащитность?

Ох, как мутит! Кажется, ничего не съела такого… А-а-а! Да. Всё.

Алена заметалась в тесной кухне: «Саша так хотел!.. И это отнять у него? А Глеб? А я? А как же? А?..»

— Лучше всего, если б я умерла, — сказала она вслух. — Нет, я не хочу. Тогда что? Что наделала! Как могла?! Так что же, что сейчас?!.

Уснула Алена под утро. Увидела сына. Светловолосого, кудрявого, с искрой в серых глазах.

Глава пятнадцатая

Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет и не может.

Ф. Тютчев

Перекурим? Потом еще разок… Валерий пристроился на верхней ступеньке лестницы, ведущей в комнату Ларисы, вынул папиросы. Прижатая под мышкой тетрадка с ролью выскользнула, упала на пол. Он спрыгнул, проворно сел на тетрадь. Алена рассмеялась. Не вставая с пола, Валерий закурил.

— Что-то уже не хочу завалиться с ней. — Обнял колени, не спеша выдохнул дым, веселым глазом посмотрел на Алену. — Немного начинает получаться, да? Покажем… нет, только Агнии! Да?

— Пожалуй.

Алена прилегла на длинном кубе-диване в комнате Огудаловых, оперлась на локоть. Совсем уже хорошо себя чувствовала, а последние дни подвел грипп. Валерий сидит против окна, ей хорошо его видно. Поспустил жиру за этот месяц невылазной работы. Но чем-то он не прежний, времен «Трех сестер». И дружба у них другая. Теперь Алена чувствует себя старшей, хотя ему уже двадцать пять. Ровесник Саше. Но и к Саше теперь ей легко относиться, как к младшему.

— Ты сегодня, особенно в конце сцены, понравился мне.

— А ты вообще можешь завтра играть Ларису. Вообще ты какая-то скачкообразная. Последнее время — лирическая… вроде Сикстинской мадонны. Как говорят: божьей милостью. Дуня твоя тоже скоро…

Алена перебила:

— Работает ДОВеВе?

Оба расхохотались. В начале семестра Олег дежурил по спектаклю «20 лет…». На следующий день отчитывался перед Анной Григорьевной, хвалил чуть ли не всех — действительно спектакль шел удачно. Потом все дружно принялись хвалить Олега за выдержку и такт на дежурстве и, главное, за роль «Налево». Вдруг Рудный на полном серьезе сказал: «Друзья! Организуем Добровольное общество взаимного восхваления — ДОВеВе! Я не шучу — поднимают же тонус эти хвалы — чуете? Мы сейчас горы своротить можем».

— Нет же, Ленка, не для поднятия духа я… — Валерий стряхнул пепел на листок бумаги перед собой. — Ты ухватила такое… Не могу определить, но даже в паратовской шкуре мне жутковато. «Где сердце? — Закинуто в омут».

— Есть поговорка: «Горит солома — валит дым, сгорает сердце — кто увидит?»