Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

• Название: Эскадрон комиссаров
• Автор: Василий Ганибесов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Впервые почувствовать себя на писательском поприще Василий Ганибесов смог во время службы в Советской Армии. Именно армия сделала его принципиальным коммунистом, в армии он стал и профессиональным писателем. Годы работы в Ленинградско-Балтийском отделении литературного объединения писателей Красной Армии и Флота, сотрудничество с журналом «Залп», сама воинская служба, а также определённое дыхание эпохи предвоенного десятилетия наложили отпечаток на творчество писателя, в частности, на его повесть «Эскадрон комиссаров», которая была издана в 1931 году и вошла в советскую литературу как живая страница истории Советской Армии начала 30-х годов.

Как и другие военные писатели, Василий Петрович Ганибесов старался рассказать в своих ранних повестях и очерках о службе бойцов и командиров в мирное время, об их боевой учёбе, идейном росте, политической закалке и активном, деятельном участии в жизни страны.

Как секретарь партячейки Василий Ганибесов постоянно заботился о идейно-политическом и творческом росте своих товарищей по перу: считал необходимым поднять теоретическую подготовку всех писателей Красной Армии и Флота, организовать их профессиональную учёбу, систематически проводить дискуссии, литературные диспуты, создавать даже специальные курсы военных литераторов и широко практиковать творческие отпуска для авторов военной тематики.

---

— Поспорить любит. С кем хошь сцепится. Как-то раз на попа наскочил, сперва советскую власть защищал, а когда поп сдался, он начал ругать ее. До слез попа довел.

— А ваш красноармеец-то хоть и горяч, а все-таки не ошибся. Ведь это знаете кто? Ведь это сам Калганов!

— Калганов? — удивился другой сезонник. — Что ты? Калганов ведь это знаешь кто?

— Как не знать, — усмехнулся говоривший.

— А кто он? — спросил Кадюков.

— Он? Он три раза под расстрелом был. Выкрутился как-то, хитрая бестия. В девятнадцатом году у него три сына и брат в бандитах ходили, а он хоть и был дома, но заводилой был главным. Всю округу в кулаке держал, сироты-то и сейчас вспоминают его. Выкрутился! Лет пять не слышно было, а потом вот, как начали колхозы организовываться, зашебаршил, завозился, как медведь в норе. В прошлом году судился за участие в убийстве председателя, но вывернулся, не смогли доказать. Потом судился за контрреволюционную агитацию вместе с попом, но опять вывернулся из-за попа как-то.

— Вот сволочь! — вырвалось у Граблина.

— А сейчас он в город едет. Говорят, что хочет подавать от прихожан ихней церкви прошение. Дескать, в селе колхоз скоро организуется, так чтобы не отобрали церкву. Колхоза-то еще нет, а он уже действует.

— Что же вы-то молчите? — спросил Кадюков у сезонника.

— Мы? При чем здесь мы? Он не из нашего району.

— Мало ли что не из вашего, а раз знаете, должны что-нибудь предпринять.

— Там уже принимают, — ввязался еще один сезонник. — Его, Калганова-то, второй раз лишили прав и на двух сходках постановили выселить из району. А он все здесь, только злее стал.

— Мухи, знаешь, по осени тоже злы бывают, так и он. Конец чует, вот и злеет.

— Нет, все-таки это пропустить нельзя, — настаивал Кадюков. — Пойдем завтра к прокурору и скажем.

— Кто? Я к прокурору? — испугался сезонник. — Что ты? Еще чего-нибудь будет. Не-эт!

— Иди! Чего там будет? Ничего не будет!

Разговаривая, группа вышла наверх.

На палубе было свежо. Красноармейцы, накинув шинели, прохаживались, в рукав (по армейской привычке курить ночью в рукав) покуривая махорку. Ковалев ходил с ними же; он близко, почти задевая, проходил мимо сидевшей на скамейке девушки и каждый раз смешил ее состроенной рожей.

Пароход со свистом выбежал из канала в озеро, справа сразу же вспыхнула полоса городских огней.

2

Ветров с узелком хлеба, крупы и мяса приехал в деревню вечером и, отправив лошадь обратно с ординарцем, пошел к Агафону. Агафон, встретив его, забегал с самоваром, пытливо посматривая на Ветрова, стараясь определить, зачем он приехал.

— Сено нынче должно быть богатое. Травища — прямо страсть, — думая, что Ветров приехал на сенозаготовку, заговорил он.

— Сено? Да, да! Должно быть, — пробормотал Ветров.

«Нет, не за сеном», — решил Агафон. Он сунул в самовар зажженную лучину и, подойдя, присел к столу.

— Бабы-то, слышь, все картинки разделили. Им на общий уголок дали, а они ишь чего...

— Все равно негде было, — отмахнулся Ветров.

«Тоже не за этим», — подумал Агафон.

— Ребята у нас сейчас — чисто беда. Каждый день до полуночи орут, орут. И то сказать — молодежь, — попытался Агафон с этого конца заговорить с Ветровым.

— Вот это правильно, — сказал Ветров оживляясь. — У ребят сейчас молодой хмель бродит, а разгулу мало, вот они и дебоширят. Работу им надо, да такую, чтобы во все стороны развернулись они, а потом им дорогу кажи, они и попрут.

«Как раз в точку, — решил Агафон. — Только не насчет девок».

— У них и то уж заварилось, — поддакнул Агафон. — Как комсомол организовали, так и пошло. Пополам вся деревня разбилась. Теи, которые в комсомоле, в одну сторону, а остальные — в другую. Теи пошли против гулянья, они сейчас книжку читают, а каку — нам не сказывают. Говорят: когда запишетесь, тогда скажем. А энтим-то обидно, они пуще прежнего и булгачат.

— Это, значит, дрожжей подбросили. Это к лучшему. Пусть хорошенько взбродят.

— Да уж куда тут! И так уж. Девкам, которы записались, всем ворота вымазали, а они хоть бы что.

Агафон принес самовар и, сдувая с подножки пепел, спросил:

— Так ты по этому делу и приехал?

— Отчасти по этому, а главным-то образом по твоему.

— Это как же? — удивился Агафон.

Ветров сам разлил чай, выпил блюдечко и поставил на него стакан.

— Мы ведь, дядя Агафон, не для плясу оставались в воскресенье.

— Да ить это мы и сами понимаем, — будто он действительно в точности знал, зачем эскадрон оставался, кивнул головою Агафон.

— Так вот по этому делу я и приехал.

— Так, та-ак, — почесывая окомелок бороды, протянул Агафон.

Ветров допил стакан и повернул его вверх донышком, зная, что иначе его сейчас же нальют снова.

— Как твое мнение? — спросил Ветров.

— Это ты насчет чего больше? — все еще не понимая цели приезда Ветрова, но стараясь все-таки скрыть, спросил Агафон.

— Я насчет колхоза. Я думаю, что мы его все-таки организуем.

— Колхоз-то? — затаив дыхание, переспросил Агафон.

— Да, и ты должен быть в этом застрельщиком, организатором.

— Ты постой, парень, — замахал на него Агафон, боясь, будто он сейчас убежит и ему уже не догнать его. — Ты погоди, ты как-то враз. Фу-у! Как же это сразу как-то?

— Нет, Агафон. Вы даже опаздываете. Сейчас, куда ни посмотри, везде шевелятся, а вы обросли здесь лесами да болотами и знать ничего не хотите. Пора, откладывать некуда и незачем.

— Эх ты, черт, вот, понимаешь!.. Тогда ты расскажи толком, как тут что.

Ветров вытащил из кармана устав сельскохозяйственной артели и прочел Агафону общую часть, объяснил задачи по пунктам. Пришел Игнат, и Ветров, вернувшись к началу, уже вместе с Агафоном объяснил ему прочитанное.

— Тут, слышь, просто это дело-то! — удивился Игнат. — Я думал уже не знай чего, чуть ли не столпотворение должно.

До лампы и долго еще с лампой читал Ветров устав. Мужики чесались,кряхтели и переспрашивали, удивляясь, что устав прост и ни одно их предположение о колхозе, подкрашенное Яковом и Спиридоном, не оправдывается.

— Так вот, вы двое уже организаторов-то, — сказал им Ветров.

— Нет, нет, ни за что! — категорически отказался Игнат. — Хоть на край света, а организатором не буду. И так говорят, что меня кормят, а тут скажут, что я... Нет, нет, — замахался он.

— А членом-то пойдешь?

— Да ведь если другие дойдут, так и я... что же?

— А кто, по-твоему, должен вперед пойти? Так, чтобы за ними все остальные?

Игнат подумал немного.

— Вот если бы Яков и Спиридон... — Он увидел нахмурившегося Ветрова и оборвал.

— Ты мне про Якова больше не говори, — заиграл глазами Ветров.

— А если Серов бы? — спросил у Ерепенина. — Серов бы и Евсей Григория, за этими бы пошли.

— Кто они так, по достатку-то? — спросил Ветров.

— Середняки. Так навроде тоже жилистые, но не как Яков. Уж больно ты его не любишь! — засмеялся Агафон Ветрову.

Ветров вышел на улицу в темь. Пахучая ночь обняла его мягким своим покрывалом, в ушах сразу зазвенела тишина. Он вышел с порядка на дорогу и, расстегнув воротник, пошел по улице, чувствуя, как бодрость волнами стала приливать к нему снова. В конце деревни ватага парней орала похабные песни, и Ветров, подумав немного, подошел к ним.

Ребята, увидя его, замолчали.

— Что бушуете? — спросил Ветров.

— А тебе что? Запретить хошь?

— Рылом он еще не вышел, чтобы запрещать.

— Узду наденем в случае чего, у него и морда как раз ...конская.

— Они коровам узду надевают, а мы им.

Ветров, заложив руки в карман, стоял, по очереди осматривая ребят.

— Что смотришь, не видывал таких?

— У него, наверно, галифе полны, слабо ему.

Ветров молчал, и это их озлобляло и смущало.

— Пошли, ну его! — потащил товарищей один. Он сдвинул свою фуражку на затылок и, разрывая тишину улицы, заорал:

На белой на горе
Живет поп Гаврила.
В бороде он ловит вшей
И кладет в кадило.

— Эй, ребята, погоди! — крикнул им Ветров.

Ты не стой у ворот,
Не наваливайся,
Я с тобой гулять не буду,
Не навязывайся.

— Чего? Чего тебе надо? — обернулись они.

— Вас мне надо, — сказал им Ветров, подходя. — Завтра будет собрание, кулаки могут сорвать его, так я прошу помочь мне. Поняли?

Чернявый разухабистый парень сунул руки в карманы, ссутулил плечи и смерил Ветрова презрительнейшим взглядом.

— Это за какие же такие карие глазки мы должны помогать и когда это мы тебе задолжались?

— Не петушись! Я и так вижу, что ты храбрый. Ты вот скажи, зачем вымазал у комсомолок ворота?